Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

Пройдя несколько домов, я обернулся: три фигуры стояли возле нашей калитки и смотрели в мою сторону. Я помахал рукой, в ответ замахала Галя, а затем и Лиза с Сережей. По дороге я зашел в парикмахерскую и подстригся под машинку. Когда в 24-м году я впервые пришел сюда с папой, здесь между зеркалами висел большой лист с надписью «Кредит портит отношения».

В маленькой аудиторий несколько студентов младших курсов, Женя Курченко и Толя Мукомолов — вот и вся публика. За столом государственной комиссии три или четыре человека во главе с Урюпиным. После моего доклада Урюпин почему-то не стал читать заключение рецензента, а перешел к вопросам. Вопросов и желающих выступить не было. Поднялся Урюпин, и ничего не сказав о проекте кинотеатра, стал громить меня за отсутствие силуэта в проекте Крюкова. Выступление было кратким, резким и заключил он его так: «От кого, от кого, но от Горелова я этого никак не ожидал». На этом моя защита закончилась. Подскочили Женя и Толя, помогли убрать планшеты, и уже кто-то выставлял другие. Мы вышли и закурили.

— За что он на тебя набросился? — спросил Женя.

— Ты же слышал: за отсутствие силуэта.

— Я не об этом. Силуэта нет ни у кого. Я о другом: почему он именно к тебе прицепился?

— Откуда я знаю? — Я пожал плечами, но подумал: а нет ли связи между его выступлением и тем, что он не прочел рецензию? Бережет честь мундира? Ну, тогда рецензия должна затеряться.

— Сейчас идешь? — спросил Толя. — Мы тебя проводим до трамвая.

— Надо подождать результата. Интересно все-таки: защитил я диплом или нет?

— Да ты что! — почти закричал Женя. — Не может быть, чтобы не защитил. Это он так.

— У нас все может быть, — ответил ему Толя. — Не будь наивным.

В это время подошла дама из канцелярии, посмотрела на мою стриженую голову и протянула мне какую-то бумагу. Оказалось — это справка о том, когда я поступил в институт и что 24 июня 1941 года я защитил дипломный проект и мне присвоено звание архитектора. Подлежит обмену на диплом. Директор института Урюпин. Печать.

— Урюпин же не директор, — сказал я.

— А ты не знал? — спросил Толя.

— Как всегда, — добавил Женя.

И моего сына вчера призвали, — сказала дама. Мне хотелось сказать ей что-нибудь в утешение и поблагодарить за доброжелательное ко мне отношение, но у нее задрожали губы, она резко повернулась и быстро ушла.

— Эта война как страшный ураган после страшной духоты, — говорит Толя по дороге к трамваю. — Натворит он бед.

— Может быть после него хоть дышать будет легче, — говорю я.

— А многие ли будут дышать? — спрашивает Женя.

— Ладно, не будем каркать, — говорит Толя. Когда подходил мой трамвай, Толя сказал:

— В шесть часов вечера после войны.

— А где? — спросил я.

— Давай возле Григория Ивановича, — сказал Женя.

Договорились, — ответил я. Мы друг друга похлопали, и я уехал. Мой призывной пункт на Основе. Очень широкая улица с базаром посередине, по одну ее сторону за кирпичными домиками — сельские хаты, вековые деревья, бывшая земская больница, где я лежал со скарлатиной, и кладбище, на котором лежат мои дедушка и бабушка. По другую сторону от железнодорожных путей среди одиноких уцелевших сосен когда-то росшего здесь бора — кирпичные домики горожан. Призывной пункт — на этой широкой улице возле базара, в одноэтажном доме казенного характера. Наверное, в нем когда-то была волостная управа и здесь же собирали новобранцев. Очень много людей, больше — группами и парами. Ходят, стоят, сидят, лежат. Пьют, едят, поют, играют на гармошках. Смеются и плачут. На крыльце военный, держа список, выкрикивает фамилии и люди выстраиваются в ряд. С трудом протолпился к входу и протянул стоящему в дверях военному с красной повязкой на рукаве военный билет, раскрытый на мобилизационном листке.

— Нестроевой, необученный? Таких сейчас не берем. Понадобишься — получишь повестку.

Я так настроился на армию, что растерялся и, отойдя от двери, стоял в раздумьях. Что же теперь делать? Мои товарищи пойдут на фронт, а я? Ну и что, что я нестроевой? Все равно — военнообязанный, значит — нужен. Сережа был совсем непригодным для военной службы, а добился, чтобы его взяли в действующую армию. Я снова протолпился к стоящему в дверях военному и спросил: Где записывают добровольцев? Он ответил, что добровольцами занимается райком комсомола, и дал адрес.

В трамвае, — ехать всего три остановки, — вдруг всплыло из каких-то моих недр затаенное опасение: я не гарантирован от того, что энкаведешники однажды не вызовут меня и не станут снова требовать сотрудничества с ними. А уйду на фронт — как в воду канул. И лучше погибнуть на войне, чем из-за них или от них.

В большой комнате несколько столов и шкафов, но просторно. Всего два человека, высокие, лет больше тридцати, один — кудрявый брюнет с синевой на подбородке, — он со мной и разговаривал, — другого не запомнил.

— А почему в армию не взяли?

— Только что на призывном пункте сказали, что нестроевых сейчас не берут.

— Мы набираем добровольцев для десанта в тыл. Пойдешь?

— В тыл, так в тыл. На своей земле, среди своих людей.

— А свои тоже разные бывают.

— Постой! — вмешался другой. — Нестроевой? По какой причине?

— Врожденный порок сердца.

— Что ж ты ему предлагаешь тыл? Он там только обузой будет. Да его и на медкомиссии забракуют.

— Да-а... Это верно. Значит, парень, не пойдешь.

— Ну, хорошо. В десант не пойду. Но я же — военнообязанный, значит для чего-нибудь подойду. Почему же я не могу пойти добровольцем?

— Тебе же сказали — мы набираем добровольцев в тыл. Придет время — призовут.

— Ну, наберете добровольцев в тыл. А потом? Не может быть, чтобы в армию не брали добровольцев, быть такого не может!

Они переглянулись и улыбнулись.

— Ладно. Будем тебя иметь в виду и при первой возможности возьмем. Садись за этот стол и заполняй анкету.

Он стоял сзади меня, держась за спинку стула, и я услышал: Дальше можешь не писать. Таких не берем. Я обернулся.

— Как! Вообще в армию не берете? В ответ – молчание.

— Не доверяете?

— Ты же не маленький — должен понимать, что это от нас не зависит.

ЧАСТЬ VI.

1.

Бываю в институте — тянет к товарищам. За мои дипломные проекты поставили тройку. Ну и пусть: это не имеет значения! В дипломе оценки не указываются и к диплому не прилагаются.

Все вокруг уверены, что война долго не протянется, и аргумент у них один: при такой технике!.. А я думаю, что война на несколько лет и будет мучительной.

— При такой технике война длится скоро два года, — говорю я, — и конца ей не видно.

— Горелов, ты соображаешь что говоришь? — обрывает меня Однороб. — До сих пор война шла без нашего участия, а теперь Красная армия быстро даст им прикурить!

— Говорят, Красная армия уже в Восточной Пруссии, — добавляет Лобановская.

Ну да! И у нас об этом молчат? Понимаю, что это слух, рожденный страстным желанием скорой победы, и так хочется ему верить!

— Да брось ты оригинальничать! — говорит мне Бугровский, и то, что сказал это именно он, вызвало взрыв смеха.

Открылась дверь и вошедшая к нам Ася, глядя на нас, засмеялась и сказала:

— А я знаю, почему началась война. Мы весь год без удержу смеялись, а это никогда добром не кончается.

В коридоре Миша Крутиков рассказывает как он сейчас, — вот только что, — задержал шпиона и отвел его в милицию. Слушателей прибывает, каждый требует, чтобы Миша начал сначала, в коридоре становится тесно, и Мишку ведут в зал. Мы рассаживаемся.

— Давай на трибуну! — командует Сеня Рубель.

— Ты помнишь, кажется, его единственное выступление на общеинститутском собрании? — спрашивает меня сидящий рядом Митя.

— Ну, еще бы!

Но помним мы только начало Мишиного выступления. Незадолго до него выступал заместитель директора по административно-хозяйственной части по фамилии Чункан, и Миша начал так: «Здесь выступал один человек, то есть не человек, а Чункан». Хохотали в зале и в президиуме, хохотал Чункан, а Миша терпеливо ждал пока мы угомонимся.

Над трибуной появляется бледное лицо в мелких веснушках и с торчащими ушами, непокорным клоком волос и круглыми возбужденными глазами.

— Рассказывать сначала? — спрашивает Миша.

— Сначала! — дружно откликается зал.

— Послала меня мама за уксусом, — начинает Миша, и мы сдерживаемся, чтобы не засмеяться и не спугнуть Мишу: он обидчив.

— Возвращаюсь домой, и вдруг...

— А где это было? — Вопрос из зала.

— Да на площади Розы Люксембург, мы же там живем! — В голосе слышится досада. — Возвращаюсь домой, и вижу: навстречу идет военный и что-то у него не так. Присматриваюсь. Ага! У нас на гимнастерках какие карманы? Накладные. А у него — вшитые. Значит, не учел. Я его останавливаю...