Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

Не только Горик женился. Вышли замуж Марийкина подруга Саша Горохина — за Жирафа, и Марийкина сестра Зина — за Виталия Николаевича Витковского, инженера-электрика. Он когда-то работал в общепромышленном отделе Электропрома ВЭО. Я его не запомнил, а он сказал, что помнит и меня, и моих товарищей Толю Имявернова и Мишу Гордона, с которыми ему доводилось работать. Я спросил его о Байдученко. Помолчав и нахмурившись, он тихо сказал:

— Забрали в тридцать седьмом. — Еще помолчал. — А Рубана помнишь? Уехал в Макеевку и как в воду канул.

— А Рубана забрали в тридцать пятом, в январе.

— Этого я и боялся. А откуда ты знаешь?

Разговорились. Виталий Николаевич был солидного возраста и солидного вида. Его отец, — известный в Харькове адвокат, мать — известная в Харькове драматическая актриса. Виталий Николаевич запомнил Резниковых, живших в их доме на Скобелевской площади. Он с гордостью говорил, что у него — известные предки: художник Трутовский и кто-то еще, я уже не помню. В его комнате в позолоченных и не позолоченных, но обязательно в рамках, висели пейзажи — работы его отца, выполненные в академической манере. Писал маслом и Виталий Николаевич, подражая отцу, и пейзажи, и портреты, но работы его были заметно слабее и уже без рам. Зина перебралась к мужу, а мы с Марийкой обосновались на Конторской, но приходили туда только ночевать.

За время обучения в институте я поднаторел в рисунке, вполне достаточно для эскизирования и подачи проектов. Эскизировал быстро, как и большинство, оформлял проекты гораздо медленнее многих, но на приличном уровне. Вдруг оказалось: затаенная надежда на то, что ночной рисунок означал восстановление утраченных способностей не только не оправдалась, но, кажется, я снова разучился рисовать и даже утратил приобретенные навыки. Для того, чтобы в проекте кинотеатра нарисовать людей, деревья, автомобиль, сижу в библиотеке, ищу в журналах подходящие рисунки, копирую их, перевожу в нужные размеры и переношу на чертежи. Генеральный план Крюкова вычерчен полностью, начинаю перспективу городка с птичьего полета. Работая над полтавской птичкой вычерчивал — у нас говорят — строил, — контуры кварталов и других крупных объектов, а остальное почти все рисовал. Чувствую — теперь строить придется все. Терпения хватит, а времени?

Теплое апрельской воскресенье. Марийка и я, наконец, выбрались в поселок тракторного завода к ее сестре Людмиле Игнатьевне. Комната в квартире со всеми тогдашними удобствами в четырехэтажном доме. По его местоположению мне кажется, что это тот дом, на стройке которого мы, учащиеся техникума, носили по стремянкам кирпичи, но он и соседние дома совершенно одинаковые, и уверенности, что это тот самый дом, у меня нет.

Людмила Игнатьевна старше Марийки на пятнадцать лет. Она вся в заботах и хлопотах, и чувствуется, что это ее обычное состояние. Я знаю, что она ждет ребенка, в декретном отпуске, и это заметно. По взглядам, которыми Марийка с сестрами обменивается, по вопросам, которые они друг другу задают, по обсуждаемым темам, по интонациям я заметил разницу в отношениях Марийки с Зиной и с Людмилой Игнатьевной. С Зиной — более деловые, и темы почти только практические, с Людмилой Игнатьевной — не только практические, но и разговоры, которые кажутся — ни о чем. Почувствовал: если бы Марийке пришлось прислониться к одной из этих сестер, она бы выбрала старшую. Это понятно: Марийка с братом годы прожили под крылышком Людмилы Игнатьевны, она заменила им мать, как Лиза мне. Но и без знания этих обстоятельств, — я тогда мало что знал о них, — понятен характер их отношений. А интересно: я отношусь к своим теткам одинаково? Если взять отдельно Гореловых и отдельно Кропилиных – никакого сравнения. А если только Гореловых? Не знаю, должно быть, не одинаково, а в чем разница — никогда не думал. Да и зачем?

Муж Людмилы Игнатьевны, Семен Павлович Гордиенко, не из тех людей, о которых я бы мог с первого взгляда составить определенное мнение. Я знаю, что он член партии, инженер и начальник цеха на большом заводе. Внешностью, манерами, разговором он нисколько не походит на Торонько, но напоминает его своей замкнутостью и еще тем, что не знаешь, о чем с ним разговаривать; во всяком случае он был таким при нас: говорил мало и почти только с женой о домашних делах. В ожидании обеда я просмотрел корешки книг. Они делились на две части: большая — природоведение, педагогика и главным образом — художественная литература, меньшая — технические справочники и политическая литература с «Вопросами ленинизма» Сталина и «Кратким курсом истории ВКП(б)». Маркса, Энгельса и Ленина я не увидел. Я решил, что Гордиенко, — думая о нем, хотелось называть его по фамилии, — не из тех фигур, которые привлекают людей в дом. Давно не виделась Марийка с Людмилой Игнатьевной, но мы здесь не задержались.

Я не сразу узнал, что у нас сменился директор. Вместо него наш завуч Шейко, верзила с буйной шевелюрой. Мне не приходилось к нему обращаться ни как к завучу, ни как к директору, и я не берусь о нем судить, но некоторые мои соученики, — не из близких, — вдруг стали отзываться о нем с восторгом, а с некоторых пор это меня настораживает и вызывает во мне предубеждение, может быть и напрасное, против того, к кому относятся восторги. Другие, — больше соученицы, — в своем кругу жалели об исчезнувшем директоре, вспоминая его угадывавшуюся порядочность, доброжелательность, интеллигентность, чувство юмора, что при нем воспринималось как обычные, даже обязательные черты, о которых и говорить не стоит. Профессор Линецкий рассказал своей группе студентов, что был у директора, когда по радио объявили о выступлении Кафтанова. Директор предложил послушать, присутствующие примолкли. Когда же стало ясно, что это мистификация, некоторые возмущенно говорили, что наш курс чересчур распоясался, и его надо призвать к порядку. Директор, больше всех смеявшийся, сказал:

— А я вот думаю: скоро они уйдут, пройдет какое-то время, и мы с удовольствием будем о них вспоминать.

В коридоре меня остановил Чепуренко.

— Смотрел ваш Крюков. Здорово сбит. Знаете, если в проекте видишь — вот тут можно решить и так и этак, что-то можно передвинуть — значит, это не лучшее решение. У вас, — а я смотрел с пристрастием, — не сдвинешь ни одной линии — так все завязано.

— Хорошо только на плане.

— Ну, почему же?

— Город без силуэта.

— А какой может быть силуэт при малоэтажной застройке? Ведь не станете же вы предусматривать строительство церквей?

— А разве можно так проектировать города? Эйнгорн говорил...

— Эйнгорн!.. Эйнгорн был выдающийся теоретик и говорил о том, какие города должны быть в идеале. А что сейчас у нас? Реконструкция городов замерла, строят, в основном, бараки. А вы не огорчайтесь — у всех сейчас города без силуэта, хоть с малоэтажной, хоть с многоэтажной застройкой. Попробуйте предложить дома-башни или небоскреб! Засмеялись? Вот то-то.

С птичкой получается не так страшно, как я опасался: начал строить чуть ли не каждый дом, незаметно перешел на рисование, дело пошло куда веселее, на душе полегчало и улучшилось настроение. И у Марийки с проектами благополучно. Успеваем вполне.

Соседка с семьей куда-то уехала на майские праздники, просила присматривать за ее квартирой и охотно согласилась с предложением Лизы, чтобы мы с Марийкой в ней пожили. Мы, конечно, с удовольствием: на всем готовом у Лизы. На моей памяти самый холодный май был в 41-м году, на праздники топили печи, и мы, чтобы не мерзнуть, тоже протопили. 5-го, в день рождения Клавы, с Марийкой поехали к Резниковым и застали там Горика с его Лизой. Подробностей этого дня я не помню, но сохранилась на память подаренная фотография молодых.

Июнь тоже прохладный, хорошего летнего тепла, — не говорю о жаре, — еще не было. Приходят незнакомые архитекторы рецензировать наши проекты. Мой рецензент, как я и опасался, говорит об отсутствии силуэта в проекте Крюкова. Это сильный удар. Я знакомлю его с заданием на проектирование, и он что-то добавляет в свои записи.

Уже вывешено расписание защиты проектов. Дату защиты моих не помню, но она приходится на начало июля, Марийкина — на несколько дней позже, времени у нас достаточно, и мы работаем спокойно. Рецензент познакомил меня с заключениями. Он отметил достоинства генерального плана Крюкова и его основной недостаток — невыразительный силуэт города, но указал, что это не вина автора — недостаток предопределен заданием. По проекту кинотеатра — всего лишь два-три незначительных замечания. Я еще раз просмотрел проекты Крюкова у своих товарищей — силуэтов ни у кого, да их и не могло быть. Вернулся за свой стол и услышал от Солодкого:

— Заключение я читал. Вы не беспокойтесь — все благополучно.

Новый директор института Шейко назначен наркомом коммунального хозяйства, его обязанности исполняет декан факультета. Из Киева приехал председатель государственной комиссии. Какая приятная новость: он заведовал у нас кафедрой и хорошо всех нас знает!