Степан Злобин - Пропавшие без вести 2

• Название: Пропавшие без вести 2
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: Книги

---

И вдруг Балашов припомнил сказанные вскользь слова Чалого о том, что докладчик вхож в «высшие сферы» и произносит здесь то, что вчера уже признано там, «наверху», угодным и правильным. Значит, никто не решится встать и хотя бы простым вопросом вселить смятение в умы и речи собравшихся, потому что никто из них не захочет, чтобы его вышвырнули на генеральскую пенсию по инвалидности или с клеймом недоверия, и все пошло бы мимо него — война, смертельные схватки за самое существование народа, события мирового значения, все — мимо. Он оказался бы не участником, а посторонним в этой борьбе, ее современником. А то, что он был бы способен делать, поручили бы делать кому-то другому...

«Нет, не выйдет, шалишь!» — воскликнул про себя Балашов.

По окончании совещания Рокотов вышел вместе с Балашовым.

— И ведь сколько пустой болтовни и какое чиновничье очковтирательство слушать приходится, ажно совесть трещит! — вполголоса сказал Рокотов, медленно, приспособляясь к ноге Балашова, идя с ним по бульвару. — Ведь мы-то на фронте! Нам лучше видно, что техники еще мало, что маневренность наша слаба... Ох, слаба!..

— Н-нда! — неопределенно сказал Балашов.

— А впрочем, от слов ничего не изменится! Подумай сам — если бы он признавал, что мы еще не готовы, в этом случае фашисты, думаешь, стали бы ждать нашей с тобою готовности? Ведь не стали бы! Значит, черт с ним, пусть врет! Самое главное заключается в том, чтобы этому типу не верить, а все-таки вложить в подготовку к лету все силы, несмотря на любую степень готовности и обеспеченность техникой... Все равно надо выстоять в драке.

— Надо выстоять, — согласно кивнул Балашов.

— Вот об этом-то я и думал, когда смотрел на тебя во время заседания. Значит, я тебя верно понял?

Балашов молча кивнул.

— Я про него, краснобая этого, до сего дня не слышал. Откуда он взялся? — спросил Балашов.

— Ну, я-то встречал его до войны. Они тогда «доказали», что пулемет-пистолет не пригоден как массовое оружие, потому что дает, мол, он по сравнению с винтовкой перерасход патронов... Ну что ж... убедили и «победили»... Торжества у них было тогда! «Экономию» навели на дефицитных цветных металлах... Гляжу и сейчас удивляюсь: мозжишки в масштабе экономного управдома, а вот... продолжают существовать, и в званиях повышаются, и в должностях, — со злостью сказал Рокотов.

— А почему он уверен, что мыслимо наше широкое наступление? Лично я сомневаюсь, а у него ведь сомнений нет никаких. Так и режет!..

— Есть такой слух, — сказал Рокотов, — что в этом году в Европе откроется Западный фронт.

— А если обманут? — предположил Балашов.

— Слух из высоких источников. А с горы-то виднее, не нам судить...

— Значит, по-твоему, это авторитетно, что он говорил?

Рокотов посмотрел выразительно.

— Если он говорит, значит, так думают в Ставке. А прочее — сам суди. Время, время покажет! — коротко заключил Рокотов.

Несколько шагов они прошли молча.

— А ты думаешь, где будет главное направление? — вдруг спросил Рокотов.

Балашов, который думал о том же, качнул головой.

— Нет, я не пророк! Во всяком случае, где бы оно ни случилось, насколько я понимаю со стороны, нам пока что умнее было бы не наступать, а стоять на своих рубежах... Упереться, стоять и размалывать их в обороне. Стоять, вопреки любому напору, и если придется, то стоять даже и без достаточных средств к тому, чтобы просто стоять. И чем дольше мы выстоим, тем вернее будет тот самый последний удар, про который мы с тобой в прошлый раз говорили, такой удар, чтобы фашистам уже не оправиться... Но если мы ринемся наступать... Боюсь, что для нас это рано... Одна зима, да такая тяжелая...

— Мне еще надо сейчас в Генштаб, — спохватился Рокотов, как показалось Балашову, ускользая от этой опасной темы. — Поезжай на моей машине.

— Нет, я в ходьбе тренируюсь. Врач смотрел, разрешил и даже рекомендует ходить, — возразил Балашов.

— Это верно. А еще тебе мой совет... для здоровья: когда будешь на заседаниях, то не вскакивай с места и не сжимай кулаки, если кто завирается... Нет нужды, чтобы все твои мысли читали! Тебе воевать предстоит, а не спорить тут...

Они попрощались.

...Летние бои начались в мае наступлением Красной Армии на Харьковском направлении, день, два, четыре дня... И сорвалось...

«Отвлекающие перед ударом на Вязьму», — успокоил себя Балашов.

Но фашисты ответили встречными ударами на Донце, в то же время начав наступление на Керчь. На Керченском направлении Красная Армия сразу же пошатнулась. По поспешности отступления наших частей через пролив, на Тамань, можно было понять, что в Керчи покинута техника, может быть, снова захвачены в плен целые части...

К началу июня после долгой, долгой осады завязались, явно — последние, схватки у Севастополя.

Было уже похоже на то, что главные события лета разгорятся на юге.

Началось наступление немцев на Харьковском направлении, по-прошлогоднему — с прорывами, «клещами» и окружениями.

Скверно выглядели в этот момент еще висевшие кое-где те же плакаты с немецкими лягушатами, нанизанными на богатырский штык...

Тяжко было на сердце у Балашова.

Опубликование документов о союзе с Англией и Америкой против Германии и о создании в 1942 году второго фронта в Европе отозвалось моральным подъемом среди массы советских людей и в тылу и на фронте. Казалось, теперь-то фашистам конец! Как ударят с запада свежие силы Англии и Америки, так разом все переменится и на советских фронтах...

«Да, если так, если оттянут на запад от нас ну хоть треть фашистских дивизий, тогда дело пойдет веселее! — подумалось и Балашову. — Но ведь, пожалуй, не сразу они... Пока раскачаются... А немцы-то поспешат после такого грохота о нашем союзе...»

И действительно, будто в ответ на надежды и ожидания советских людей, фашистское наступление развернулось по всему югу. Страшные удары фашистов обрушились на героический Севастополь, и продержавшийся восемь месяцев в осаде Севастополь пал. Бои на Воронежском направлении докатились до самого Воронежа, сражение разлилось до Кантемировки и Лисичанска...

Балашов оставался по-прежнему в группе, временно находившейся в распоряжении НКО. Бездеятельность стала ему нестерпима, нервное напряжение дошло до такой степени, что врач отметил у него ухудшение зрения и покачал головой.

— Вам бы еще в санаторий, — высказал он.

— Мне бы, товарищ доктор, на фронт, и все бы сняло как рукой! — возразил Балашов.

Врач опять покачал головой и усмехнулся.

— Клин клином? — спросил он. — Теория древняя. Дедушки говорили: «Чем ушибся, тем и лечись...» Нет, сегодня мы в это не верим.

По сводкам Информбюро ничего еще было нельзя понять толком. Балашов часами сидел над картой, решая замысловатые ребусы, когда раздался короткий звонок.

Петр Николаевич сам отпер дверь, и в квартиру вошел полковник. Без всякого объяснения он предложил Балашову немедля одеться и ехать с ним. Несмотря на то, что приехавший был в форме всего лишь полковника, генерал Балашов не задал ему никакого вопроса. Об этом Петр Николаевич подумал уже значительно позже, а в тот момент он услышал в голосе своего нежданного посетителя такую привычку к безотказному выполнению его требований, что просто обрадовался отсутствию дома Ксении, обрадовался тому, что полковник приехал за ним один и вызвал его без обыска, без конвоя, без всякой шумихи...

Петру Николаевичу показалось даже, что он был внутренне давно подготовлен к подобному повороту в своей судьбе. Какие обвинения его ожидают, он не пытался себе представить. Он был даже почти спокоен.

Волнение его началось лишь тогда, когда оказалось, что его везут не на площадь Дзержинского, не в Лефортовскую тюрьму, а в Кремль... Так что же это? Не арест? Но он промолчал.

— Оружие есть? — спросили его у входа в здание.

И только здесь Петр Николаевич понял, что, пригласив его ехать, полковник не задал ему на месте этого обязательного вопроса. И, наконец, только здесь ему объявили, что его ожидает «лично товарищ Сталин»...

Сталин! Сам!..

Как ни хотел Балашов взять себя в руки, сдержать волнение, этого не получалось. Такой неожиданный оборот отозвался на нем почти потрясением. Если бы было возможно, он просил бы перенести эту встречу на завтра. Но он понимал, что это немыслимо.

Перед огромным зеркалом он торопливо, чуть ли не суетливо, приводил в порядок обмундирование. Кто-то услужливо подал ему гребенку, кто-то другой отряхнул щеткой пыль с обуви, третий — с плеч и спины... Но Балашов не способен был даже видеть этих людей. Собственное лицо в зеркале тоже расплылось перед ним каким-то невыразительным, бледным блином...

«Вот оно где, испытание! Посмотрел бы мой доктор сейчас, что со мною творится, отправил бы на Канатку!1 — подумалось Балашову, и он с удовольствием ощутил, что способен еще улыбнуться. — Так что же такое? Зачем это может быть?» — думал он.