Борис Солоневич - Рука адмирала

• Название: Рука адмирала
• Автор: Борис Солоневич
• Жанр: Прочие приключения

---

— Вот тут то, брат, собака и зарыта. «Настоящего дела»! А какое оно такое «настоящее дело» в нашем положении?

Сережа беззаботно пожал плечами.

— И вечно ты, Колька, осерьезнишь, усложнишь дело. А оно просто, как самовар или там апельсин — выбирай, что хочешь.

Моряк молча скептически усмехнулся.

— Ну, конечно же, простое. Надо: первое — поглядеть, что там спрятано. Второе — дать знать об этом Великой Княжне или…

Внезапно юноша осекся. В его голове мелькнула смелая мысль.

Или… Я как нибудь сам проберусь в Германию и сообщу ей…

— И как это у тебя, Сережа, все легко выходит!

— Легко и есть, когда с улыбкой взяться за дело. Конечно, если мрачнеть, как Ннколка — никакая судьба не поможет… А так? Чего ж пугаться то? Наплевать! Ничего!

— А ГПУ тебе — шутка, что ли?

Ну и чорт с ним! Подумаешь — страх какой!.. Ты знаешь, Ирмочка, что самое худшее в жизни мужчины?

— А что? усмехнулась девушка. Несчастная любовь?

— Ну вот еще… Нет, самое наихудшее… Студент понизил голос до таинственного шопота. Самое худшее — это когда в обществе где то там пуговица, подлая, отскочит, и «невыразимые» начинают медленно, но неуклонно, сползать вниз!..

Все расхохотались. Сережа, сам сгибаясь от веселого смеха, тряхнул своим белокурым чубом. Теперь, когда опять наступила пора действовать, а не решать, прежнее веселое настроение вернулось к нему.

— Ничего, ребятня! Нам ли унывать? Если уж нужно поближе заглянуть в тайну нашего матросика — ну, и заглянем. Надо рискнуть: все равно ведь ГПУ от нас не отцепится. И как только первый хороший удобный денек — ну, и провернем все. Обходили зубы ГПУ до сих пор — обойдем и дальше.

— А не попадемся? сумрачно и тихо спросила Ирма.

— Ну, а если и попадемся, так что? Прежде всего, как вы, черти влюбленные, почти что муж и жена, а я — яко благ, яко наг, яко нет ни хрена — все это дело я на себя возьму. Ничего! В футболе ведь тоже риска полно. Так там из за мяча, а тут: «тайна погибшего Императора»… Звучит то как красиво!

— Вот чорт неунывающий!

— А чего унывать? Помнишь, как Маяковский сказанул:

«Лет до ста расти
Нам без старости.
Год от году расти
Нашей бодрости»…

Чего же дрефить? Тюрьмы? А разве такая уж большая разница между советской волей и тюрьмой? Конц-лагерь? Так, ей Богу, я не поверю, чтобы и там веселые ребята не выжили. Сибирь? Так разве там не русское солнышко и нет завалящего футбольного мяча? А если шлепнут — ну так что: Помнишь статистику: у нас в СССР в каждую минуту рождается 10, а умирает 4 человека. Ну, так в одну непрекрасную минуту умрет не 4, а 5 человек. Только и разницы… А зато мне когда нибудь поставят памятник:

«Русскому центр-форварду, зацепившемуся за зубы ГПУ»…

Он звонко хлопнул моряка по широкой спине, я все засмеялись.

— Вот забубённая головушка! с завистью сказал Николай. Ему все нипочем… Да я, кстати, все собирался тебя спросить: что ты сделал с патроном то тем?

— В уборную бросил.

— С запиской?

— Нет, брат, шалишь. А вдруг Гепея ее оттуда выудила бы? Чорт ведь ее знает. С нее станется в… дерьме рыться.

— Так ты ее порвал?

— Ну, опять ты свое тугоумие проявляешь. Никакой изобретательности в тебе нет. Я уничтожил ее так, что даже Ирма не отыщет.

— Почему «даже» Ирма?

— Потому что она учится животы взрезывать.

— Так ты ее, значит, съел?

Сережа торжествующе кивнул головой, и друзья расхохотались.

— Ничего, ребятня!

Над страной весенний ветер веет,
Всюду стало радостнее жить!
И никто на свете не умеет
Лучше нас смеяться и любить!

— «Смеяться» — это, конечно, верно. А вот насчет «любить» — как? лукаво спросила Ирма, и в ответ на этот вопрос Сережа шутливо толкнул ее на траву.

— И любить тоже… Тамарочка призналась, что и она меня тоже н-е-е-е-множечко любит!.. Понимаешь ты — Та-ма-роч-ка, огненная заноза моего любвеобильного сердца!.. Нежный цветочек моей распускающейся розовой любви. Симпатяга моей одинокой жизни. Черноокая мечта моих голодных ночей… Тамарочка — о та, которую я люблю даже больше футбольного мяча!..

34. Кто-кого?

На этот раз народу в лодке было больше: кроме трех наших старых знакомцев, там были и Тамара и Митька и его неразлучный Шарик.

Последнему прогулка, казалось, нравилось больше всего. Он влез на нос, оперся передними лапами о борт лодки и с веселой яростью лаял на все: на мосты, под которыми они проезжали, на встречные лодки, на пропыхтевший рядом маленький пароходик. Порой Шарик оглядывался на своего хозяина, и тогда его желтый бублик бурно крутился в виде приветствия и выражения своего обожания.

Впрочем, весел был не один Шарик. Радостно смеялись и Николай с Ирмой, собиравшиеся скоро зажить настоящей «женатой жизнью». Веселы были Тамара с Сережей, словно нечаянно встречаясь взглядами и смущенно отворачиваясь. Радостен, наконец, был и Митька, впервые после долгих волчьих лет наслаждавшийся атмосферой дружеской сердечности. Его рыжие волосы, как и хвостик его четвероногого приятеля, трепались на свежем речном ветре.

— Вот бы когда, ребята, сосчитать, сколько у нас зубов? весело предложил Сережа.

— Почему это? усмехнулся гребший моряк.

— Да просто потому, что мы пастей своих ни на минуту не закрываем: ржем, так, что все данное от Господа Бога количество зубов видно. Посмотрите, Шарик то, Шарик как старается!.. Откуда, кстати, он, Митька, у тебя взялся?

— Шарик то? Он у меня уже года с три. Я его в Одессе с помойки выудил. Сунулся я как то раз в помойку — думал, что найду пожрать. А голод был подходящий, деваться было некуда. Ну, гляжу, а там что то пищит. Я рукой — щеночек. И как его не съели — ума не приложу.

— А ты сам то почему его потом не съел? спросил Сережа.

— Это я то Шарика то? обиделся Митька. Да он у меня вроде младшего братца… А тогда — что то меня за сердце взяло: был он такой же беспризорный и малый, как и я… Может, если бы так жалостно не пищал — каюк ему был бы: в те поры я все ел. Могу теперь целое сочинение написать, как кошек, собак, крыс, да ворон ловить на закуску. Эх, человек ведь не свинья — он все съест…

Друзья опять рассмеялись. Солнце сияло, все были молоды и о печальных темах никто не хотел ни думать, ни говорить. Смех — дар богов — не переставал звучать на лодке, быстро шедшей под мощными ударами весел Николая. Последний снял свою рубашку, и Сережа заметил, с каким вниманием и интересом смотрит Ирма на массивные мышцы своего «морячка».

— Что, Ирмочка, любуешься своей собственной машиной?

Девушка чуть смутилась.

— Да нет… Просто я думаю, как это верно сказано, что женское тело красиво в покое, а мужское — в движении, в борьбе…

— Ну вот — философию завела! А я думал, что ты просто мечтаешь, как бы такого бугая да на анатомический стол!

— Фи, Сережа! Как тебе не стыдно?

— Чего же? Николка — машина в одну лошадиную силу, что надо… На нем мускулы изучать — лучше натуры не нужно.

— Как будто нельзя изучать — не разрезая? Тамочка — воздействуй хоть ты на этого непутевого студента! Возьми его в оборот, а то он как неприкаянный живет. Он настоящей жизни еще и не видел и, вероятно, даже сыт ни разу не был.

— Нет был, категорически заявил студент.

— Ого, а когда?

— А когда мамочка своим молочком кормила… Все засмеялись.

— Ей Богу!.. Но с тех пор, правда, ни разу. Так — набить живот — это случалось, но чтобы сытым всерьез и надолго быть — что то не упомню. И ничего — все таки живой. Машина у меня живу-у-у-учая…

— Но даже если машина у вас, Сережа, хорошая — то все таки надо ее беречь, заботливо заметила Тамара. Тем более, что вы — спортсмен. Нужно перестать быть богемой и так зря растрачивать свое здоровье.

Но студент тут же шутливо высмеял ее заботливость.

— Тамочка… Ради Бога… Не заставляйте меня краснеть от избытка моей застенчивости… До сих пор обо мне только одна прекрасная дама заботилась, да и то — ГЕПЕЯ… Я привык, что жизнь мне щелчки дает, а не поцелуи.

— А теперь отвыкай, Сережа, лукаво сказала Ирма. Вовсе даже не нужно бурбоном быть. Благодари Бога, что женская душа, да еще такая, как Тамочки, о тебе заботится. Не стоишь ты этого, оболтус!

— Во, во… Я ведь сам говорю, что не стою! Нашлась тоже ценность, подумаешь?

Сережа поднял со дна лодки гитару и взял несколько мягких аккордов.

Умрешь — похоронят, как не жил на свете…
Уж больше не встанешь к веселью друзей.

Налей, налей, товарищ,
Заздравную чашу.
Бог знает, что с нами
Случится впереди…

Эх… По рюмочке, по махонькой,
Тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом…
По рюмочке, по махонькой,
Чем поят лошадей…

Несмотря на все ухарство и беззаботность, в голосе веселого студента проскользнули нотки грусти.