А. Степанов - Число и культура

• Название: Число и культура
• Автор: А. Степанов
• Жанр: Прочая научная литература

[ В 2002 г. на издание этой книги был получен грант Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ, проект 02-06-87085), и в 2004 она вышла в издательстве "Языки славянской культуры", Москва (в отредактированном виде, т.е. несколько отличном от варианта на сайте). ]

---

Прежде, чем продолжить анализ, стоит выполнить недавнее обещание, вкратце обсудив причины, по которым типологически четвертые элементы зачастую демонстрируют удивительную политическую стойкость, в том числе вопреки исходным раскладам сил. В качестве рабочих используем примеры русских большевиков в Гражданской войне, конфликта крошечной Чечни с огромной РФ или движения "Талибан" в Афганистане. Выводы нетрудно распространить и на другой материал.

По-прежнему придерживаемся гипотезы, что в эпоху масс главным творцом истории, возникающих политических форм являются упомянутые массы, причем по-школьному образованные и, значит, проникнутые элементарной логикой. Пусть, далее, некий регион – будь то страна или блок – по каким-то причинам приходит в движение, массы вдохновляются теми или иными идеями и, что более важно, усваивают, что от них на деле многое зависит. В когнитивном плане это означает формирование активного актора,(15) или "субъекта", который отныне встроен в "объективную" политическую реальность. Подобная ситуация – см. раздел 1.4.1 – подталкивает к утверждению кватерниорного стереотипа, последний получает дополнительную подпитку, если уже есть, чему подражать.

Разумеется, массы более чем далеки от подсчета, процесс протекает по бессознательным, имагинативным каналам, что, однако, не уменьшает, а увеличивает его мощь, возвышающуюся до ранга "предопределения", "рока" или "судьбы". Далее, как правило, возникает конфликт между "здравой" сознательно-идеологической установкой и подспудным велением М = 4. На практике четвертый элемент не легитимизирован, мало того, его репрезентант идентифицируется как "политический монстр", чему в самом деле дает серьезные поводы (см. примеры). По-своему естественная реакция – "монстр" должен быть устранен, такие не имеют прав на существование, и возможностей для победы над ним, кажется, более чем достаточно. Дальнейший сценарий стандартен: чем больше сил бросается на борьбу с "незаконным" четвертым элементом, тем больше, как на дрожжах, он растет, в конце концов, после множества перипетий, одерживая победу. В чем же дело?

На наш взгляд, именно в характере общественного сознания, в особенностях системы в целом. Последняя уже революционна, тем самым приняла тетрарный стереотип, отказаться от которого невозможно как от самоё себя, тогда как в реальности предпринимаются попытки избавиться от "четвертого". Без выхода за рамки системы эта задача невыполнима, поскольку подобна усилиям по поднятию груза, на котором стоишь, или, что то же, мюнгаузеновскому вытягиванию себя за волосы из болота. Чем интенсивнее давление на четвертый элемент, тем активнее отдача, последняя неограниченно растет вместе с внешним воздействием, ибо питается не только собственными ресурсами, но и заимствованными у противников. Так, директивы Генерального штаба России в 1994 – 96 гг. становились известными чеченским боевикам раньше, чем федеральным войскам; на вооружении полевых командиров зачастую оказывалось русское оружие, которым не располагала регулярная армия. Но главное в таких условиях – "дух". Идеологически Россия полностью проиграла в собственных средствах массовой информации, тогда как для чеченцев война была исполнена высшего смысла.

Российское национальное государство, как ранее Грузия, полагавшее, что имеет противником одного из своих провинциальных субъектов, фактически вступило в схватку с самим собой, с конструктивным принципом 3 + 1, наиболее острым и последовательным олицетворением которого служила Чечня, семантически четвертое звено в кавказском ансамбле, последний же – "четвертый" в СНГ (см. рис. 1-17). По существу РФ боролась со складывающимся евразийским блоком, в часть которого ей предстоит превратиться, с его организацией 3 + 1, действующей на всем евразийском пространстве как в прошлом, так и в обозримом будущем. Такая борьба заведомо обречена – из-за "связанности рук", из-за того, что соперник больше тебя, в его рядах, вдобавок, ты сам. Чеченские лидеры тех лет не совершили подобной ошибки, изначально выступая не только за независимость, но и за блок, см. выше: будь то СССР, СНГ.(16) Ситуация достаточно типична, и "неожиданная" стойкость четвертых элементов всякий раз оказывается проявлением устойчивости кватерниорного паттерна в целом. Вывод полезен и применительно к другим, не столь драматическим процессам, его не стоит упускать из вида на протяжении последующего изложения.

Трансформация СССР в СНГ, или его преемника, приводит к изменению его политических свойств, о чем свидетельствует сравнение двух структур: рис. 1-16 и 1-17. Прежде всего, роль логически центрального ядра играет уже не совокупность трех региональных ансамблей: славянского, Закавказья, Прибалтики, – а трех государств: России, Украины, Беларуси.(17) Насколько последняя группа может считаться относительно целостной (полной, замкнутой, связной), настолько по отношению к ней справедливо все сказанное о структурах n = 2, М = 3 (см. раздел 1.3). Стоит отметить отличие данной ситуации как от имперской, когда функция ядра принадлежит одной метрополии или, как в редкостном случае Австро-Венгрии, двум, так и от советской, когда ради построения интернационального коммунистического государства огромный славянский комплекс был подверстан в одну строку с несоизмеримо меньшими другими. Замена трех этнически и конфессионально разнородных ансамблей на тройку национальных государств отражает происходящее: возрастание общественно-психологического значения этнических и конфессиональных факторов (по сравнению с интернационалистским, атеистическим СССР), углубление межгосударственных границ (преодоление черт унитарности, присущих СССР), – что задает "деунифицирующий" тон всей системе. Необходимым условием формообразующей работоспособности России, Украины, Беларуси является, во-первых, сохранение за каждой статуса отдельного (суверенного) элемента и, во-вторых, обеспечение их логической равноценности. Вокруг последнего пункта развиваются специфические, хотя по-своему и естественные, коллизии ввиду фактических различий в площадях территорий, численности населения, размерах ВВП, а также исторической памяти. Проблема, известная и по ЕС – из-за наличия там европейского "кита", единой Германии – в СНГ, с учетом России, оказывается еще более острой, но, как и в ЕС, разрешимой. К этому мы вскоре вернемся.

Логика М = 3 в современной общественно-политической жизни оказывается недостаточной, принцип М = 4, в частности 3 + 1, ответствен за организацию множества реальных систем. Не является самодостаточной и совокупность трех славянских государств. Не будет преувеличением утверждать, что координация их усилий в рамках единого блока обретает целесообразность и смысл лишь в более широких рамках. Здесь не имеется в виду, конечно, совместная эксплуатация "периферии" (стран Кавказа и Центральной Азии) со стороны более модернизированной коллективной метрополии (России, Украины, Беларуси). Как и в ЕС, присоединение к группе более развитых северных стран менее развитых южных, а затем восточных, подразумевает не дискриминацию, а помощь в модернизации, в результате чего (расширение рынков, эффективное разделение труда, увеличение международного веса) остаются в выигрыше все участники. Не иначе обстоит и с евразийской системой, но в настоящем контексте мы обращаем внимание не столько на подобные "позитивистские" факторы, сколько на формирующийся в результате паттерн М = 4, т.е. на механизм коллективного рационального бессознательного. Именно он логически замыкает систему, придает ей психологическую убедительность: изнутри (для стран-членов СНГ) и снаружи (со стороны иных государств и блоков).

В обсуждении вопросов об интеграции или, напротив, дезинтеграции СНГ принимают участие обычные граждане, масс-медиа, политологи. Со всех сторон задействовано множество аргументов. Одни, устремляя взгляд в прошлое, видят в никак не удающемся полном разводе проклятие сталинского наследия: коварный Сталин так разделил СССР, чтобы ни одна из частей не могла обходиться самостоятельно, а проведенные тогда границы в основном соответствуют нынешним. Другие, поворачиваясь лицом к будущему, апеллируют к отсутствию у интеграции приемлемых альтернатив. Такую перспективу диктует экономический императив, поскольку ни один из членов СНГ в отдельности, не исключая Россию с ее почти 150-миллионным населением, не располагает размерами рынка, достаточными для сбыта своей наукоемкой продукции, не только для обновления, но и сохранения промышленного потенциала. Не ждут местных товаров, кроме сырьевых, и надежные внешние рынки. При этом каждая из евразийских стран лишена достойной обсуждения вероятности быть принятой в любой из существующих или складывающихся политико-экономических блоков (согласно опросам семидесяти квалифицированных европейских экспертов, за 10 лет после падения Берлинской стены значительно снизилась эйфория по поводу возможностей расширения Евросоюза [211]). Тогда преференционный обмен внутри СНГ оказывается тривиальным условием выживания ныне и единственно возможной стартовой площадкой для экспортной экспансии впоследствии. 300 миллионов населения СНГ, похоже, есть минимальный порог для достижения общей конкурентоспособности, попадания в "высшую лигу" современного мира. Не иначе обстоит и с военной безопасностью (сохранением и развитием оборонных технологий), с международным политическим весом, от которого реально зависят те же правила международной экономической игры. Состояние культурной сферы, в свою очередь, пребывает в тесной корреляции с тиражами, количеством зрителей, слушателей. Наряду с подобными "отрицательными" условиями упоминают и "позитивные": предшествующие столетия совместной жизни выработали сходные общественные стереотипы – с одной стороны, сближающие новые суверенные государства друг с другом, с другой, контрастно отличающие их от внешних соседей. Играет на руку даже сама география – общая зажатость между иноцивилизационными компактной Европой, динамичным Китаем, нестабильным исламским миром. Не сбрасывается со счетов и фактор подражания: образцы ЕС, НАФТА производят должное впечатление, которому со временем предстоит лишь усиливаться. Третья часть политологов, исходя из наличного на текущий момент положения в СНГ, высказывается скептически – например, директор Федерального института по изучению Восточной Европы из Кельна Х.Тиммерман [442].