Александр Гейман - Митюкова и Сидоров

• Название: Митюкова и Сидоров
• Автор: Александр Гейман
• Жанр: Научная Фантастика

Про любовь. Для лиц от 7 до 107.

---

И Сидоров поверил Фельдману свою сердечную тайну, — в общих чертах, конечно.

— Так что, — заключил он, — возможно, скоро ты лишишься общества приятной соседки. Но мы будем навещать тебя, обещаю. Только, чур, пока обо всем молчок.

Сидоров полагался на Фельдмана — он умел хранить тайны и вообще был благородного воспитания. А насчет Муры его планы и надежды оставались прежними. Тем более, что она как будто оттаяла. В последний раз они поговорили очень даже ласково, и Митюкова сказала, что больше не сердится. Обрадованный Сидоров кинулся строчить любовное письмо, а послал его по Интернету — а что делать, если современные кошки не знают настоящей цены съедобным подаркам и больше верят буковкам на экране. Даже ветчину Сидорову не хотелось уже нести, а то выйдет опять выволочка дворнику Сидорову. Письмо вышло пылким, а кончалось так: "Давай поженимся, Митюкова. Обещаю, что ты будешь часто котиться". Последнее Сидоров написал, конечно, в шутку и из желания сделать даме приятное, да и вообще это еще не было официальным предложением руки и сердца, это Сидоров собирался сделать все ж таки по всей форме — он же был правильный кот. А сейчас это было, скорее, знаком внимания, предварительным таким.

Митюкова прочла письмо и занервничала. Муре нравилась непосредственность и страстность Сидорова. Она как-то даже сказала Миколакис: "Ты знаешь, в котах я уважаю сочетание прямоты и энергичной душевности, я считаю это признаком сильной мужественности", — а имела она в виду Сидорова. Митюковой хотелось, чтобы он и дальше продолжал ее любить. Но перебираться из обжитой квартирки куда-то в каморку на метлы ей совершенно не улыбалось, и еще меньше того ей хотелось ловить столовских крыс. "Что обо мне подумает Миколакис?" — переживала Мура. Она снова затаилась и не отвечала на письма Сидорова, а на звуковые сигналы посылала к окошечку в ванной таксу Симу врать, что ее нет дома. В этот момент неожиданно стал снова названивать он — ну, вот тот совершенно уже забытый заморский неприехавший кот. Это скрашивало Митюковой ее душевные терзания.

Через неделю молчания кот Сидоров получил внезапное письмо от Муры. Дворник Сидоров в это время выставил в Интернет новую подборку своих творений и то и дело залазил в сеть узнать, вызвали ли они всеобщий восторг, а поскольку такого восторга они не вызвали, то и узнавать это приходилось снова и снова. А Сидоров (кот) сидел у чела дворника на коленях и делал вид, что трется мордой об угол клавиатуры, а на самом деле читал свою электронную почту — читательские мнения его, конечно же, совершенно не интересовали, потому что кошки никогда не интересуются пустяками. В этот миг на частотах, недоступных человеческому слуху, прозвучало «динь-динь», означающее получение послания, и глаза Сидорова принялись жадно впитывать посланное. Оно было таким:

Знаешь, Сидоров, ничего у нас не получится. Во-первых, любые длительные отношения будут нарушать дорогое мне одиночество. Даже думать об этом не хочу.

Я была шокирована твоим бытом, если честно. Так нельзя жить. Слабой кошке с ее ранимой душой требуется больший комфорт и устроенность.

И я поняла, что на самом деле ничего для тебя не значу. Тебе лишь бы носить кому-то крыс.

Кошке, особенно домашней, сложно создать и поддерживать какой-то круг знакомых, но в какой круг можешь ввести меня ты?.. В круг всех этих Кошкиных, Нечитайловых и прочих дворницких котов и бомжей?

И т. д., и т. п. Мы не подходим другу другу. Нет, я-то бы тебе подошла. Только я не собираюсь вытягивать тебя из твоей дыры и поселять у себя. И не такая я идиотка, чтобы не сообразить, чей социальный рейтинг поднимется в этом случае.

А про то, что ты меня всю жизнь ждал — красивые слова! Никто меня не ждал! Я нарочно выбираю такой момент и вываливаю, когда никто и не подозревает, что я появлюсь.

Короче — мяу!

Сидоров… Эх, Сидоров… Сидоров! Бывает, Сидоров…

Сидоров опупел. Употребим здесь это емкое, выразительное слово, потому что точней его и не подобрать. «Ошалел», "был потрясен", даже «офонарел» здесь не годится. В последнем случае подразумевается как бы некий электрический разряд, этакое ослепление от очень уж яркой вспышки. Например, когда в глаз кулаком двинут и искры так и летят, то, пожалуй, можно и офонареть. Но в состоянии Сидорова не было ни малейшего намека на просветление, — нет, все его существо в один миг сжалось в какой-то комок, скукожилось, и правда что, этаким пупком, и Василий пребывал в полной беспросветности чувств и мыслей.

— Василий, а ну-ка послушай, что тут про мое стихотворение пишут! — обрадованно заговорил в эту минуту дворник Сидоров. — Василий… да что это с тобой? Как мешок на пол бухнулся…

А обмякший Сидоров, действительно, сполз на пол, как кулек с киселем, и поковылял под кровать. Еще лучше было бы оказаться сейчас в кладовке подвала в полном одиночестве, но не было сил так далеко идти. Перед мысленным взором Сидорова плыли строки отказного письма Митюковой, а его душу обуревали самые горькие, ядовитые и унылые сожаления. Значит, он, выходит, затеял перебраться под крылышко Митюковой в богатую квартирку? Повысить за ее счет свой социальный рейтинг? А они друг другу не подходят, хотя она бы ему подошла? Ну, Митюкова… А он-то, он-то! Котят собирался воспитывать… Бригадный подряд на истребление грызунов брать… Рассиропился — Мурочке в кладовку котлеты из столовой таскать… Ну, Митюкова… Кто стонал-то про свое постылое одиночество? Вот дурак, вот дурак…

В этот миг Сидорову стало понятно, почему в последние дни ни с того, ни с сего на сердце вдруг становилось как-то скверно, а еще бегло промелькивал образ Вещей Кошки, про которую он совсем забыл из-за бурных событий жизни. Вот теперь он ее вспомнил. Во всем была права Небесная Кошка, да ведь что толку? Сидоров все равно бы ее не послушал. Эх… Эх-х-х…

— Вася, ты чего там стонешь? — послышался голос дворника Сидорова. — Сидел себе, сидел — и вдруг сполз… Поди, отравился на помойке какой-нибудь дрянью?

— Нет, не на помойке… — слабо отвечал ему Сидоров. Он пытался придти в себя. Он отлеживался.

Ушли на это не одни сутки. Легче не становилось. Снова занимался погожий ясный день, но на сердце у Сидорова была мрачная ночь. Он понял, что лучше уж чем-то заняться. Василий вышел во двор и огляделся. С виду мир оставался прекрасным, как раньше, — теми же были стены тех же домов, и обитали там все те же люди и кошки, но небесные сферы уже не исполняли симфоний, а в жизни Сидорова уже не было Митюковой. Казалось, до нее можно по-прежнему добраться через форточку Фельдмана и чердак или подождать, пока откроют железную дверь подъезда, ведь Митюкова жила все там же, подъезд через двор, квартира семнадцать, в двух шагах — но так только казалось. Митюкова была уже воспоминанием, и двух шагов до нее сделать было нельзя. Ум Сидорова понимал это бесповоротно, а глупое сердце — еще нет и продолжало болеть и надеяться. Надо было чем-то отвлечься. Обучать ворон, как Кошкин, Василию не хотелось, и Сидоров поймал мышь и пошел навестить Фельдмана.

— Фельдман, — спросил между прочим Сидоров, — а как ты думаешь, почему нынче у котов и кошек исчезли всякие понятия? Я давно замечаю в кошачестве падение традиций. Представляешь, нынешние кошки взяли моду на дереве с котом не сидеть и по чердаку уже не бегают. И воровать коты стали больше. И на чужую территорию залезть норовят. И вообще отношение к жизни такое, ну, знаешь… мол, нам все трын-трава…

— Цинизм, — понимающе подсказал Фельдман.

— Что?

Фельдман охотно объяснил — он любил делиться своими знаниями:

— Это в Греции очень давно философы жили. Они считали, что для полного счастья челам надо во всем подражать собакам. Спать где придется, ногу задирать у каждого дерева…

— Задней лапой уши чесать, — вслух подумал Василий.

— Вот-вот. А собака по-гречески «кино», вот их и стали звать киниками или циниками. Собачатниками то есть.

— В самую точку, Фельдман! — подхватил Сидоров. — В том-то и горе, что нас, кошек, нынче совсем уже за собак держат, оттого и настала нам жизнь собачья. Барсика знаешь из третьего подъезда? Видал, наверно, из окна — его же по двору, как пуделя, на поводке выгуливают. Я считаю, Фельдман, это откровенный цинизм!

Сидорову даже как-то легче стало. А то он все не мог понять, откуда это такое поведение у нынешних кошек. Крыс в подарок не принимают, письма пишут позорные… А это, оказывается, цинизм. У собак набрались, вот оно что! Ну, тогда все понятно.

Вскоре недалеко от двора Сидоров повстречал Кошкина. Кошкин тащил связку из двух сосисок, а над ним летали Ася и Дуся и вели репортаж. Поскольку они поминали про чудеса ловкости и молниеносную реакцию, а еще оставшуюся с носом злую буфетчицу, происхождение добычи Кошкина указывало на столовую. Обрадованный встрече Кошкин положил сосиски на землю, покосился на Асю и Дусю, наступил на свой приз лапой и принялся разглагольствовать: