Сюгоро Ямамото - Красная Борода

• Название: Красная Борода
• Автор: Сюгоро Ямамото
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002532-Х

В сборних известного японского писателя Сюгоро Ямамото (1903—1967) включены роман «Красная Борода», повесть «Девушка по имени О-Сэн» и рассказы. Через судьбы героев романа и повести — людей отверженных и беззащитных — автор рисует яркую картину быта и нравов Японии в период позднего феодализма. В рассказах С. Ямамото, согретых теплым юмором, раскрывается духовный мир простых людей современной Японии.

---

Когда он направлялся к печи с очередной охапкой дров, в нос ему неожиданно ударил резкий запах, напоминавший одновременно запах ржавого железа и звериного молока. Ещe до того как мужчина заметил женщину, он понял, что именно от нее исходит этот запах. Он повернул голову, насколько позволила охапка дров. С шеи осыпалась извест­няковая пыль, обнажив тонкие полоски коричневой кожи. Женщина стояла у входа. Она вошла, поправила набедрен­ную повязку и, тяжело ступая, направилась в угол, где были сложены дрова. Она казалась очень уставшей. Он перевел взгляд на пол — на припорошенных белой пылью досках виднелись красные пятнышки. Дверца топки, куда он соби­рался подкинуть дрова, была открыта, отблески пламени окрасили стоявшую в воздухе пелену пыли в оранжевый цвет, и в этом призрачном освещении четко обозначилась цепочка красных капель, протянувшаяся вслед за направ­лявшейся в угол женщиной.

У него потемнело в глазах. Он бросил дрова на пол и сделал несколько шагов по направлению к женщине. Она при­слонилась к дощатой стене и, нагнувшись, складывала в несколько слоев какую-то тряпицу. Он приблизился к жен­щине вплотную и наотмашь ударил ее по лицу, потом еще и еще. Женщина бросила на него помутившийся, ничего не понимающий взгляд. Казалось, она не чувствует боли, не ощущает наносимых ей ударов. Он грубо обхватил ее и повалил на пол. Нащупал и сорвал набедренную повязку.

В этот момент послышались крики старухи разнорабо­чей. Опомнилась и стала взывать о помощи женщина. Он навалился на нее всей тяжестью тела и зажал ей рот рукой. Она укусила его за руку и стала изо всех сил отбиваться руками и ногами. Рыча что-то бессмысленное, он прибли­зил лицо к ее груди. Позади послышались быстрые шаги, и тотчас же он ощутил сильнейший удар в спину, а затем по голове. Били чем-то острым. Ему показалось, что голова его раскололась надвое. Над ним стоял ее муж, высоко подняв для следующего удара большую лопату, которой выгребают из печи известняковую муку.

Он соскользнул с женщины, рванул на себя ногу напа­давшего и выхватил из его рук лопату. На крики старухи стали сбегаться рабочие, грузившие муку. Никто еще тол­ком не понял, в чем дело, как он ударил противника по голове острием лопаты. Тот дико завопил от боли, при­крывшие голову руки окрасились кровью. А он успел нане­сти еще несколько ударов — в грудь и живот — и, задыхаясь от кашля, выскочил наружу. Рабочие погнались было за ним, но вскоре отстали. Их отпугнули его искаженное зло­бой лицо и лопата, которую он все еще сжимал в руке.

Пока, забыв о предосторожностях, он боролся с женщи­ной, пыль глубоко проникла ему в горло, и теперь его одо­левал удушливый кашель. Не переставая кашлять, он по пояс в воде переправился через болото и помчался по пустырю в сторону моря. Его натужный кашель еще долго доносился до слуха отставших преследователей.

Тем временем из конторы завода о нем дали знать в полицейский участок. Была объявлена облава. Стали соби­раться местные жители, вооруженные кто чем. Владелец консервного завода «Дайте» даже натянул на себя охотни­чий костюм, захватил ружье и собаку. Толпа, возглавляемая начальником участка и двумя полицейскими, двину­лась к пустырю.

Женщина отделалась синяками, зато муж ее пострадал очень сильно. Особенно глубокой была рана на животе. Ему оказали первую помощь и в тот же вечер отправили на носилках в городскую больницу, которая находилась в десяти километрах от места происшествия. Жена шла рядом с носилками.

Новичка обнаружили на следующий день. Он скрывался в зарослях бамбука, примыкавших к пустырю. Разрывная нуля, выпущенная из ружья владельца «Дайте», раздробила ему лодыжку. Все высоко оценили меткость хозяина кон­сервного завода.

Чем жив человек?

Теплым весенним днем я ловил рыбу чуть пониже завода, где пережигают раковины на известняковую муку.

За спиной простирался обширный пустырь. Оттуда ино­гда задувал ласковый весенний ветерок, и мутноватая пода реки Нэтогава покрывалась легкой рябью.

Когда я вытянул первого хинэхадзэ[72], послышались шаги по насыпи. Рядом со мной уселся мужчина и закинул удочку. Я с сожалением подумал, что придется сменить место.

Я никогда не считал себя завзятым рыбаком, удочка у меня была самая дешевая, какой обычно пользуются дети, да и закидывал я ее не в богатых рыбой местах, а где-нибудь между свай или в омутах, основательно заросших водоро­слями. И все же никогда не возвращался домой с пустыми руками. Тем не менее мне становилось не по себе, когда рядом появлялся по виду опытный рыбак, знаток своего дела. У такого всегда целый набор дорогих складных удочек, специальный садок для рыбы и коробочка для нажив­ки. И шляпа с широкими полями при нем, и резиновые сапо­ги, и роба — в общем, полное рыбацкое обмундирование. И вот садился такой рыбак рядом, закидывал удочки — и ничего! А я вытягивал да вытягивал одну рыбину за другой. И тут мне становилось невмоготу. Я начинал испытывать укоры совести.

Подобных случаев было немало, и я взял за правило менять место, если по соседству располагается такой рыбак.

Но на этот раз мне не повезло. Только я начал сворачи­вать леску, как человек, закинувший рядом удочку, повер­нулся ко мне и спросил:

—  Чем жив человек?

Я удивленно поглядел в его сторону.

—  Чем жив человек? — повторил он.

На вид ему было лет пятьдесят, поверх ватного кимоно на нем была надета просторная куртка, тоже на вате. Голова и шея обмотаны грязным шерстяным шарфом. Одутловатые щеки и подбородок заросли седоватой щети­ной. Толстые крупные губы и слегка выпученные глаза как бы говорили о том, что он не кто-нибудь, а важная персона, к примеру десятник на стройке, которую ведет солидная строительная компания.

—  Что вы имеете в виду? — недоуменно спросил я. Мне показалось, что его вопрос как-то связан с рыбной  ловлей, поскольку мне и в голову не могло прийти, что в этих обстоятельствах он станет рассматривать важные жиз­ненные проблемы, выдвинет столь серьезный, я бы сказал, философский тезис.

Он наградил меня таким взглядом, каким смотрит десят­ник на ленивого рабочего, потом снова задал тот же вопрос, делая паузы между словами. Затем — боюсь, не поверит мне читатель — он сжал пальцы правой руки в кулак и стал размахивать им перед моим носом. Почувствовав опас­ность, я отпрянул. Мужчина начал перемещать кулак сверху вниз и снизу вверх, как бы стараясь привлечь к нему мое внимание. И тут я заметил, что между средним и указа­тельным пальцами отчетливо выглядывает кончик боль­шого пальца. Так вот в чем дело, подумал я и окончательно растерялся, ибо не мог понять, шутка это или у человека не все в порядке с головой.

Что тут было делать? Он продолжал размахивать кула­ком, не сводя с меня своих выпученных глаз. Ясно было одно: он не шутил. Я изобразил подобие улыбки, промычал что-то неопределенное и, глядя на его кулак, одновременно изображавший кукиш, несколько раз утвердительно кив­нул.

Может, это удовлетворило его, или он решил, что про­должать разговор бесполезно, — как бы то ни было, он перестал размахивать кулаком и молча повернулся к своей удочке.

Однажды вечером, греясь у очага в доме моего друга Такасины, я рассказал об этом случае. Такасина был чело­веком образованным. Он окончил университет и служил в Токио в небольшой коммерческой газете. Жил он вдвоем с женой, детей у них не было, и, видимо, поэтому да еще благодаря его гостеприимству и доброму нраву к нему вечерами любили заходить друзья, по большей части моряки. В его небольшом доме всегда весело пылал огонь в очаге, всегда наготове была закуска и выпивка. Время от времени Така­сина предоставлял мне возможность публиковать в его газете детские сказки, и гонорар за них был приятным добавлением к моим довольно скудным в то время заработ­кам.

—  Так это же мичман! — выслушав меня, воскликнул сидевший у очага судовой механик Акия. — Значит, опять его выписали из больницы.

—  Вроде бы он не сумасшедший, — объяснил Такасина, заметив удивление на моем лице. — Но с головой у него не все в порядке. У него сразу умерли жена и четверо детей — от холеры. С той поры он и тронулся. Теперь регулярно ходит в городскую управу к инспектору по военному учету и требует пенсию.

—  Почему его зовут мичманом? — спросил я.

—  К военно-морскому флоту это никакого отношения не имеет. В армии он служил ездовым в обозе. Потом рабо­тал на стройке, на консервном заводе, занимался поденной работой — возил морскую капусту. Сколько же это лет прошло с тех пор?

—  Пожалуй, что семь, — пояснил механик Акия. — Как раз тогда капитан Кояма выпросил себе старый пароход и ушел на пенсию. В тот год «мичман» — его настоящее имя Сасабуро — поехал на заработки. Теперь никто уже не может вспомнить, куда он отправился. Известно только, что жена и четверо детей умерли в его отсутствие.