Василий Абрамов - На ратных дорогах

• Название: На ратных дорогах
• Автор: Василий Абрамов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Эта книга с сайта «Военная литература», также известного как Милитера. militera.lib.ru

---

Противник далеко внизу решил получше ознакомиться с его обороной, надел маскировочный халат и спустился с разведчиками поближе к вражеским позициям. Удалось выяснить, что перед обороной немцы создали завал шириной 70 шагов, установили проволочные заграждения в пять рядов кольев. Окопы у них фундаментальные — с бойницами и бревенчатыми козырьками.

— Хорошо, гады, устроились, — позавидовал старший разведчик Степанов, — не то что мы…

Почти вся зима прошла спокойно. Только вечером 7 февраля 1917 года к нам перебежал солдат противника из словаков и сообщил, что на следующий день следует ждать наступления. Отослав пленного в штаб полка, я до рассвета обошел окопы, поговорил с солдатами, убедился, что настроение у них боевое.

Перебежчик не обманул. Когда рассвело, противник сначала обстрелял весь наш батальон артиллерийским огнем. Потом усилился огонь правее нас, против 9-й и 10-й рот, которыми командовали Попков и Шпаченко.

Позвонил батальонный командир. Опасаясь за связь, он назначил меня своим заместителем и предложил действовать сообразно обстановке.

— Попков и Шпаченко знают об этом, — сказал в заключение батальонный.

Оставив за себя своего помощника прапорщика С. Кичигина, потомственного охотника-северянина, я взял с собой 3-й взвод моей роты, а также разведчиков и направился на правый фланг, где положение было довольно серьезным.

В окопах 9-й и 10-й рот ротных командиров не оказалось. Попкова контузило, а Шпаченко укрылся в блиндаже. Хорошо, что солдаты не растерялись. Оставшись без командиров, они сами сумели оценить выгодность позиции на стыке между ротами, сосредоточились там и отбили сильную атаку.

До конца дня противник еще дважды атаковал нас. Его цепи наступали с песней. Видимо, солдаты хлебнули шнапса.

Во время третьей атаки немцы продвинулись особенно далеко. 3-й взвод моей роты и разведчики пошли в контратаку с фланга. Противник отхлынул, оставив на поле много убитых и раненых.

У нас тоже были потери. Ночью наш батальон отвели в резерв.

* * *

В это время в стране происходили важные исторические события. Правда, узнавали мы обо всем с большим опозданием.

Нам было известно о неблагополучии в правительстве. Говорили, что царица шпионит в пользу Вильгельма, шли слухи о скандальных похождениях Распутина. Письма родных о трудностях, нищете, а главное — плохое обеспечение фронта, подорвали уважение к царю не только у солдат и прапорщиков военного времени, но и у многих кадровых офицеров.

Вот почему весть о февральской революции и свержении царя на фронте встретили с чувством облегчения. Насторожились только старшие кадровые офицеры. Командир полка Никитников выразил настроение этой части военнослужащих, заявив:

— Конечно, его императорское величество Николай Александрович уже не может править Россией. Но почему не поставить другого царя?

А когда прибыл знаменитый приказ № 1, которым отменялось титулование офицеров и запрещалось обращение к нижним чинам на «ты», Никитников и его помощники полковники И. Д. Томашевский и Ф. С. Ломиашвили усмотрели в этом если не угрозу разложения армии, то по крайней мере страшный удар по дисциплине.

Мы, офицеры военного времени, держались иного мнения. Ведь в ряде европейских армий порядки были демократичнее, чем в русской царской армии, а дисциплина ничуть не хуже, и воевали солдаты тех армий храбро.

Вслед за приказом № 1 поступило предписание на собраниях избрать полковые комитеты. В нашем полку в комитет избрали десять солдат и трех офицеров, в том числе и меня.

На первом же заседании полковой комитет постановил заменить полкового адъютанта барона Брюгге. Мне поручили сообщить об этом решении командованию.

Командир полка убыл в отпуск. Замещал его полковник Ломиашвили, в прошлом начальник жандармского управления одного из городов. Когда я явился в штаб и доложил о цели прихода, Ломиашвили сухо спросил:

— Не находите ли вы, подпоручик, странной такую постановку вопроса?

— Я, господин полковник, выполняю решение полкового комитета. Мое личное мнение на него повлиять не может.

— Хорошо, — барабаня пальцами по столу, сказал полковник, — через три дня дам ответ.

Я откланялся и направился в батальон. Дорога шла вдоль Быстрицы. Ярко светило солнце, журчали сбегавшие с гор ручейки, глухо шумела многоводная река. Настроение у меня приподнятое от сознания, что оправдал доверие полкового комитета.

Встречный солдат остановился, вытянулся и отдал честь. «Старая привычка», — подумал я, отвечая на приветствие. А через минуту меня окликнул полковник Ломиашвили:

— Подпоручик Абрамов! Нормально ли, что командира роты его солдаты приветствуют по всем правилам, а командира полка обходят?

— Считаю, что не нормально, господин полковник. Только солдат был не из моей роты.

Полковник не понимал, да и я тогда еще не осознал, что в моем лице солдат приветствовал не подпоручика Абрамова, а представителя полкового комитета, что миллионы таких солдат, законно ненавидевших старорежимное офицерство, скоро при народной власти станут образцом выполнения воинского долга и будут с радостью приветствовать советских офицеров.

* * *

Три года судьба меня щадила. А вот в начале июня 1917 года в одном из боев пуля основательно продырявила мне бедро. Более двух месяцев пришлось проваляться на госпитальной койке. В палате только и разговоров, что об июньском наступлении. Раненые офицеры, участники боев под Тарнополем, с гневом рассказывали о том, что десятки тысяч солдат и офицеров отдали там бесцельно свои жизни по вине лакея Антанты — авантюриста Керенского.

Трудно мне было разобраться в обстановке, сложившейся к концу лета. В моем сознании не укладывалось, почему «штафирка» Керенский стал главкомом. Если говорили: «Курица не птица, прапорщик — не офицер», то что сказать об адвокатишке, осмелившемся взять в свои руки судьбу огромного фронта от Балтийского моря до Черного. Командующий нашей 8-й армией генерал Каледин бросил фронт и уехал на Дон.

По выздоровлении я опять направился в Румынию. В вагоне шли бесконечные разговоры на темы дня. Одни пассажиры — их было меньше — ратовали за продолжение войны до победного конца. Большинство же, особенно солдаты, считали, что с войной нужно кончать. Я был согласен с последними, но стоял за почетный мир, а для этого, полагал, нужно крепко держать строит.

Моя рота располагалась на горе, верстах в шести от штаба полка. У подножия ждали предупрежденные по телефону мой помощник прапорщик Кичигин, фельдфебель Москвитин и старший разведчик Степанов. На груди у Москвитина и Степанова я заметил новенькие георгиевские кресты.

— Не подкачали мы без вас, — похвастал Кичигин. — Рота за два месяца десять «Георгиев» получила.

В те дни на фронте было тихо. Позади окопов, в лесу, можно ходить спокойно. Там свободные от наряда и работ солдаты садились прямо на пеньки или бревна и, покуривая «козьи ножки», вели бесконечные разговоры.

— Что слышно о мире? — сразу спросили меня, когда я пришел их проведать.

На этот волновавший всех вопрос ответить нелегко. Пришлось ограничиться краткой фразой:

— Временное правительство требует воевать до победного конца.

— А когда же он будет, этот победный конец?

— Трудно сказать. Но зиму, пожалуй, придется провести в окопах.

— Тяжело солдатам, — заметил по дороге в землянку Кичигин. — Да, по совести говоря, и мне хочется поскорее вернуться домой, к ребятишкам. Соскучился, — виновато улыбнулся он.

Положением в стране интересовались не только солдаты, но и многие офицеры. Хотя шел уже седьмой месяц революции, у нас, в румынских Карпатах, большинство еще слабо разбиралось в обстановке. Только подпоручики Б. В. Юдин и С. Д. Огородников могли рассказать о разнице между эсерами и социал-демократами, разъяснить, и то несколько путано, программу социал-демократов — ленинцев.

Готовились выборы в Учредительное собрание. А многие из нас все еще не могли решить, за кого голосовать. Партий несколько, и все они в предвыборных программах много обещают. А где у них кончается правда и начинается демагогия, определить не можем.

Незадолго до дня выборов собралось нас с десяток офицеров. Рассуждаем, за какой список отдать голоса, и колеблемся. Спросили Юдина, какая партия на деле за простой народ стоит. Он говорит:

— Социал-демократы и социалисты-революционеры.

— А из них кто более желателен для народа? — добивались мы.

— По всем данным, большевики. Руководит ими Ленин. Они требуют немедленного окончания войны, раздачи крестьянам земли без выкупа.

— Так чего ж раздумывать? Выходит, эта партия лучше всех! — горячо заявил Кичигин.

— Так-то оно так. Только Временное правительство почему-то считает большевиков шпионами, — вмешался в разговор Огородников.