Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

— И он так болезненно воспринял?

— Не так все просто. — Толя прерывал речь частыми затяжками. — Мы давно и хорошо знаем друг друга... Он не сомневается, что мне плевать на какой-то там риск... Но он решил — было бы ненужным подвергать риску и меня... Удивляется, как это сам не сообразил.

— Да какое имеет значение, что вы сейчас перестали встречаться? После стольких лет дружбы.

Он считает, что имеет... Последние годы мы встречались реже и реже... Вита зачастил ко мне после того, как я передал ему твое предупреждение — может, узнает что нового... Он знал, что за ним следят — я ему сказал... Я тоже считаю, что то, что он перестал у меня бывать уже не имеет значения. Но он так не считает, и тут ничего не поделаешь. Ну, ничего... Вот защищусь и заявлюсь к нему несмотря на запрет.

Дай Бог, чтобы ты его застал, — подумал я.

Не следующее утро одним из первых защищался Вадик Чимченко и в ответ на ставший неизбежным вопрос о социалистическом реализме сказал:

— А вы знаете что это такое? Если знаете, то скажите и нам — тогда и мы будем знать. Задавший вопрос обратился к председателю:

— Объясните этому товарищу кто здесь задает вопросы и кто должен на них отвечать.

— А я не задавал никаких вопросов, — отпарировал Чимченко. — Я всего лишь обратился с просьбой.

— А я не к вам обращаюсь.

— Помолчите, Чимченко, — сказал председатель и в тишине выждал с полминуты. — Вопросы еще есть?

Когда убирали проект Чимченко и выставляли следующий, тот кто постоянно задавал один и тот же вопрос, вышел, не вернулся и больше на защите не появлялся. Волна радостного, а может быть и злорадного смеха прокатилась по нашим аудиториям, но уже возникло и беспокойство: если этот тип со своим сакраментальным вопросом окажется каким-нибудь, как у нас говорят, великим Цобе, агройсер пурицем, то не последуют ли неприятности?

— Да кому могут быть неприятности? Директора нет, завуча, кажется, тоже нет или он новый, председатель комиссии — приезжий.

— Но есть декан, кафедры, преподаватели.

— На них не отыграешься, — сказал Турусов. — Не знаю, составляют ли учебные программы в институте, во всяком случае утверждают их не здесь. Но я не исключаю, что нам с тобой, Митя, со следующего года придется обучать студентов социалистическому реализму в архитектуре.

Я посмотрел на Чепуренко и по движению его губ понял, что он молча нецензурно выругался.

23.

Пошел на защиту генерального плана Крюкова. Запроектирован толково и подан броско — чувствуется руководство Турусова. Главные замечания: жилые кварталы слишком близки к заводу и слаба связь с Днепром. О том, что город без силуэта ни в рецензии, ни в выступлениях ни слова, стало быть считают, что предъявлять такое требование к проекту Крюкова не имеет смысла. Никого не смутило и то, что городок запроектирован так, будто рядом нет Кременчуга. Это меня удивило, — здесь же должны быть хорошие специалисты, — и, признаюсь, огорчило: неужели отраженное в моем проекте тяготение к Кременчугу не будет замеченным?

Вскоре узнал — четверка за проект. Ну, значит, беспокоиться не о чем.

— Кинотеатр готов полностью, планшеты заклеены калькой. В перспективе Крюкова с птичьего полета осталось показать железную дорогу и вокзал. Я их не видел и знаю только, что дорога одноколейная, а вокзальчик одноэтажный. Не беда: прикрою их деревьями, а в промежутках отрезки путей и кусок крыши. Да так и следует: броско подавать то, что выявляет идею застройки, и притушевывать остальное — уроки Чепуренко. Работы на полдня. Еще остается вычертить поперечники улиц. Они проработаны, полуватман наклеен, даже надпись готова работы часа на два. А потом с чувством, толком, расстановкой буду красить генеральный план и птичку. Работалось хорошо, и, задержавшись допоздна, я закончил строить птичку и вычертил поперечники. Завтра — воскресенье, можно бы и отдохнуть, но не хотелось терять темп. Отдохну когда все будет готово. С утра подбирал краски для генерального плана, потом их разводил, — называется наболтать, — и начал красить. Распахнулась дверь, вбежала самая младшая соученица и закричала:

— Психи? Что вы сидите! Война!

Возбуждение, беготня из аудитории в аудиторию. Скопление в радиоузле. Кто-то ушел.

Но вскоре те, кого подпирают сроки защиты, сидят за своими досками, и наши мысли больше о предстоящей защите, чем о начавшейся войне. Кто-то меня спрашивает:

— А ты чего работаешь? Тебе защищаться еще когда!

— А мне послезавтра в армию.

— Ты что, — успел получить повестку?

— У меня в военном билете предписание: явиться на третий день всеобщей мобилизации.

— А она объявлена?

— Можешь не сомневаться, — отвечает кто-то за меня, — если еще не объявлена, то вот-вот объявят.

Подошла Марийка со своей кисточкой и стала красить вместе со мной.

— Не беспокойся, я успею. Я думала побыть на твоей защите, но лучше помогу покрасить.

Надо бы съездить на Сирохинскую за военным билетом, но я вижу глаза Лизы, Гали, да и Сережи, какими они будут смотреть на меня, и вечером прошу съездить Марийку, а сам остаюсь еще поработать. Утром показал Солодкому военный билет с мобилизационным листком.

— Защитите и так — причина уважительная, только постарайтесь докрасить генплан, — сказал он и вышел с моим военным билетом.

— На диплом с отличием тянешь? — спрашивает Турусов.

— Нет. Много четверок и тройки есть.

— Тогда и беспокоиться не о чем — снизят оценку, только и всего. Но генплан постарайся докрасить.

— За такой проект снижать оценку! — говорит Чепуренко и качает головой.

— Петя, а ты обратись к Кирилкину, — говорит Ася, — я и не заметил как она вошла. — Он покрасит твою птичку, хорошо покрасит, Что еще за Кирилкин?

— С четвертого курса. Он очень хорошо подает проекты, на этом и выезжает.

— Это верно, — говорит Чепуренко. — Оформляет он лучше, чем проектирует.

— Он с удовольствием, — продолжает Ася. — За деньги, конечно. Он это делает.

— Не надо. Пусть останется непокрашенной.

— А вы поручите Кирилкину, поручите, не стесняйтесь — в вашем положении ничего такого тут нет, — говорит Чепуренко. — Но не птичку. Пусть докрасит генплан. А вы покрасьте птичку сами.

— Не успею.

— Успеете. Да успеете, можете не сомневаться.

Вошел Солодкий, вернул военный билет и сказал, что завтра утром я защищаюсь первым. Кирилкин забрал генплан и банки с наболтанными красками, сказал, что утром получу готовый.

— Вы видите, как начат генплан? — спросил его Солодкий. — Не на контрасте, а в гамме.

— Да не слепой. Не беспокойтесь — не испорчу.

Я наболтал первую краску для птички, — Покажите, — говорит Чепуренко и пробует краску на бумаге. — Подойдет. Где у вас еще кисти? — Выбирает кисть. — Подойдет. Ну, с Богом, как говорили в старину.

Мы красим вдвоем, и до чего же быстро он работает. В середине дня Чепуренко уходит, но я и один успеваю кончить, и под вечер мы с Марийкой уходим.

— Как там на Сирохинской? — спрашиваю я.

— Ждут тебя. Я сказала, что тебе нужно закончить и защитить проект, что ты, возможно, будешь работать и ночью и придешь к ним, наверное, во вторник, после защиты, перед военкоматом. А они просят тебя прийти рано утром, до защиты, потому что Галя и Сережа должны идти на работу.

Эту ночь мы не спали и напоследок условились, что Марийка не будет меня провожать ни в военкомат, ни до трамвая... Дальние проводы — лишние слезы. Простились, и я пошел на Сирохинскую.

— Здесь кружка, ложка и полотенце, — сказала Лиза, протягивая мне пакет. — Я ничего не забыла? Я положила еще немного еды и носовые платки — в армии их, наверное, не дают.

Позавтракаешь с нами? Время есть? Тогда садитесь все за стол. Мы тебя ждали.

Завтрак прошел в ничего не значащих разговорах, и слава Богу! Мне не хватало сорока рублей, чтобы расплатиться с Кирилкиным, и, объяснив в чем дело, я попросил Сережу выручить. Мы пошли в его комнату, двери в которую почти всегда распахнуты, и вдруг Сережа их плотно закрыл.

— Надеюсь, ты понимаешь разницу между отечеством и властями? — спросил Сережа. — Отечество надо защищать при любых, даже самых ужасных властях. Это не междоусобная война.

— Я это понимаю. А как тебе, белобилетчику, удалось попасть на фронт?

Было бы желание. — Сережа открыл шифоньер, вынул из-под стопки белья и протянул мне деньги. — Здесь двести рублей от нас и Гали. Ну, ну, ну!.. Не разводи церемоний, нельзя же ехать совсем без денег. И Марийке оставишь на первое время. О ней не беспокойся — она нам не чужая. Ну, попрощаемся. — Мы обнялись и поцеловались. Сережа меня перекрестил и сказал: Это я за Гришу. А теперь иди к ним.

Пройдя несколько домов, я обернулся: три фигуры стояли возле нашей калитки и смотрели в мою сторону. Я помахал рукой, в ответ замахала Галя, а затем и Лиза с Сережей. По дороге я зашел в парикмахерскую и подстригся под машинку. Когда в 24-м году я впервые пришел сюда с папой, здесь между зеркалами висел большой лист с надписью «Кредит портит отношения».