Михаил Март - В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина

• Название: В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина
• Автор: Михаил Март
• Издательство: АСТ
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-055897-0

Потерпевший аварию самолет с тремя тоннами чистого золота застрял на крутом склоне глухого таежного участка, где не ступала нога человека. На поиски бесценного груза отправлена необычная экспедиция - отпетый уголовник и князь, священник и бывший следователь-важняк, военнопленный поляк и донской казак… Слишком разные, выдержанные в суровых условиях сталинских лагерей, где каждый сам за себя, воспитанные на недоверии, предательстве и вражде, они должны стать единым целым - чтобы выжить. Прошлое забыто, а будущее не прорисовывается даже в общих чертах…

---

— Оротухан из Ягодинского управления?

— То-то и оно.

— До мыса Чирикова километров пятьсот будет.

— Не меньше. И перевал Шайтан не обойдешь. Гибельное место.

— Сколько же времени они добирались до маяка?

— Одному богу известно. Я бы не поверил, но факт — вещь упрямая.

— В каком они состоянии?

— Все здоровы как быки, колхозник их витаминами потчевал. Летом картошку выращивали, эвенки рыбу ловят и оленину добывают. Крупу в Магадане покупают. Жить можно.

— Объясни мне, Никита, как может волк договориться с козлом?

— Договор такой уже был, в басне Крылова. Там вроде бы тоже козел присутствовал. Волк его вину точно определил: виновен в том, что волк хочет жрать.

— Да, да, что-то в этом роде. Как могли сговориться контрик, предатель, партизан и крестьянин и уйти в бега в общей упряжке?

— На Колыме все равны, если есть одна цель — выжить.

— Значит, хозяин ошибается.

— О чем это ты, Харитон?

— О том, что земные законы у нас не срабатывают.

— Что будем с ними делать? Они же списанные.

— Бандеровца в расход. Латыша и казака переправь в центральную больницу, сопроводиловку я составлю.

— Придется завести на них карточки.

— Нет нужды, их судьбу хозяин решать будет. Отчет я ему предоставлю.

— Скажи, Харитон, Важняк мой там же?

— Там.

— Что задумал генерал?

— Кто бы знал, Никита. Думается мне, они выживут. Не зря же он их откармливает. На убой и голодные сгодятся.

— Сколько их?

— С твоими двумя — восемь. Камер — десять.

— Знаменитые одиночки?

— Детище Никишова. Так никто и не понял, для чего он их создал. Тоже со своими выкрутасами мужик был.

Челданов глянул на стол, где лежали папиросы «Север», взял пачку и покрутил ее в руках.

— Продолжаем бороться с космополитизмом и засильем иностранных словечек. Ничего западного. Были папиросы «Норд», стали «Севером». Что изменилось? Дрянь осталась дрянью. Фокстрот теперь называется быстрый танец, а танго — медленный танец. Забыли, что слово «танец» тоже не русского происхождения. Назвали бы танго «медленной пляской».

Полковник отбросил пачку в сторону.

Сорокин выдвинул ящик стола, достал коробку «Герцеговины флор» и пододвинул ее начальнику.

— Вот и ты с двойным дном, Никита, — сказал Челданов, открывая свой портсигар.

13.

Апрель выдался на редкость теплым, но зима сопротивлялась и позиции сдавала неохотно. Снег еще лежал на дорогах, он стал грязным, тяжелым и липким. Солнышко выглядывало часто, ветра беспокоили редко, и Елизавета Степановна пересела в седло, отказавшись от саней. В белой кавказской бурке и залихватской папахе она со своей многочисленной свитой прискакала в центральную больницу ближе к полудню. Весь медперсонал собрался у центрального входа встречать императрицу Елизавету. Кличка к ней прилипла быстро, и не удивительно, что она ей самой нравилась. Ее побаивались все без исключения. В отличие от мужа, она свои угрозы претворяла в жизнь, так что в споры с ней никто не вступал, себе дороже выйдет.

Лиза соскочила с коня и передала уздечку солдату.

— Давненько я у вас не была, Илья Семенович. Главврач поклонился:

— Рады вас видеть, Елизавета Степановна.

— Так уж и рады? Шуткуете, доктор. Хочу навестить своих подопечных. Без моего ведома муж новеньких прислал.

— Какие же они новенькие, месяц как на довольствии.

— Все живы-здоровы?

— Можно сказать, человеческий облик обрели. Варвара Трофимовна старается, мне-то к ним заходить не положено.

Лиза полоснула взглядом по фигуре миловидной женщины, стоящей за спиной Бохнача.

— Помню тебя, красна девица, ты на новогоднем балу с генералом вальсировала.

Варя не знала, о ком идет речь. Танцевала она лишь с одним человеком, но он был в штатском. Солидный интересный мужчина, очень добрый. Понятно, что начальник — с медикаментами помог и в больницу приезжал. Варя слышала о генерале, все говорили, что это жестокая личность.

Лиза продолжала поедать глазами голубоглазую красавицу. Варя смутилась.

— Люди ожили. В глазах мысли появились.

— Мысли? — Императрица засмеялась. — А раньше что ты в них видела?

— Злобу, отчаяние, ненависть, безысходность.

— И страх?

— Нет. Страха не видела. Все больше душевная боль просматривалась. Сейчас по-другому, они сердцем смотрят.

— Ну, ну. Интересно увидеть.

Больничные ворота распахнулись, на территорию вкатила полуторка, поднимая в воздух брызги из грязных луж, резко развернулась и сдала кузовом к дверям. Из кабины выскочили конвоиры, откинули борт и вытащили носилки с человеком, накрытым шинелью. Невиданная дерзость в присутствии самой Мазарук. Лиза подняла руку, и только тогда конвой с носилками ее заметил.

— Кого привезли, обалдуи?

— Зека.

— С такой помпой? Откуда?

— Штрафной лагерь Нижний Хатыннах.

— Других больничек мало на пути? Вы бы еще с Чукотки сюда хлам свозили. Кто приказал?

— Комендант Ягодинского УЛ капитан Адоскин.

— За что такие привилегии штрафнику?

— В тоннеле третьего забоя обвал произошел, так этот мужик на плечах поперечные балки держал, когда подпоры рухнули, тридцать два человека из шахты выпустил, проверяющих в том числе. Трех офицеров. Потом надломился, его и завалило. Всю ночь откапывали. Живучий, псих.

Варя подбежала к носилкам и откинула шинель.

— В операционную срочно.

Конвоиры не тронулись с места. Мазарук кивнула, и только тогда они побежали по ступеням наверх, Варя за ними.

— Извините, Елизавета Степановна, у нас такое бывает, — оправдываясь, сказал главврач.

— И этот доходяга балку выдержал?

— Вряд ли он выживет. В предсмертной агонии силы умножаются, я слышал о таких случаях. Один смертельно раненый солдат состав с места столкнул и освободил переезд от вагонов. Человек — существо еще мало изученное.

— Да, сколько ни изучай, загадок все больше. Проводите меня, доктор, к одиночкам.

По лестнице они поднимались молча. У дверей Лиза остановилась.

— Если этот штрафник выживет, переправьте его сюда. Здесь условия лучше. Дальше видно будет.

— Большое спасибо, Елизавета Степановна.

Она так и не поняла, за что ее благодарил врач. Ему-то какое дело?

Обход Лизы носил формальный характер. Она хотела видеть, как люди могли поменяться за короткий срок, если им предложить нормальную еду, не принуждать к тяжелому физическому труду, не выгонять на мороз и дать подумать. Первым навестила узника каменного мешка, который поразил ее своей стойкостью.

— Привет, Кистень! Помнишь меня?

Дверь за спиной Лизы оставалась открытой, автоматчик порог камеры не переступал.

Лизу поразила чистота. У бывшего доходяги отросли волосы, лицо бритое, под кожей появилась плоть, но взгляд не изменился, зек смотрел на нее с той же усмешкой и снисходительностью, будто не она, а он пришел к ней в камеру.

— Как можно тебя забыть, Кожаная фея? Вшей больше не боишься?

— Здесь их нет. О чем думал?

— О том же, о чем в каменном мешке. Следствие веду. Хочу перед смертью выяснить, кто убил мою жену.

— Получается?

— Не очень. Глуп, матушка боярыня. Так это ты меня сюда определила?

— Я, Петр Фомич. Решила, что здесь тебе лучше будет думаться. Закончишь свое следствие, поделись результатами.

— Непременно, душа моя.

Мимо камеры монаха Мазарук прошла, не заглянув в нее. Она не знала, как вести себя со священниками. Трюкач ей был понятней и по возрасту, и по духу. Дверь распахнулась, Лиза переступила порог. Чудеса. Перед ней, закинув ногу на ногу, сидел красавец-блондин и читал книгу.

— Привет, Трюкач. Вижу, грамоту вспомнил, читать научился, а на Митрохина донос писать отказывался.

— Доносы не по моей части, Елизавета Степановна.

— Ба! Да ты знаешь мое имя?

— Так ты же одна такая на всю Колыму. Как тебя не знать.

— Это какая же такая?

— Сцена из «Ромео и Джульетты» в нашем сценарии не предусмотрена. Чем обязан? Обратно отправить хочешь? Сил набрался, могу и кайлом помахать.

— Успеешь еще, Родион Платоныч.

Вот таким она себе представляла принца, с которым в девичестве мечтала пойти под венец. Ему бы своего белого коня отдать, достойные доспехи надеть, цены бы не было. Лиза поймала себя на том, что слишком пристально разглядывает блондина, и немного смутилась.

— Я тут тебя в кино выискивала и можешь себе представить, нашла. Красиво прыгаешь с кручи в бешеные реки.

— Тебе список фильмов составить?

— Сама разыщу. Однажды уже нашла, и вот ты здесь, гусар.

— Спасибочки за передышку.

— Закурить хочешь?

— Не откажусь.

Лиза достала портсигар, одну папиросу взяла себе, остальные высыпала на стол арестанта.

— В следующий раз еще принесу.

— Балуешь ты меня, Елизавета Степановна.

— Ты того стоишь. Видишь, как я откровенна.