Брайан Бойд - Владимир Набоков: русские годы

• Название: Владимир Набоков: русские годы
• Автор: Брайан Бойд
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89091-421-7

Биография Владимира Набокова, написанная Брайаном Бойдом, повсеместно признана самой полной и достоверной из всех существующих. Первый том охватывает период с 1899 по 1940-й — годы жизни писателя в России и европейской эмиграции.

Перевод на русский язык осуществлялся в сотрудничестве с автором, по сравнению с англоязычным изданием в текст были внесены изменения и уточнения. В новое издание (2010) Биографии внесены уточнения и дополнения, которые отражают архивные находки и публикации, появившиеся за период после выхода в свет первого русского (2001) издания этой книги.

---

Сорокалетний мужчина с неудовлетворенной страстью к девочкам женится на больной вдове ради ее двенадцатилетней дочери. Когда мать девочки умирает, он везет падчерицу на отдых, надеясь, что постепенно хитростью заставит ее принять его сексуальные домогательства как некую волшебную игру. Однако в первую же ночь он, не удержавшись, начинает ласкать спящую девочку. Растворяясь в наслаждении, он вдруг видит, что она смотрит на него широко открытыми от ужаса глазами. Девочка поднимает крик. Он выскакивает на улицу, убегая от нее, от глазеющих постояльцев гостиницы, от самой жизни, — и погибает под колесами грохочущего грузовика.

Имеет ли этот рассказ самостоятельное значение, или же к нему следует относиться как к предтече «Лолиты»? Подобно Гумберту, протагонист этого рассказа считает, что его потаенные фантазии намного тоньше, изысканнее и замечательнее чувств обычных людей и что фантазии эти относятся к разряду неосуществимых, пока знакомство с девочкой, а затем — через ее мать — и перспектива близости с ней не заводят его дальше, чем он предполагал. Однако здесь в отношениях героя с матерью девочки и в ее смерти нет того особого сочетания провинциальной благопристойности и мечты о сказочном принце, благодаря которому желание Шарлотты Гейз выйти замуж за Гумберта воспринимается как нечто вполне нормальное, а ее неожиданная трагическая гибель — как событие художественно оправданное.

«Волшебник» страдает и другими недостатками. Здесь, разумеется, нет Куильти, но нет и Аннабеллы Ли, нет детской предыстории, нет острова остановившегося времени — нет ничего, что могло бы подсветить эту историю метафизическим сиянием. В то же время рассказ остается слишком абстрактным, Париж и Ривьера — лишь бледные декорации, а не площадка для игры зрения и воображения, какой станет Америка Гумберта Гумберта; безымянное трио в центре рассказа — лишь бесцветные силуэты по сравнению с ярко написанными и мягко нюансированными Лолитой, Шарлоттой и Гумбертом.

Поскольку Гумберт Гумберт сам рассказывает свою историю, каждая страница «Лолиты» потрескивает от напряжения — напряжения между его свободным самосознанием и его непреклонной одержимостью, между его виной и его уверенностью в том, что его случай не подлежит суду обыденной морали. В «Волшебнике» повествование от третьего лица не оживляет рассказ и не околдовывает читателя. Пытаясь как-то компенсировать абстрактность истории и отсутствие живого рассказчика, Набоков просто-напросто перегружает стиль. Желая раскрыть сознание персонажа и при этом не замкнуться в нем и его наклонностях, Набоков с несвойственной ему неубедительной тяжеловесностью начинает рассказ с размышлений героя, который, кажется, старается оправдать самого себя:

Рассудком зная, что евфратский абрикос вреден только в консервах; что грех неотторжим от гражданского быта; что у всех гигиен есть свои гиены; зная, кроме того, что этот самый рассудок не прочь опошлить то, что иначе ему не дается…

Даже если бы «Лолита» никогда не была написана, «Волшебника» пришлось бы отнести к разряду неудач. Каким бы продуманным ни был стиль рассказа, он не может сам по себе оживить его непредставимый мир. Тем не менее мы должны быть благодарны Набокову за этот неудачный эксперимент. Он служит нам напоминанием, что для успеха «Лолиты» было недостаточно одного смелого выбора темы, — требовалось еще найти соответствующих этой теме персонажей, психологию, сюжет, место действия, голос повествователя и тональность произведения. «Волшебник» свидетельствует о том, насколько сложная задача стояла перед автором «Лолиты», каким бы легким, каким гармоничным и совершенным ни показалось нам ее решение со второй попытки.

«В одну из тех военного времени ночей, когда парижане затемняли свет ламп синей бумагой», Набоков прочел «Волшебника» небольшой группе друзей, среди которых были Алданов, Фондаминский, Зензинов и его врач, госпожа Коган-Бернштейн. «Современные записки» не приняли «Волшебника», и Набоков предложил его — назвав новеллой в духе Боккаччо и Аретино — Абраму Кагану в издательство «Петрополис», но с началом войны оно прервало свою деятельность, а потом и сам Набоков разочаровался в собственной работе. «Волшебник» увидел свет лишь спустя почти десять лет после смерти автора36.

VI

К концу октября 1939 года Набоков окончательно договорился с Ланцем о месте в Стэнфорде. Теперь, когда можно было подавать документы на получение визы, он обращается с просьбой написать для него поручительство к нескольким видным русским американцам — к художнику Мстиславу Добужинскому, социологу Питириму Сорокину и своему другу, историку Михаилу Карповичу, который, вероятно, порекомендовал его Александре Толстой, дочери Льва Толстого. Александра Толстая, глава недавно образованного Толстовского фонда, защищавшего интересы русских эмигрантов в Америке, получила для Набокова поручительство Сергея Кусевицкого, в течение многих лет главного дирижера Бостонского симфонического оркестра37.

В те месяцы, которые Набоков провел в борьбе с бюрократической волокитой, он продолжал сражаться и на другом, куда более привычном ему фронте, пытаясь составить шахматную задачу «совершенно нового типа»: задача эта должна быть построена таким образом, чтобы ее без труда мог бы решить обычный разгадчик, в то время как искушенному специалисту, заподозрившему более сложное решение, пришлось бы в погоне за миражем преодолеть «замысловатые мучения»:

Умник, пройдя через этот адский лабиринт, становился мудрецом и только тогда добирался до простого ключа задачи, вроде того, как если бы кто искал кратчайший путь из Питсбурга в Нью-Йорк и был шутником послан туда через Канзас, Калифорнию, Азию, Северную Америку и Азорские острова. Интересные дорожные впечатления, веллингтонии, тигры, гонги, всякие красочные местные обычаи (например, свадьба где-нибудь в Индии, когда жених и невеста трижды обходят священный огонь в земляной жаровне, — особенно если человек этнограф) с лихвой возмещают постаревшему путешественнику досаду, и, после всех приключений, простой ключ доставляет мудрецу художественное удовольствие.

В «Других берегах» Набоков, приравняв идею этой шахматной задачи к простому решению проблемы изгнания (Америка!), ошибочно датировал ее серединой мая 1940 года, то есть последними днями перед отъездом в Америку. На самом же деле он нашел способ осуществления этой необычной шахматной идеи 19 ноября 1939 года и, понимая ее новизну, сразу же составил комментарий к своей задаче38. Однако путаница с датами вполне объяснима: именно в те недели, когда он работал над сочинением шахматной задачи, он понял, что, раздобыв необходимые поручительства, он наконец решил стоявшую перед ним задачу получения американской визы.

Въездную визу в Америку не выдавали без разрешения на выезд из Франции. Поскольку Дмитрий все еще оставался в Довиле, у Веры было достаточно времени, чтобы ходить из кабинета в кабинет, от одного конторского окошка к другому. В префектуре ей сказали, что их паспорта потеряны. Тогда, единственный раз в жизни, она прибегла к взятке. Вера твердо сказала чиновнику, что паспорта им просто необходимы, после чего тот отвел ее в небольшую комнату, где их никто не мог услышать. Когда чиновник удалился на поиск документов, она положила на стол 200 франков. «Что это?» — спросил он, вернувшись. «Это вам, — ответила она, — мне необходимы паспорта». Он снова исчез, оставив Веру гадать, не пошел ли он за полицейским, чтобы ее арестовать. Но он вернулся с сообщением, что их паспорта находятся в Министерстве внутренних дел. Поскольку по случаю войны большинство станций метро были закрыты, Вере пришлось долго идти до министерства пешком. Хотя и там их паспортов не оказалось, на этот раз чиновники были более любезны и, позвонив в несколько мест, выяснили, что документы переданы в Министерство иностранных дел. Через два месяца после начала бюрократической волокиты Набокова вызвали получать паспорта и выездную визу — а жена в страхе ждала его возвращения, опасаясь, что ему устроили ловушку, чтобы арестовать за взятку39.

В середине декабря, задолго до того, как необходимые печати появились на необходимых документах, Дмитрия привезли из Довиля в Париж: убаюканный спокойствием «странной войны», город забыл об опасности40. Дмитрий был непоседливым ребенком, которому родители почти всегда давали полную волю. Однажды, когда Набоковы устроили в своей тесной квартире вечеринку, Дмитрий в той же комнате, где собрались гости, играл в игрушечный самолетик, сопровождая тарахтенье игрушки воплями и криками. Шум стоял оглушительный, но родители не прерывали игру. Тогда Елизавета Маринел сказала Дмитрию: «Взрослые ничего не понимают. Пойдем лучше поиграем в твоей комнате». Она осталась с ним, чтобы можно было продолжить вечеринку. Каждые десять минут смущенные родители заглядывали в комнату, благодарные своей новой приятельнице за то, что она ради их гостей жертвует своим временем41.