Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

— Заключение я читал. Вы не беспокойтесь — все благополучно.

Новый директор института Шейко назначен наркомом коммунального хозяйства, его обязанности исполняет декан факультета. Из Киева приехал председатель государственной комиссии. Какая приятная новость: он заведовал у нас кафедрой и хорошо всех нас знает!

22.

Хмурый, очень хмурый Моня Дегуль. Спросил у Толи — как дела у Мони с проектом.

— А ты не видел? Музей неплохой, лучше чем у Короблина. Кстати, не знаешь что с Короблиным случилось? Был такой компанейский парень. Теперь замкнулся, даже курит в одиночестве.

— Не знаю, Толя. Он и от меня уже пару лет как замкнулся, вроде бы сторонится. Что ж набиваться?

В коридоре спрашиваю Моню:

— Что-нибудь случилось?

Моня смотрит в пол и молчит. Зная его манеру не слышать вопроса, поворачиваюсь уходить, но он берет меня за локоть.

— Тебе я скажу, только не здесь. Пойдем куда-нибудь.

Находим укромное место — люди здесь редко проходят.

— Я тебе доверяю, ты же знаешь, — говорит Моня, — И все-таки: дай слово, что никому не скажешь.

— Честное слово — никому не скажу.

Моня молчит. Колеблется? Собирается с духом?

— Забрали отца, — наконец, говорит он и замолкает.

— Господи, да что же это? — вырывается у меня. — Ой, извини за дурацкий вопрос.

— Он не мог понять кому и для чего все это надо... Ну, ты знаешь о чем я говорю. Не понимает никто, — я так думаю, — кроме тех, кто слепо верит и ни о чем не задумывается, но все молчат, а отец позволял себе то какой-нибудь наивный вопрос, то неосторожное слово, не осуждения, а так — недоумения. А работал он на людях — он же закройщик. Ну, и вот...

— Моня помолчал. — Теперь такое дело: как член партии, я обязан о случившемся сообщить.

А я не сообщил: от отца я не откажусь и клеймить его не стану. И выходит — сообщу я или нет, все равно исключат. Черт с ней, с такой партией! Не в этом дело. Я надеюсь — пока здесь узнают, успею получить диплом и постараюсь уехать куда-нибудь подальше, может и удастся уцелеть. — Он опять помолчал. — Знаешь, я рад нашему знакомству.

— И я рад. Надеюсь, еще увидимся на этом свете.

— И при лучших обстоятельствах. Мы взглянули друг на друга, вдруг обнялись и тихо покачивались.

— Братцы, что это вы? — раздался голос Сени Рубеля.

— Да вот, — ответил Моня, отталкивая меня, — вздумал со мной бороться.

— Петька? Такой храбрый? А со мной не хочешь?

В другой раз. Сеня ушел, оглядываясь и улыбаясь. Пошли и мы по своим местам. Холодом полоснуло по душе: вот так любого, ни за что, ни про что... И не видно этому конца.

Начинается защита. За длинным столом — государственная комиссия, лица в большинстве незнакомые. Процедура известна: доклад автора с указкой в руке, председатель читает заключение рецензента, автор отвечает на вопросы, обсуждение проекта, положительного характера — с места, критические замечания — и с места, и с указкой в руке, потом замена выставленного проекта новым и его защита. После нескольких проектов — перерыв, затем председатель объявляет результаты защиты, и снова — та же процедура. Который год с выпускниками защищают проекты два-три человека, по разным причинам не смогшие их выполнить или закончить в прошлом году. Редкий случай, когда не допускают к защите проект из-за его низкого качества. На нашем курсе незаконченных или недопущенных проектов не было. Кажется никто не назовет случай, чтобы допущенный к защите проект завалили, а все волнуются, иные — так сильно, что на них больно смотреть. Помню только один случай, когда защищавший проект театра Миша Ткачук, — мой соученик по первому пребыванию в институте, — был, а может быть казался, совершенно спокойным, невозмутимым и даже флегматичным. Его проект был подан блестяще, а в интерьере на балконе стояли в одиночку и группами, иные облокотясь на перила, наши преподаватели. Один из них задал вопрос:

— А почему это вы всех нас загнали на балкон?

— А я, как автор проекта, достал вам контрамарки на свободные места, — последовал ответ, и присутствующие, включая комиссию и ее председателя, захохотали.

Мои наблюдения отрывочны — я редко бывал на защитах: кончаешь курсовой или сдаешь экзамен. И на этот раз мы с Марийкой вместе с большинством наших товарищей после защиты первого проекта ушли заканчивать свои.

На другой день защищавшему проект Павлику Павлюченко до сих пор молчавший член комиссии, — его не знают ни студенты, ни преподаватели, — задал вопрос:

— Что такое социалистический реализм в архитектуре?

Павлик молчит. Член комиссии говорит:

— Архитектура — это искусство, а советское искусство должно отвечать требованиям социалистического реализма. Прошу ответить на мой вопрос.

Павлик вытирает со лба пот и, наконец, выдавливает из себя:

— Не берусь сформулировать ответ.

— Отвечайте как понимаете.

— Это будет кустарщина. А я не принимаю кустарщину ни в чем. Члены комиссии улыбаются, в зале — смешки.

— Советский архитектор должен знать что такое социалистический реализм в архитектуре. И ничего смешного тут нет.

Павлик молчит. Председатель, выждав в тишине полминуты, спрашивает:

— Еще вопросы есть?

Весть об этой истории моментально облетела наш курс. Побросали работу. Никто из нас не слышал, не читал и не задавался вопросом о социалистическом реализме в архитектуре.

Беготня из группы в группу — может быть кто-нибудь знает. Наши руководители пожимают плечами и разводят руками, ищут преподавателя истории архитектуры — его нет в институте. Курченко обращается к Бугровскому:

— Ты, конечно, знаешь что это такое. Диктуй — мы запишем.

— Я как раз обдумываю этот вопрос.

— А ты когда защищаешься?

— Пятого июля.

— Такой срок нас не устраивает. Думай скорей.

— Тебе лишь бы побалагурить, Курченко, — говорит Турусов. — Если исходить из определения социалистического реализма и особенностей архитектуры как искусства, думаю можно найти определение и для социалистического реализма в архитектуре. Давайте попробуем. Семен Федорович, Гуглий, Бугровский, Горелов! Где бы нам сесть?

— Я не берусь, — говорю я.

— Я тоже, — говорит Солодкий.

— А ты, Митя? — обращается Турусов к Чепуренко.

— Да какой из меня теоретик? Ты же знаешь. В это время вбегает студентка и кричит:

— Павлюченко получил пять! Раздается восторженный вопль. Открывается дверь — вопли доносятся из других аудиторий.

— Ну, вот, — улыбаясь, говорит Чепуренко, — теперь можно спокойно работать.

Курю в компании Толи Мукомолова и Гени Журавлевского. Подходит Сеня Рубель, закуривает и говорит:

— Сейчас защищалась Лобановская, так этот паразит и ей задал вопрос о соцреализме. Всем задает.

— Не ответила?

— Не ответила, хоть она и умничка. Так и сказала, что на этот вопрос ответить не сможет. Да и кто из нас ответит? Как-нибудь обойдутся.

— А я отвечу, пожалуйста, — сказал Геня.

— Ты такой умный? — спрашивает Сеня.

— А ты не знал?

— Ну, давай, — говорит Толя.

— Но это только для вас. — Мы, посмотрев по сторонам, наклоняем к нему головы. — Классический пример социалистического реализма в архитектуре — потемкинские деревни.

Мы так захохотали, что проходивший мимо Женя Курчак подошел к нам.

— И я хочу, — сказал он.

— Ты еще маленький и ничего в любви не понимаешь, — ответил ему Геня.

— А ну вас! Когда Курчак удалился, Толя сказал Гене:

— Определение, вытекающее из твоего примера, годится для всех видов искусства.

— Я очень рад, — ответил Геня.

— И выходит, — сказал Сеня, — правильное название социалистического реализма, — он гордо посмотрел на нас и сделал паузу, — очковтирательство!

— Умница, — сказал Геня и попытался погладить Сеню по голове, но Сеня не дался.

На этом разошлись, но я задержал Толю и спросил его о Новикове.

— Не знаю, давно не видел. — Толя снова закурил. — Должен тебе признаться: он у меня не бывает и мне запретил к нему ходить.

— Что ты!.. Но почему?

— Помнишь, ты как-то сказал, что цель слежки за ним может быть и такая: определить круг знакомых, а значит — единомышленников. — Он несколько раз затянулся. — Черт меня дернул сказать ему об этом.

— И он так болезненно воспринял?

— Не так все просто. — Толя прерывал речь частыми затяжками. — Мы давно и хорошо знаем друг друга... Он не сомневается, что мне плевать на какой-то там риск... Но он решил — было бы ненужным подвергать риску и меня... Удивляется, как это сам не сообразил.

— Да какое имеет значение, что вы сейчас перестали встречаться? После стольких лет дружбы.

Он считает, что имеет... Последние годы мы встречались реже и реже... Вита зачастил ко мне после того, как я передал ему твое предупреждение — может, узнает что нового... Он знал, что за ним следят — я ему сказал... Я тоже считаю, что то, что он перестал у меня бывать уже не имеет значения. Но он так не считает, и тут ничего не поделаешь. Ну, ничего... Вот защищусь и заявлюсь к нему несмотря на запрет.