Олег Мороз - Хроника либеральной революции

• Название: Хроника либеральной революции
• Автор: Олег Мороз
• Издательство: Радуга
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-05-006170-9

Еще раз напомню, о каком «ключевом отрезке нашей истории» идет в книге речь, — о периоде с октября 1991-го по октябрь 1993-го, когда в России начинался мучительнейший процесс освобождения от коммунизма (он продолжается до сих пор) и происходила острейшая политическая борьба вокруг базовых демократических, рыночных реформ. Автор

---

До того как правительственные войска предприняли штурм Белого дома, были дикие побоища, устроенные боевиками — сторонниками Хасбулатова и Руцкого, на столичных улицах, был вооруженный захват гостиницы «Мир», московской мэрии, попытки овладеть телецентром «Останкино», зданием ИТАР-ТАСС… Были громогласные приказы Руцкого и Хасбулатова захватить ключевые объекты столицы, в том числе Кремль. Те, кто привычно дудят о «расстреле парламента», пытаются тем самым вытравить из памяти людской все, что предшествовало штурму Белого дома, возложить всю вину за случившееся на тогдашнего президента и правительство. Точное название событий 3–4 октября — иное: вооруженный мятеж. Мятеж, поднятый Хасбулатовым, Руцким и иже с ними.

Природа вещей сильнее конституций

На это возражают: начало всему положил все-таки Ельцин. Разогнав ВС и Съезд, он нарушил Конституцию, вышел, так сказать, за рамки правового поля. Однако то, что называлось тогда правовым полем, конституционным полем, на самом деле было конституционным беспределом. Получив в Верховном Совете и на Съезде подавляющее большинство, противники Ельцина, как говорится, «пошли вразнос». Штопая старую, советского образца, Конституцию, они принимали конституционные законы, какие только их душа желала. Не оглядываясь на исполнительную власть. На народ, проголосовавший на апрельском референдуме за реформы. Не оглядываясь, кстати говоря, и на собственное одобрение этих реформ на V съезде. В результате депутаты фактически наделили себя — точнее, спикера ВС Хасбулатова — абсолютной властью. Мощное сопротивление реформам, оказанное большинством депутатского корпуса, представительной властью на местах, привело к тому, что реформы просто буксовали на месте, а экономическая ситуация в стране стремительно приближалась к катастрофе (от одного берега оттолкнулись, а к другому никак не могли приблизиться). Депутатов это мало беспокоило, поскольку главным их девизом было — «Чем хуже — тем лучше!». Лучше для них. Ибо ухудшение экономической ситуации восстанавливало против реформ население, то есть расширяло социальную базу контрреформации. Надо было что-то делать. Нельзя было больше мириться с двоевластием в стране. Ельцин долго медлил, колебался, но в конце концов решился на роспуск парламента.

Что касается Конституции, очень смешно было наблюдать, как коммунисты и их союзники, привыкшие вытирать о конституцию ноги, занимавшиеся этим в течение десятилетий, вдруг воспылали к ней горячей любовью, сделались ее ярыми защитниками. Бились в истерике, доказывая, как они ее обожают.

Разумеется, формально они были правы: Ельцин действительно нарушил Конституцию (хотя и сами депутаты ее многократно нарушали!). Но еще древние высмеивали приверженцев тезиса «Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция!». При такой альтернативе нормальные люди все-таки выбирают не гибель мира, не гибель своей страны, а выход за рамки губительных юридических норм. Именно такой выбор сделал тогда Ельцин.

Кстати, он далеко не единственный из крупных государственных деятелей — причем деятелей современной эпохи, — кто считал возможным подобный выбор. Вспомнить хотя бы того же генерала де Голля. Стиль его правления был таков, что он без колебаний шел на нарушение конституции. Причем в ситуациях, где необходимость этого была гораздо менее очевидной, чем в случае Ельцина. Так, в 1962 году генерал задумал изменить порядок выборов президента. Согласно Основному закону, главу государства избирали 80 тысяч выборщиков. Де Голль же решил, что его должен избирать весь народ: по мнению генерала, именно такой порядок способен придать президенту статус выразителя воли всей нации. Согласно конституции, для любого ее изменения требовалось соответствующее решение Национального собрания и Сената. Зная, что большинство депутатов отрицательно относятся к намеченной им реформе, де Голль сразу вынес ее на референдум. Поднялась буря протестов: как так, это же вопиющее беззаконие! Но де Голль решительно отмел подобные обвинения, заявив, что интересы Франции важнее любого закона. Защитников конституции он обвинил в «юридическом фетишизме». «Мы знаем, чего стоят все эти конституции! — говорил де Голль. — У нас их было семнадцать за 150 лет, и природа вещей оказалась сильнее конституционных текстов».

5 октября 1962 года Национальное собрание после двухдневных ожесточенных дебатов отклонило деголлевскую реформу, отправив — таков был порядок, — в отставку правительство. Тогда де Голль распустил Национальное собрание.

А спустя три недели, 28 октября, его реформа получила одобрение на референдуме. Новый порядок избрания президента был установлен.

Таков, повторяю, был реформаторский стиль де Голля. Он буквально проламывался сквозь сопротивление политиков, чиновников, депутатов, сквозь частокол мешающих ему законов, апеллируя непосредственно — к народу.

Они «забыли», что одобрили реформы

Если вернуться к Ельцину, не надо забывать, что «мятеж» против него — мятеж в широком смысле — начался задолго до того, как президент вышел за рамки Конституции: неприятие, злобу, ненависть вызывал прежде всего курс экономических реформ правительства Ельцина — Гайдара…

Это при том, что сами же их будущие лютые ненавистники на V съезде, повторяю, одобрили «основные принципы экономической реформы, изложенные в обращении президента», постановили, что любые правовые акты, принятые в обеспечение экономической реформы, «подлежат приоритетному исполнению». Потом они много сил приложили, чтобы люди забыли об этом их одобрении, чтобы у всех в сознании прочно закрепилось: это, дескать, Ельцин с Гайдаром придумали невесть что, а мы тут ни при чем, мы всегда были против.

Когда мне говорят, что депутаты сопротивлялись реформам Гайдара из-за того, что они лучше него разбирались в экономике и отчетливо видели ошибочность затеянных им преобразований, меня просто смех душит. Кто? Депутаты? Да большинство из них не понимали в экономике самых элементарных вещей! Что такое инфляция и зачем с ней бороться. Что такое финансовая стабилизация и для чего она нужна. Что такое кредитная ставка и какое она имеет значение. Каким образом можно укрепить рубль и что это даст. Попытки правительства заставить работать «денежные инструменты» считались чем-то «от лукавого»… Ко всему этому приклеивалось презрительное словечко «монетаризм». Вы же помните: едва ли не единственным дружным депутатским требованием было — печатать, печатать, печатать рубли, насыщать ими экономику! А после этого — вернуться к привычному, милому их сердцу командованию: увеличить производство штанов, повысить производство кастрюль и т. д.! Вот и вся реформа по-депутатски. Непреложный факт: к концу 1991 года российская (советская еще) экономика просто остановилась. Гайдар предотвратил ее окончательный крах, спас страну от голода. От погружения в кромешный хаос.

Можно ли было провести реформы — начальный их этап — лучше? Наверное, можно. Теоретически. В принципе, ведь всегда все можно сделать лучше, чем реально сделано. Но на практике никто ничего лучшего тогда не предложил. И совсем не очевидно, что те запоздалые предложения, которые мы до сих пор слышим с разных сторон, будь они реализованы в то время, в самом деле что-то радикально улучшили бы.

Трагедия заключалась в другом — в том, что четкие, в высшей степени профессиональные действия Гайдара на уровне макроэкономики не были поддержаны на «микроуровне» — практическими хозяйственниками. Сам Гайдар, как известно, к таковым не принадлежал (что постоянно ставилось ему в вину). Да и в том случае, если бы он был практическим хозяйственником, управленцем, — не под силу одному человеку, будь он семи пядей во лбу, из центра, из Москвы проследить за тем, чтобы по всей огромной стране, во всех ее уголках, все делалось так, как надо, как того требуют условия перехода от тупого многодесятилетнего коммунистического хозяйствования к нормальному рыночному. Как надо, мало где делалось. Реально на уровне микроэкономики преобладали некомпетентность и прямой саботаж. Ну и, конечно, традиционные для России разгильдяйство, воровство, жульничество… Букет подлостей, объединяемых ныне всеохватным словом «коррупция». При этом, однако, вина за все провалы и просчеты, где бы они ни случались, взваливалась, конечно, на одного человека — автора реформ. Он, он во всем виноват! Кто же еще? Не мы же в самом деле, такие умные, такие честные, такие справедливые! Это вполне в нашем российском духе.

Яростное сопротивление тогдашней «элиты» (омерзительное слово, но удобное в употреблении) начавшимся реформам было вызвано вовсе не какими-то их неисправимыми изъянами, а совсем иными причинами, вполне очевидными. Та часть «элиты», которая еще при коммунистах получила устойчивое положение во власти, в хозяйственных структурах, боялась при начавшихся переменах это положение утратить («Аргументы и факты» как-то привели данные о социальном составе хасбулатовского Верховного Совета: 80 процентов его составляли бывшие первые и вторые партийные секретари, а также директора предприятий). Другая часть этой самой «элиты», — только еще начинавшая «восхождение на Олимп», — рассчитывала подскочить на него, оседлав народное недовольство реформами (то, что такое недовольство неизбежно возникнет, эти деятели верхним чутьем уловили еще до того, как реформы начались).