Сюгоро Ямамото - Красная Борода

• Название: Красная Борода
• Автор: Сюгоро Ямамото
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002532-Х

В сборних известного японского писателя Сюгоро Ямамото (1903—1967) включены роман «Красная Борода», повесть «Девушка по имени О-Сэн» и рассказы. Через судьбы героев романа и повести — людей отверженных и беззащитных — автор рисует яркую картину быта и нравов Японии в период позднего феодализма. В рассказах С. Ямамото, согретых теплым юмором, раскрывается духовный мир простых людей современной Японии.

---

—  Наверное, кризис, — пробормотал Нобору, вставая.

—  Не могу знать. На все уговоры он отвечает: «Хочу сейчас же видеть доктора!»

—  Который час?

—  Четвертый. — Ухэй, зябко поеживаясь, закутался в ночное кимоно. — Сюда пришла О-Кэй — она вас прово­дит.

—  Иду. Только переоденусь.

О-Кэй была та самая соседка Горокити, которая первой узнала о случившемся. С тех пор она неотлучно дежурила возле больных. Это она собрала соседок, командуя не хуже мужчины, помогала переносить умерших детей в дом Ухэя, кипятила чай и ухаживала за Горокити, его женой и Тёдзи. Теперь она удрученно шла впереди Нобору, светя ему фона­риком.

—  Доктор, вы спасете Тёдзи? Он выживет? — спросила О-Кэй, когда они подходили к дому Горокити.

—  Выживет, если протянет до утра, — мрачно сказал Нобору.

—  Понимаю, — вздохнула О-Кэй. — А эта О-Фуми, жена Горокити, тоже хороша. Ну хоть бы посоветовалась сначала со мной. Так нет — сразу травиться!

5

Внезапно О-Кэй остановилась и, прижав передник к лицу, заплакала.

— Знаете, доктор, — проговорила она сквозь слезы, — мы с О-Фуми были как родные сестры. Ведь и моя семья не­богатая, живем впроголодь, и другим ничем особым помочь не можем. Но до сегодняшнего дня мы с О-Фуми советова­лись друг с другом по любой мелочи, как говорится, дели­лись последней щепоткой соли. — О-Кэй умолкла, стараясь подавить рвавшиеся из горла рыдания. — В самом деле, мы ладили между собой лучше, чем родные. Отчего же она не поделилась со мной, не пришла за советом, когда дело кос­нулось жизни и смерти? Уж если у них была такая веская причина, чтобы уйти из жизни вместе с детьми, ну хоть бы словом обмолвилась — сказала бы, так, мол, и так...

Нобору молчал. Он уже встречался с такими людьми, знал, как бедняки готовы протянуть друг другу руку помо­щи. Бедные люди могли рассчитывать на поддержку лишь таких же бедняков — соседей по дому, по кварталу.

...Дружили, как родные сестры, делились последней ще­поткой соли, а когда речь зашла о смерти, даже словом не обмолвились...

То ли стеснительность сверх всякой меры, свойственная беднякам, то ли самолюбие и упрямство заставили Горо­кити и его жену скрыть от всех свое намерение уйти из жиз­ни.  Во всяком случае, О-Кэй не следовало винить их в  скрытности. Так по крайней мере считал Нобору. Да и она сама в глубине души это понимала.

—  Господин доктор, помогите Тёдзи. Трое детей отошли в мир иной — их уже не вернешь. Так спасите хотя бы его, — молила О-Кэй.

—  Сделаю все возможное, — ответил Нобору.

В доме Горокити помимо О-Кэй неотступно дежурили еще две соседки. Тёдзи лежал на спине с широко раскры­тыми глазами и судорожно ловил ртом воздух. Временами он тихо постанывал, поворачивая голову то вправо, то вле­во.

—  Я здесь, Тёдзи, — негромко сказал Нобору, усажива­ясь у изголовья и заглядывая мальчику в глаза. — Зачем ты просил меня прийти?

—  Господин доктор, я вор, — осипшим голосом прошеп­тал он. — Я просил позвать вас, чтобы признаться: я вор.

—  Давай поговорим об этом потом.

—  Нет, я должен признаться сейчас, потом будет по­здно. — Тёдзи говорил, как взрослый. — Я... забор позади дома Симая... Вы меня слышите, доктор?

—  Слышу, слышу.

—  Я оторвал доски от забора позади дома Симая и ута­щил их домой. Я поступил нехорошо... Мне приходилось воровать и прежде. Отец и мать ругали меня. На этот раз они разозлились по-настоящему, сказали: все указывают на тебя пальцем, обзывают воришкой; такого позора больше терпеть нельзя... Вот и решили умереть все вместе... Дайте мне воды.

Нобору сделал знак женщинам. О-Кэй схватила чашку, но он ее остановил и попросил чистое полотенце. От частой рвоты у Тёдзи распухло горло. Поэтому Нобору взял у О-Кэй полотенце, смочил конец в воде и сунул мальчику в рот.

—  Попытайся пососать. Не спеши, потихоньку, — ска­зал он Тёдзи.

Мальчик попробовал, но у него сразу же начался при­ступ рвоты, и он, скорчившись, упал на постель.

—  Доктор, это я во всем виноват, — пробормотал он, отдышавшись. — Вы на отца и мать не сердитесь, простите их. Это я во всем виноват.

—  Я все понял, — Нобору сжал горячую руку Тёдзи, — но теперь тебе говорить трудно, надо успокоиться и уснуть.

—  Очень хочется пить, — пробормотал Тёдзи, закрывая глаза.

—  Ничего, скоро ты сможешь вволю напиться, — про­бормотал Нобору, тихо поглаживая руку мальчика.

Глаза Тёдзи были полуоткрыты, между веками просве­чивали белки. У крыльев носа выступили фиолетовые пят­на, дыхание еще более участилось и стало прерывистым.

—  Доктор, — прошептала стоявшая рядом О-Кэй. — Так дышат перед смертью. Я знаю, это предсмертное дыха­ние. Сделайте же что-нибудь, доктор! Сделайте что-нибудь!

—  Оставьте его, дайте ему умереть спокойно, — послы­шался голос О-Фуми.

Все мгновенно обернулись туда, где лежали Горокити и О-Фуми. До сих пор они не произнесли ни слова, лежали без малейшего движения. И вдруг О-Фуми заговорила. Загово­рила таким хриплым голосом, что его трудно было принять за человеческий. Она лежала на спине с закрытыми глаза­ми, губы едва шевелились, с трудом выговаривая слова:

—  Я знала, что Тёдзи воровал, знала еще до того, как мне наябедничала О-Кину. Не его в этом вина...

—  А о чем тебе говорила О-Кину? — встрепенулась О-Кэй, подойдя к ее постели.

—  Оставьте мальчика, — повторяла О-Фуми, не отве­чая на ее вопрос. — Дайте ему умереть. Так будет лучше и для него самого, и для всех нас.

—  О-Фуми, скажи правду: что говорила эта подлая тварь о Тёдзи? — настаивали О-Кэй, заглядывая ей в гла­за. — Что она говорила?

—  Симая позвал к себе Горокити и заявил: О-Кину видела из окна своего дома, как Тёдзи воровал у них доски, и готова быть свидетелем. — Лицо О-Фуми болезненно перекосилось.

—  Ах, эта старая потаскуха!

—  Не надо, О-Кэй. На О-Кину вины нет, это мы во всем виноваты.

—  Гадина! — закричала О-Кэй, гневно сверкая глаза­ми. — Да как смеет эта уродина, эта развратная тварь, эта доносчица строить из себя благородную!

—  Перестань, умоляю тебя, О-Кэй. Прости, я доставила  тебе столько неприятностей. Не принимай то, что случи­лось, близко к сердцу, и Тёдзи тоже оставьте в покое, дайте ему умереть.

Тёдзи скончался на рассвете.

Горокити и О-Фуми спали, когда он испустил дух. О-Кэй молча подняла тело и отнесла в дом Ухэя. Там же обмыли и обрядили всех четверых и перенесли их в пустовавший соседний дом. Провожая глазами О-Кэй, уносившую Тёдзи, Нобору шептал:

—  Ну, теперь все братья и сестры собрались вместе. Пусть им сопутствует на том свете мир и покой.

С рассветом похолодало, у Нобору стали мерзнуть колени и пальцы. Он погасил фонарь и подбросил угля в печурку.

—  Скажите, доктор, — неожиданно послышался голос проснувшейся О-Фуми, — Тёдзи очень мучился перед сме­ртью?

—  Нет. — Нобору убрал руки от раскалившейся печур­ки. — Он скончался без страданий.

—  Правда не мучился?

—  Когда человек умирает, страдания оставляют его. Тем, кто глядит на умирающего, кажется, что он мучается. На самом же деле он уже ничего не чувствует. Я не заметил и тени страдания на лице Тёдзи.

О-Фуми обернулась в сторону спавшего мужа и некото­рое время глядела на него, потом снова легла на спину и попросила воды. Нобору протянул руку к посудине, в кото­рой приготовлял микстуру, потом передумал и подал ей заварочный чайник с остывшим чаем.

—  Пейте маленькими глотками прямо из носика — так удобней, — предупредил он.

С мучительной гримасой О-Фуми сделала несколько глотков.

Горокити повернулся во сне и стал похрапывать. Его тихий храп свидетельствовал скорее не об усталости, а о спокойствии человека, освободившегося от физических и душевных мук. О-Фуми долго всматривалась в лицо мужа, потом тихо сказала:

—  Мы уже десять лет как поженились, но я впервые вижу, чтобы он так спокойно спал.

6

— Доктор, почему вы не позво­лили нам умереть? — помолчав, спросила О-Фуми. — Мы долго думали и наконец решили уйти из жизни все вместе — иного выхода у нас не было. Отчего же все старались нам помешать?

— Грешно умирать таким образом, — ответил Нобору. — Своими руками оборвать дарованную тебе жизнь — преступление. Тем более преступно вместе с собой забирать на тот свет ни в чем не повинных детей. И неужели вам непонятно, что соседи не могли да и не имели права бросить вас на произвол судьбы, молча наблюдать, как вы и ваши дети гибнут у них на глазах?

О-Фуми надолго замолчала, потом осторожно прокаш­лялась и едва слышно стала рассказывать.

Горокити родился в Фукагаве, а она — в Итабаси. Жили они в бедности, и Горокити с семи лет, а ее — с пяти застав­ляли нянчить младенцев. Отец Горокити был уличным тор­говцем рыбой, а отец О-Фуми что только не пробовал делать — был старьевщиком, чернорабочим, носильщиком. В двенадцать лет Горокити отдали в услужение торговцу лекарствами. Когда ему исполнилось семнадцать, он упал с лестницы, разгружая на складе ящики с товаром, и сильно повредил голову. Сразу он, кроме боли от ушиба, ничего не почувствовал, но спустя полгода вдруг начинал терять соз­нание или переставал понимать, где он и что с ним происхо­дит. Бывало, несет коробку с лекарствами, внезапно оста­новится перед шкафчиком и не понимает, что делать дальше и вообще куда и зачем он идет. Однажды такой при­ступ случился с Горокити, когда он взялся за тележку, чтобы погрузить на нее товар, — и двое суток он возил эту тележку по всему городу.