Юрий Нестеренко - Приговор

• Название: Приговор
• Автор: Юрий Нестеренко
• Жанр: Научная Фантастика

---

А Лоис Лангедарг — безвольная тряпка. Карл возлагал все надежды на

старшего, Эдмонда. Кто ж знал, что Эдмонд умрет в тридцать с

небольшим… Мой отец называл Лоиса "барышня в штанах".

— Кое-кто из моих знакомых барышень мог бы обидеться на такое

сравнение, — улыбнулся я.

— Это точно! — самодовольно согласилась Эвьет. — Не думаю, что он

вообще хоть раз стрелял из арбалета, даже на охоте.

Да, до меня, сколь мало я ни интересовался политикой, тоже доходили

такие слухи. В отличие от Эдмонда, успевшего зарекомендовать себя в боях

и даже сыграть ключевую роль в Тагеронской битве буквально за считанные

недели до своей скоропостижной смерти, Лоис с детства отличался слабым

здоровьем и вырос вялым избалованным неженкой, всегда знавшим, что

короны ему не видать, а посему интересовавшимся главным образом

менестрелями, изысканными винами и флиртом со служанками. Злые языки

даже утверждали, что служанки — это для отвода глаз, а на самом деле

сердце и некоторые другие части тела Лоиса принадлежат не то кому-то из

дворян отцовской свиты, не то и вовсе камердинеру юноши. Однажды я видел

портрет Лоиса — бледный, длинноволосый, с тонкими длинными пальцами, он

и впрямь выглядел женоподобно. Правда, мои сведения были не новее, чем у

Эвелины, то есть трехлетней давности — именно тогда, в связи со смертью

Эдмонда, тема эта обсуждалась особенно активно. Что стало с младшим и

ныне единственным сыном Карла с тех пор, как он неожиданно для всех, и в

первую очередь для самого себя, оказался наследником претендента на

трон, я не знал.

— Так или иначе, до Лоиса мне нет дела, — вернулась к теме Эвьет. -

С ним найдется кому разобраться. А меня интересует Карл. Больше всего

мне бы хотелось убить его самой. Но если его убьет кто-нибудь другой,

меня это тоже устроит. Что меня не устроит совсем, так это если он

останется безнаказанным. У тебя есть что предложить мне, Дольф? -

строгим тоном осведомилась она и вновь прибавила слышанное от меня

выражение: — В рамках данной парадигмы.

Научил на свою голову.

Впрочем, я ведь не сомневался, что так оно и будет? И ведь,

главное, она и в самом деле достаточно умна, чтобы подобраться к Карлу.

И она это знает.

— Только то, что я уже сказал, — вздохнул я.

— Тогда давай лучше спать, — подытожила баронесса. — Завтра

вставать рано.

Утро выдалось прохладным, хотя и солнечным. Над селением висел

зыбкий полупрозрачный туман, а над туманом символом ясности и твердости

нависала громада замка. По дороге с вмятыми в твердый сухой грунт

колеями, полупетлей обнимавшей холм, мы поднялись к воротам в башне,

лишь вблизи окончательно осознав, какая она высоченная — ярдов тридцать,

не меньше. Стражники в горящих на солнце латах и круглых шлемах со

стальными полями, однако, завернули нас, сообщив, что это главный вход,

а запись на аудиенцию в других воротах, к которым вела тропинка,

вившаяся вдоль подножья стен. В указанной башне нас, впрочем, тоже не

пустили внутрь: кабинетик писца, регистрировавшего посетителей,

находился прямо в арке ворот, точнее, в боковой ее нише, за дверью на

вершине лестницы из десятка ступенек. Зачем нужны эти ступеньки, почему

было не сделать кабинет на уровне земли — едва ли можно было понять,

если, конечно, оставаться в рамках здравого смысла, а не маниакальной

жажды любого, даже самого мелкого чиновника подчеркнуть свою

значительность и вознесенность над простыми смертными. Писец, одетый в

черное, лысый как коленка и горбоносый, поскрипел непропорционально

большим пером, вписывая наши имена в огромную же книгу, и, когда я уже

готов был выслушать вердикт типа "через четыре дня", неожиданно объявил:

— В два часа пополудни.

— Сегодня? — переспросил я, не веря удаче (если, конечно, скорую

встречу Эвелины с ее сеньором следовало называть удачей).

— Да, — писец впервые поднял на нас глаза, явно недовольный моей

непонятливостью, и тоном "для совсем тупых поясняю" добавил: — Слушайте

колокол, он отбивает время.

Этот колокол из замка мы, разумеется, слышали еще с прошлого

вечера.

Мы не стали возвращаться на постоялый двор, где все равно было

нечего делать, а отправились бродить по окрестностям. Первым делом мы

двинулись в обход замка и убедились, что с тыла он имеет не столь

величественный вид, как со стороны села и главной дороги; нет, стены и

башни, разумеется, выглядели неприступными и здесь, но вниз по

восточному склону холма чуть ли не до самого подножья тянулся пегий язык

всевозможного мусора, который годами выбрасывали из проемов в башне;

запах стоял соответствующий. Ниже, однако, зеленел лес, простиравшийся

на восток на много миль, и Эвьет выразила желание погулять там. "Словно

хочет проститься с родной для себя стихией", кольнула меня мысль. Да ну,

бред, конечно. Уж кто-то, а Эвьет меньше всего походила на идущего на

смерть героя. Я рассудил, что вблизи замка в лесу не может быть никаких

лихих людей, включая браконьеров и незаконных порубщиков — если таковые

в этих местах и промышляют, то не под самыми графскими стенами — и мы

спустились вниз. Впервые мы не спешили куда-то или откуда-то, не

высматривали добычу и не думали о том, как не стать добычей самим, а

просто гуляли, наслаждаясь покоем и тишиной, нарушаемой лишь шепотом

листвы да негромкими посвистами птиц. Мы нашли заросли лесной малины -

на солнечных местах ягода уже сошла, но в тенистых, наоборот, вошла в

самую пору, затем посидели на берегу тихого озерка (оно было не таким

большим, как то, где стоял замок Хогерт-Кайдерштайнов, и не овальное, а

продолговатой и слегка выгнутой формы — но я догадывался, какие

воспоминания оно навевает Эвелине). Я, впрочем, был бы не я, если бы не

извлек из прогулки и практическую пользу, отыскав несколько целебных

растений и продемонстрировав их моей спутнице.

Затем колокол, доносившийся словно из другого мира, возвестил

полдень, и мы не спеша отправились обратно. Пообедав на постоялом дворе,

к назначенному сроку мы вновь поднялись к стенам Нуаррота.

На сей раз нас пропустили внутрь. Мы сдали страже оружие ("включая

ножи", как уточнил хмурый рыжеусый капрал; об огнебое он, разумеется, не

имел понятия) и были препровождены сперва вверх по лестнице, освещенной

факелами, а затем по длинной каменной галерее, пронзавшей все три пояса

стен. Двое стражников, топавших следом, неприятно напоминали конвой.

Наконец мы остановились перед высокой двустворчатой дубовой дверью с

ручками в виде бронзовых львиных голов с кольцами в зубах. Один из

сопровождающих постучал кольцом о дверь, пытаясь делать это громко и

деликатно одновременно, зашел внутрь доложить о нас и почти сразу вышел,

сделав сухой приглашающий жест.

Мы вошли и оказались в большом, но строго, почти аскетично

обставленном кабинете. Здесь даже не было гобеленов, если не считать

одного, с графским гербом высотой в человеческий рост, висевшего как раз

на стене напротив входа. Не было и ковра на полу — лишь каменные плиты

шахматной расцветки. Под гобеленом громоздился тяжеловесный стол, почти

пустой, если не считать простой бронзовой чернильницы и очиненного пера;

справа возвышался шкаф с большим количеством ящиков, помеченных

литерами. Дневной свет проникал в помещение через высокое окно слева;

под этим окном стоял еще один двухтумбовый стол, поменьше, на котором

лежали несколько книг и свитков самого казенного вида. Солнечные лучи в

этот час озаряли лишь этот стол, оставляя остальную часть кабинета в

тени. Стульев для посетителей я сперва не увидел вовсе, затем все же

заметил один, задвинутый в левый ближний угол.

Хозяин кабинета стоял возле освещенного стола вполоборота к нам,

изучая какие-то записи. Когда мы вошли, он даже не повернул головы. Он

был довольно высок, худ, узкоплеч и прям, как палка; круглая голова была

подстрижена очень коротко, практически наголо — возможно, с целью

сделать менее заметной растущую лысину — из-за чего тело его казалось

непропорционально длинным. На нем был долгополый строгий черный костюм -

на пуговицах, но без всяких украшений, если не считать едва намеченной

полоски кружева по верху стоячего воротника — и кожаные туфли с

простыми, без позолоты, пряжками; подобный стиль был явно следствием

принципов, а не недостатка средств, немыслимого для хозяина такого