Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

• Название: Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.
• Автор: Артем Драбкин
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17582-2

Я ДРАЛСЯ С АСАМИ ЛЮФТВАФФЕ. Артем Драбкин.

Продолжение книги «Я дрался на истребителе» состоит из интервью с летчиками, пришедшими на смену погибшим в тя­желейших боях 1941—1942 годов. И хотя многие из них выпус­кались из училища, имея общий налет около 20 часов, у них было одно существенное преимущество — шанс попасть к опытному и грамотному командиру эскадрильи, от навыков которого во многом зависела жизнь молодого бойца. Единицы из тех, кто пришел на фронт в 1943—1944 годах, стали Героями Советского Союза, но именно они, играя роль ведомых, обес­печивали молниеносные результативные атаки Гулаева, Решетова, Кожедуба и многих других прославленных асов.

---

Я после этого делал несколько полетов так: ребят просил первыми садиться, а сам в зону и вводил «коб­ру» в штопор. Посмотрел, как она сваливается, как вы­ходит, — оказывается, не так страшен черт, как его ма­люют.

Мне что в глаза бросилось. У нас в эскадрилье был Саша Чуприн. Он как-то сорвался в штопор, выпрыгнул на парашюте, а машина сама вышла из штопора. В 16-м полку Сухов Костя сорвался в штопор и выпрыгнул. Александр Иванович Покрышкин был на аэродроме и командовал ему по радио: «Давай, ручку вот так. Вот, молодец, выходишь, теперь выбирай ручку. Потихонеч­ку, потихонечку...» А кто-то рядом с Покрышкиным го­ворит: «Товарищ командир, вон он висит на парашюте. Машина сама вышла». Я это тоже учел. А действитель­но, бросишь ее, рули бьются, она выходит. Летчик, как и любой другой человек, если вправо крутится машина, хочет ее влево вывернуть. А даешь ручку влево, он еще больше закручивается. На больших углах атаки элеро­ны не помогают. Надо дать ей ногу против вращения, она сразу крутиться перестает, и тут можно дать элеро­нами по вращению, и она резко перекидывается в дру­гую сторону. Особенность в резком переходе, который надо поймать и не дать самолету крутануться в другую сторону. А у нас как? Старшие говорят, что из штопора она не выходит, а мы верим. Вот когда сам «пощупал» и летчикам своей эскадрильи рассказал — это другое де­ло. Если сорвался, лучше брось управление, ноги сни­ми с педалей и жди, если есть высота. Она сама вый­дет.

Когда Крым освободили, нас перевели на перефор­мировку в Богодухов, под Харьковом. Командиры эс­кадрилий полетели на Кавказ отбирать летчиков, а ме­ня поставили заместителем командира эскадрильи. Я к повышению не стремился. Понимал, что такое быть за­местителем командира эскадрильи. Это значит — вся боевая работа в твоих руках. А мне всего 22 года было. Руководящая работа меня смущала. Мне проще само­му летать, чем другими руководить. Я уже в это время чувствовал, что лучше я полечу один, чем с плохим ве­домым. Сколько бы ни было «мессеров», сколько бы ни было истребителей, я один смогу и вступить в бой, и выйти из него. Я понимал психологию противника: он ведь тоже хочет жить. Надо среди него панику посеять, а как это сделать, я примерно представлял. А если ве­домый плохой, его же не бросишь...

И вот пришло молодое пополнение, а их надо же было и обучить, и психологически настроить. Был у ме­ня такой случай. Мы стояли в Пирятине. Прикрывали американские «крепости» и одновременно вводили мо­лодое пополнение в курс дела. Командир эскадрильи был в госпитале. Командир полка поставил задачу: от­работка боевого порядка в зоне. Был у нас один стар­ший летчик, старший лейтенант Иван Жагинас, пере­учившийся из техников. А я был младшим лейтенантом. По званию он был выше, а мне приходилось им коман­довать. Я летчикам ставлю задачу: «Завтра будем отра­батывать слетанность пар. Со мной пойдет Жагинас». Рассказываю им, как надо маневрировать, перестраи­ваться, какие держать интервалы и дистанцию. Один из летчиков, Герасимов, который уже совершил несколько боевых вылетов и для вновь прибывших был ветера­ном, заявляет: «Так маневрировать невозможно». На карту был поставлен мой авторитет как командира. Чтобы не терять время на пустую перепалку, я меняю задачу: «Хорошо, после первого разворота Жагинас выходит вперед, а я занимаю его место ведомого. Жа-гинас может выполнять любые фигуры, а я буду пока­зывать действия ведомого при их выполнении. Всем летчикам, включая Герасимова, наблюдать и делать вы­воды».

Взлетели. Он крутился-крутился, я — то справа, то слева, но в боевом порядке, который положен. Он хо­тел меня сбросить, чтобы я отстал, но у него не получи­лось. Вечером командир полка подводит общие итоги дня. Разбор полетов: «Кто был в зоне в такое время?» Руководитель полетов Хоцкий [Хоцкий Николай Вениаминович, капитан. Воевал в составе 101-го гиап и других полках ВВС КА. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 386 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 4 са­молета лично и 9 в группе. Награжден орденами Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1-й ст., медалями] говорит: «А это Демен-теев с Жагинасом отрабатывали боевые порядки». — «Вот Жагинас — молодец! Сразу усвоил боевые поряд­ки, я любовался, когда смотрел, как он перестраивался! Вот хорошо!» Некоторые наши летчики покраснели, особенно молодежь. Стали больше верить мне, а не этому шарлатану.

А знаешь, какие летчики приходили? Вот у Морозо­ва был такой Матюхин. Так комэск ему замечание дела­ет, а тот его чуть не матом: «Я сам умею пилотировать!» Камозин сказал: ладно, я его возьму, посмотрю за ним. Вели они третью группу бомбардировщиков, завязали бой, и этого летчика в первом же бою сбили. Даже Ка-мозин не смог его прикрыть! Тот как шел по прямой, так и шел, не обращая внимания на команды.

— Сколько у вас сбитых самолетов?

— Официально десять, но незасчитанных самоле­тов у меня много. Помню, прилетел майор, Герой Со­ветского Союза, командир полка «яков» 8-й воздушной армии. Договорились, что наши «кобры» пойдут на Се­вастополь в непосредственном прикрытии бомбарди­ровщиков, а они будут расчищать воздух. Мне, как обычно, дали прикрывать 4-ю эскадрилью. Они были к нам как бы прикреплены, мы знали друг друга по фами­лиям, и действия на случай атаки немецких истребите­лей были отработаны. Взлетели парой. Пристроившись к бомбардировщикам, вышли в море. Когда над морем летишь, то звук мотора меняется. Поначалу это непри­вычно. Мой ведомый Герасимов говорит: «У меня мо­тор барахлит, я ухожу». Я отвечаю: «Уходи». Бомбарди­ровщики вышли в море южнее Балаклавы, правый раз­ворот, чтобы выйти на боевой курс, отбомбиться и по прямой уйти к себе. «Яков» нет, куда-то ушли, и я ос­тался один и иду слева от девятки. Смотрю, справа подходят два «мессера». Я перешел на правую сторону боевого порядка. Они отворачивают — видно, замети­ли меня и уходят. Мне и оторваться от бомбардиров­щиков нельзя, и упускать их не хочется. А дистанция уже большая, но я все же стрельнул. Смотрю, «мессер» загорелся. Шлейф все больше и больше пошел. Я при­строился к группе, и мы вернулись домой. Я доложил, но, конечно, подтверждения никто мне не дал. После полетов приехал к нам этот старший, майор. Говорит: «Я видел в таком-то районе, была пара «мессеров», они пикированием уходили с моря на Балаклаву. Один из них горел». А я думаю: «Где же тогда вы на «яках» были? Получается, ниже нас? Как же вы воздух расчищали?»

Так мне его и не засчитали, но я уже говорил, что особо не стремился побольше себе побед записать. Мне радостно было, когда наши товарищи бьют про­тивника. Радостно, когда сам сбивал. Радостно было, что победа наша.

В апреле перед наступлением наших войск на Керчь Васе Аксенову [Аксенов Василий Гаврилович, младший лейтенант. Воевал в составе 101-го гиап (84-а иап). Всего за время участия в боевых дей­ствиях в воздушных боях лично сбил 2 самолета противника. Погиб в авиакатастрофе 7 февраля 1944 г], который позже погиб, поставили на са­молет фотоаппарат, чтобы он заснял и тылы, и линию фронта.

Как он погиб? У нас был такой летчик, Хоцкий. Он в основном занимался дальней разведкой, выполняя один-два полета в день. С ним ходил Гундобин, но он погиб — не смог пробить облачность и упал неизвестно где. Аксенов стал вместо Гундобина летать. Они воз­вращались от Феодосии к нам сюда, на Тамань. Ушли подальше в море, и у Аксенова отказал мотор. Он со­вершал вынужденную посадку на море. Погода была хорошая. При посадке на воду, чтобы определить высо­ту, нужен определенный опыт, на воде нет ориентиров и не за что зацепиться глазом. Если погода хорошая, можно и дно увидеть — поверхность можешь не опре­делить. И Аксенов не справился, потерял скорость, со­рвался в штопор и упал в воду. Возможно, конечно, что на посадке у него стал разрушаться мотор, перебил тягу руля высоты. Такое тоже часто бывало. Мы все, когда морем ходили, на этом месте салют из пушек давали...

Вернемся к тому вылету. Что значит фотографиро­вать? Это значит — по прямой пройти и не шелохнуть­ся. Мы полетели шестеркой. Ведомый у него был, и еще нас две пары для прикрытия. Пошли с юга на се­вер. Нас атаковали «мессера». Я шел справа от пары разведчиков, а слева шел Нестеров Сережа1, потом он погиб под Штетином. Он был ведомым у командира полка Павликова. Сопровождали бомбардировщиков. Облачность была низкая, но с разрывами. Я шел с чет­вертой группой, а они с первой. Я заметил, что пара «мессеров» на скорости промелькнула в одном окне за облаками. Я еще крикнул: «Сережка! Выше пара «ху­дых». Он ответил, что понял. Но, видимо, один из них сбил Сережку... Так вот, его атакует «мессер». Я гово­рю: «Серега, в хвосте «худой». Он говорит: «Вижу». «Мессер» подходит к нему, Сережка делает переворот, я довернул самолет, чтобы отбить этого «мессера», но он ушел в сторону, не стал атаковать. А фотограф идет по прямой. Я смотрю, навстречу мне чуть с превышени­ем идет ведомый того самолета, который атаковал Се­режку. Тут надо различать атаку с передней сферы и лобовую атаку. Атака с передней сферы — это когда противник тебя не видит и ты спокойно подходишь к нему на встречных курсах и бьешь. Лобовая же атака — это совсем другое дело. Скорость сближения порядка 1000 километров в час — секунды. Ты видишь, что он в тебя целится, а он видит, что ты в него целишься. В этой атаке непонятно, кто куда выйдет после сближе­ния. Лобовая — это, конечно, очень сильное пережива-