Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

— Зачем же Мукомолов скрыл, что это Новиков? Неужели что-то заподозрил? — спросил я не то у него, не то себя.

— Опишите этого человека.

— Он ниже Мукомолова и выше меня. — Я описал правдиво. — Куда плотней нас и вас. У него в очках такие толстые стекла, что его глаза кажутся очень маленькими.

— А что еще?

— А что вы хотите?

— Во что был одет?

— Вот этого не скажу.

— Горелов! Разве можно быть таким ненаблюдательным? Вы же скоро будете архитектором.

Я ахнул про себя: нашел родственную специальность!

— Я его застал, когда он уже уходил. Где же тут все заметить?

— Когда вы пришли к Мукомолову? — Я ответил: около шести часов. — А точнее?

— Не знаю.

— У вас есть часы? — Ответил, что есть. — Когда выполняете задание, нужно фиксировать время.

— Учту. — Вдруг захотелось созорничать, и я не удержался. — А если бы у меня не было часов, вы бы мне их подарили?

— Горелов! Я вас предупреждал: дурака не валяйте... Черного, белого не покупать... — пробурчал он.

— А я серьезно спрашиваю.

Он ответил не сразу.

— Такой подарок надо заслужить. — И продолжал наставительно: В каждом доме есть часы. Если их не видно, можно спросить который час.

От вопроса — а вы такой подарок заслужили? — я с трудом удержался и подумал: да что это со мной делается?

— В котором часу вы ушли от Мукомолова?

— Его будильник показывал девятнадцать пятнадцать.

Тот, кого вы застали у Мукомолова — не Новиков. Новиков пришел после вас. Впервые увидел его улыбку, открывшую зубы, вперемежку белые и золотые. Приятным этот оскал не назовешь. Я стал сокрушаться:

— Поди знай когда его застать. Ходишь, ходишь и все без толку. Так и диплом завалишь. Знаете что? Дайте мне адрес Новикова и опишите его внешность.

— Вы уже второй раз просите его адрес. Для чего он вам?

— Как для чего? Чтобы познакомиться. Случайно.

— А вы с ним познакомитесь?

— Да разве можно заранее знать? Дело случая. Кто ищет, тот всегда найдет. — Фу, какую пошлость я понес!

— Горелов! Прошлый раз вы совершенно правильно сказали, что у вас нет никакого опыта и вы боитесь... как его... опрометчивым шагом все испортить. Так слушайте, что вам говорят! Вы сейчас предлагаете именно такой опрометчивый шаг, который очень просто может все испортить.

— Да почему обязательно испортить? Есть же интуиция...

— Горелов, прекратите. У нас не спорят. И чтобы к этому вопросу больше не возвращаться, вот что я вам скажу: продумайте план как познакомиться с Новиковым, а мы посмотрим, годится он или нет. А пока походите еще к Мукомолову. А под какими предлогами вы к нему ходите?

— Под разными.

— Ну, вот последний раз под каким предлогом вы к нему пошли? — Я ответил: отнес его журнал. — А Мукомолов что, не был в институте? — Я ответил, что был. — Вы же могли отдать журнал в институте.

— Но ведь надо же иметь причину, чтобы пойти!

— Не кричите. Соображать надо, хоть немного.

— Ну, чего вы? Вы сами мне сказали — не буду говорить о Новикове и ничего подозрительного не будет, а что странно — это не страшно.

— А я еще раз говорю: соображать надо. То, что я говорил, относилось к посещениям, к самим фактам посещения, а не к причинам. Неужели вы не видите разницы? Такие надуманные причины настораживают. Как отнесся Мукомолов к этой причине?

— А он не спрашивал чего я пришел.

— А к тому, что вы принесли журнал?

— Сказал, что не было срочной необходимости.

— Вот видите. Ну, а другие поводы?

— Выйдя из института, решили прогуляться, я его проводил, и он пригласил меня зайти.

— А еще? Вот бы сказать: а еще мы сидели в забегаловке, и он меня провожал.

— А еще я сказал, что был неподалеку и решил зайти.

— Как Мукомолов к этому отнесся?

— Давайте походим, ноги начинают мерзнуть. — Мы двинулись вверх по Сумской. — Мукомолов сказал, что завидует мне, потому что у меня есть время ходить в гости. Вон идет Мукомолов. — Никакого Мукомолова я не видел.

— Где, где?

— Вон, на той стороне. Сейчас закрыла вот эта группа.

— Какая группа? В каком направлении он идет?

— В том же, что и мы.

— Пошли назад. Он нас видел?

— По-моему, нет.

Возле площади Дзержинского мы расстались. Он направился в сторону гостиницы «Интернационал», я — вниз по Сумской. Перед этим он давал мне какие-то наставления и спросил уверен ли я, что Мукомолов нас не заметил. Я ответил, что не уверен. У меня было хорошее, приятное настроение. Можно было бы пойти в институт или к Мукомолову, но я решил продумать результаты рандеву и отдохнуть. Не спеша пошел пешком домой. Интересно — что за бумаги у него были? Уж не донесения ли сексотов он собирал возле обкома?

19.

Следующий день был воскресенье, Марийка обещала Жене Курченко, что мы к нему приедем, а с утра Мукомолов и я уединились, — в малолюдном институте это не трудно, — и я рассказал о вчерашнем разговоре с энкаведешником. Толя поражался слежке за нами, а я, пересказывая подробности разговора, даже повторяя некоторые из них, доказывал, что следят за Новиковым, о чем мы и раньше знали, но не за нами. Потом Толя изумился тому, что я сказал энкаведешнику будто вижу его, Толю.

— Зачем тебе это понадобилось?

— Понимаешь, во время разговора я перестал его бояться и почувствовал такое отвращение к нему, что не удержался и немножко над ним поиздевался: часы, адрес Новикова, ну, и выдумал будто вижу тебя. Это, конечно, всего лишь озорство, но после я сообразил, что насчет тебя здорово получилось, лучше и придумать трудно.

— Не понимаю, что ты тут нашел хорошего.

— А представь себе: ты увидел меня с этим человеком, потом он тебя вызвал, и ты его узнал. Что ты обо мне должен подумать?

— А что тут думать? Я знал куда тебя вызвали, ну, вот и увидел тебя и того, кто тебя вызвал.

— Гм... Он-то не знает, что ты в курсе этих моих дел. И он допускает возможность, что ты нас видел и можешь его узнать, если он тебя вызовет. И вот, посмотри с его точки зрения: что ты должен обо мне подумать? Теперь понял? Это же, — с его точки зрения, — мой провал.

— Ух, ты! А ведь действительно...

— И получается, что теперь вызывать тебя рискованно, во всяком случае — к нему. А вряд ли еще кого-нибудь подключат к этому делу — он сам не захочет, чтобы обнаружили его оплошность.

— А в чем ты видишь оплошность?

— В том, что нельзя, наверное, такие свидания назначать на улице.

— Ну, хорошо. А что бы ты делал, если бы он вдруг сказал: «Давайте подойдем к Мукомолову»?

— Да зачем ему подходить к тебе вместе со мной?

— Ну, а вдруг?

— Ну, и что? Разве я не имею права обознаться?

Мы взглянули друг на друга и засмеялись.

К Мукомолову я ходить перестал. Когда вызовут, о, Господи, ну, сколько еще будут таскать, черт бы их побрал! — тогда и условлюсь с Толей, когда я у него был — это на всякий случай, а лучше — скажу, что не нашел повода для посещения. Прошло несколько дней, и Толя предложил прогуляться.

— Новостей нет, но охота поговорить. Да и ты у меня давно был, а тебе это надо.

Вечером шли по улице Артема, бывшей Епархиальной. Когда-то в конце ее находилось епархиальное училище, в нем училась мама, учились и все ее сестры, за исключением младшей. Теперь там какой-то институт. Как в театре: подняли занавес — другая декорация. Название параллельной Чернышевской улицы осталось, а следующую, Мироносицкую, переименовывали дважды: сначала в улицу Равенства и братства, потом — имени Дзержинского.

— Дзержинский — олицетворение равенства и братства, — сказал я.

— Он не мироносец, — добавил Толя, поняв о чем я сказал, и пожаловался на то, что снова ему кажется, будто за нами следят. — Можешь свои доводы не повторять — я с ними полностью согласен. Но доводы сами по себе, я ощущения сами по себе. Что тут поделаешь?

— Ну, допустим, следят. Что они узнают? Что у тебя бывает Новиков? Это им известно.

Что у тебя я бываю? Так это мне положено. Что в вашем доме бывают и другие люди? Что такое они могут узнать или кто такой у вас бывает, чтобы это вызвало беспокойство? Ответь на этот вопрос. Не мне, самому себе ответь.

Почти квартал мы прошли молча, потом Толя сказал:

— Ничего другого, кроме дружбы с Новиковым, что бы могло нас скомпрометировать, нет. Ты прав, и... «А ну их всех! Полыхаев». А мы с тобой — тоже хороши — только об этом и говорим. Как у тебя с дипломом? Сильно отстал?

— Да еще не безнадежно. Солодкий говорит, что время еще есть. А у тебя?

— С трудом заставляю себя работать. Генька Журавлевский издевается к общему удовольствию: «Посмотрите на влюбленного Толика — устремил взгляд вперед и мечтает».

В Толиной комнате со стула кто-то поднялся. Не сомневаясь, что это Новиков, взглянул на Толю. Он был смущен.