Юрий Нестеренко - Приговор

• Название: Приговор
• Автор: Юрий Нестеренко
• Жанр: Научная Фантастика

---

имеется.

— Конечное решение будет за графом. Если он признает меня своим

указом, никакое судейское крючкотворство не будет иметь значения.

Значит, я предложу ему сделку. Я ему — мертвого Карла, он мне — мои

владения. Полагаю, он согласится.

Я вынужден был признать, что она права. Даже не будь Эвелина

баронессой на самом деле, признание ее таковой было бы достойной

наградой за уничтожение главного врага Львов. Графу же, в свою очередь,

скорее всего, не особо важно, кто именно будет владеть землями

Хогерт-Кайдерштайнов (в любом случае это будет его вассал) — а значит,

ему и нет резона играть нечестно, с прицелом на то, чтобы Эвьет не

вернулась живой после своей миссии. Скорее даже, назначение опекуна над

поместьем до совершеннолетия Эвелины устроит графа больше, нежели полная

передача всех прав на эти земли Штурцу или иному заинтересованному лицу.

— Нужно выяснить, когда и в каком направлении ушло графское войско,

— подытожила Эвьет. — Там наверняка есть пехота, а значит, на коне мы их

легко догоним, — и вдруг, словно что-то вспомнив, повернулась ко мне: -

Ты ведь со мной, Дольф?

— Конечно, — ответил я без колебаний. В нынешних обстоятельствах

мое решение сопровождать ее только до Нуаррота теряло смысл. Нуаррот

ведь имел значение не как точка на карте, а как место, где я передал бы

девочку на попечение ее сеньору. Теперь, выходит, с этим сеньором

придется искать встречи в действующей армии… малоприятная перспектива,

но никто ведь не заставляет меня лезть прямо в сражение. Переговоры с

графом явно будут проходить не непосредственно на поле боя. Вопрос,

однако, в том, — думал я, уже дав ответ, — что будет после этой встречи.

Ибо придуманная Эвелиной сделка менее всего похожа на "передачу на

попечение". Не получается ли, что я сам, по собственной воле, везу Эвьет

навстречу гибели, возможно — ужасной гибели? Но если я откажусь ее

сопровождать — это ее, разумеется, не остановит. Все, что в моих силах -

это обеспечить ей хоть какую-то безопасность по крайней мере до встречи

с графом. А дальше? Я ведь не собрался и в самом деле ехать с ней к

Лангедаргу? Нет, безусловно нет. Абсурдна сама мысль, чтобы я стал так

рисковать своей жизнью. Тем более — ради чужих целей.

Расспросы в селении быстро снабдили нас информацией об армии

Рануара. Я, правда, побаивался, не сочтут ли нас грифонскими шпионами,

но, похоже, местные об этом не задумывались; и то сказать — слухи и

сплетни одно из главных человеческих развлечений в свободное от

кровопролития время. Значительная часть графских войск отправилась в

поход еще несколько недель назад — очевидно, именно эти силы устроили

грифонцам засаду в долине. Однако и армия, выступившая на северо-запад

под личным командованием Рануара два дня назад, была довольно крупной -

по нынешним, конечно, меркам. Оценки сельских жителей доходили до "тыщ

десять войсков!", но крестьяне склонны к преувеличениям. В реальности

такие силы даже столь крупное графство, как Рануар, могло выставить

разве что в начале войны. Сейчас же, по всей видимости, речь шла о

двух-трех тысячах, и то для того, чтобы собрать их в одном месте (с

учетом уже находившихся на северо-западе частей), граф должен был весьма

основательно оголить свои территории. Игра на обострение продолжалась -

да и то сказать, было бы странно, если бы все закончилось простой резней

мирных жителей в Лемьеже и окрестностях. Уж не идет ли все и в самом

деле к новому генеральному сражению?

Задерживаться близ Нуаррота нам не было никакого резона, так что,

несмотря на близящийся вечер, мы отправились в путь по уходящей на

северо-запад дороге.

Путешествие протекало без помех. Дважды мы миновали развилки — в

первый раз вблизи небольшой деревни, позже — в чистом поле, но, несмотря

на то, что во втором случае не у кого было спросить, каким путем прошла

армия, определить это не составило труда. Здесь даже не требовались

навыки Эвьет — я и сам в состоянии догадаться, что на дороге, где прошла

не одна сотня лошадей, остается больше навоза, чем там, где в последние

дни ездили лишь одиночные всадники и повозки. В целом мы продолжали

двигаться в северо-западном направлении. На этом пути мы миновали

большой монастырь, где как раз начали звонить к вечерне; практически

лишь по этому звону — более многоголосому, нежели обычный колокол,

отбивающий смену стражи и тревогу — и можно было отличить монашескую

обитель от обычной крепости. Массивные зубчатые стены и высокие башни с

бойницами, вероятно, не раз выручали монахов в эти смутные времена.

Однако сейчас, когда теплое, но не жаркое вечернее солнце слева золотило

беленые стены обители, а в открытые ворота неторопливо въезжал воз,

высоко нагруженный сеном, картина выглядела идиллически мирной. Я,

впрочем, менее всего склонен с умилением любоваться монастырями. У меня

к чернорясникам свои счеты. Правда, в монастырских библиотеках порою

скрыты бесценные знания, но и они заперты там, как в тюрьме.

Когда оранжевое солнце уже почти касалось темного гребня леса на

горизонте слева от нас, мы выехали на берег неширокой реки — судя по

всему, той самой Ро, которую пересекли с севера на юг накануне утром.

Теперь нам предстояло пересечь ее в обратном направлении — восточнее,

чем в прошлый раз.

Ни города, ни хотя бы села в этом месте не было, но по крайней мере

мост имелся — правда, деревянный и узкий, двум всадникам еле

разъехаться. В большинстве случаев это не составило бы никакой проблемы

— даже случись нам подъехать к мостику как раз тогда, когда через него

переправлялась бы встречная повозка, ожидание заняло бы меньше минуты.

Но на сей раз вышло иначе.

Еще за несколько сот ярдов до реки мы услышали в тихом вечернем

воздухе доносившиеся с того берега нестройное заунывное пение и какие-то

хлопки, словно пастухи гнали стадо — но обычно пастухи все же не щелкают

кнутами с такой частотой и регулярностью. Когда мы подъехали ближе, то

убедились, что навстречу нам движется некая процессия из трех или

четырех десятков человек. Впереди всех шагал грязный босой человек в

заношенной, распахнутой на груди грубой рясе на голое тело. Обеими

руками он нес, прижимая к плечу и вздымая над головой, большое, чуть ли

не в его собственный рост, деревянное распятие, выкрашенное желтой

краской, что, вероятно, должно было обозначать позолоту. Он был одним из

поющих — правда, из-за тяжести креста у него постоянно сбивалось

дыхание, поэтому по большей части он просто открывал рот. К тому

времени, как мы достигли переправы, он уже взошел на мост, так что я

остановил коня, поняв не без раздражения, что придется пропустить всю

процессию.

Следом за крестоносцем топал голый по пояс плешивый толстяк; на его

жирной потной груди багровели мокнущие язвы. Словно не довольствуясь

ими, он при каждом шаге хлестал себя длинной плетью по спине — через

левое плечо, затем через правое, затем снова через левое и так далее. За

ним вышагивал некто, напротив, худой до полной изможденности, в грязных

лохмотьях; его жилистые босые ноги были закованы в кандалы с длинной

цепью, которая с лязгом волочилась по пыльной дороге, а затем

загрохотала по настилу моста. Его лодыжки были содраны до крови; он

хромал при каждом шаге. Еще одна цепь, обмотанная несколькими витками и

замкнутая амбарным замком, висела у него на шее. Это не был беглый

каторжник — вне всякого сомнения, свои цепи он носил по собственной

воле. Он тоже пытался подтягивать песнопения козлиным дискантом. Следом

брел сухорукий с разбитым в кровь — не иначе как многочисленными земными

поклонами — лбом, а за ним, положив руку ему на плечо, ковылял слепец с

бельмами на обоих глазах, то и дело остервенело чесавшийся свободной

рукой. За ними нахлестывал себя еще один самобичеватель с жутко

перекошенным и отвисшим на правую сторону лицом ("паралич лицевого

нерва", определил я с первого взгляда), дальше стучал костылями

хромоногий горбун и так далее, и так далее… Явно не все они

принадлежали к самым низам общества — тот же толстяк с плетью наверняка

наел себе пузо не на крестьянских или трущобных хлебах — однако все они

были грязны и оборваны; вонь застарелого пота, фекалий, гноя и черт

знает чего еще ощущалась даже в паре ярдов от процессии. Тут и там на