Юрий Нестеренко - Приговор

• Название: Приговор
• Автор: Юрий Нестеренко
• Жанр: Научная Фантастика

---

что-то черное. А может, и темно-красное — при таком освещении определить

было невозможно. Крючковатые пальцы, похожие на птичьи когти, продолжали

впиваться в какой-то продолговатый темный предмет, который эта тварь

держала перед грудью.

Я попятился.

— Дольф! — услышал я обеспокоенный голос за спиной. — Нужна помощь?

— Свет! — крикнул я в ответ, одновременно остро сознавая, что

никакого оружия при мне нет. Сильной, правда, ночная тварь не выглядела,

но кто знает, на что она способна на самом деле… — Мне нужен свет!

Я услышал резкий треск разрываемой ткани, затем — торопливые удары

огнива о кремень. Жуткое существо по-прежнему сидело на полу, не делая

попыток ни броситься на меня, ни убежать. До меня дошло, что я ощущаю

запах, который вряд ли мог бы исходить от духа, даже очень нечистого.

Вонь скорее выгребной ямы, нежели разрытой могилы.

Затем по стенам заметались отсветы пламени, и, быстро скосив глаза,

я увидел подбегающую ко мне Эвелину. В правой руке она держала уже

взведенный арбалет, в левой — мой меч, на который, по уже опробованному

нами варианту, была намотана горящая тряпка. Здесь, где все деревянное

сожгли задолго до нас, это не могло привести к пожару. Тряпку Эвьет,

судя по всему, оторвала от матраса.

— Давай! — я поспешно взял у нее меч и шагнул вперед, протягивая

огонь поближе к сидевшему на полу страшилищу. Оно начало отползать

назад; я задержал руку. Теперь я ясно видел, что моя догадка

подтвердилась — из редкозубого рта на подбородок стекала кровь, а

уродливые пальцы с обломанными черными ногтями вцеплялись в крупную

свежепойманную крысу, из бока которой уже был выгрызен изрядный кусок.

Разглядел я также бельмо на левом глазу и мутный и гноящийся, но,

по-видимому, все-таки зрячий правый, колтун в седых волосах, свежие

следы босых ног на пыльном и грязном полу, изгвазданные и изодранные

останки когда-то явно дорогого, возможно — бального платья…

— Дольф! — голос Эвьет дрожал, но скорее от отвращения, чем от

страха. — Что это такое?!

Руки девочки сжимали арбалет, нацеленный "этому" прямо в лицо. Я

сделал успокаивающий жест, призывая Эвелину опустить оружие. Мне уже все

было ясно.

— Полагаю, хозяйка этого дома, — ответил я на вопрос. — Последняя

из проживавшей здесь семьи. Остальные умерли или были убиты. Слуги,

очевидно, разбежались, когда им стало нечем платить. Прихватив с собой

все, что смогли унести. Остальное разграбили и уничтожили шляющиеся по

округе бродяги и мародеры. А она так и живет здесь. Когда кто-нибудь

приходит, прячется на втором этаже. Питается крысами и объедками,

остающимися после забредающих сюда переночевать.

— Сколько же крыс ей надо ловить в день, чтобы не умереть с голоду?

— брезгливо спросила баронесса.

— Сама видишь, она крайне истощена. Хотя ты права, вряд ли ее

рацион исчерпывается крысами. Ее пальцы черные от земли. Она выкапывает

и ест червяков, жуков, гусениц…

— Дольф! Меня сейчас стошнит!

— Как я уже говорил, человек — тварь живучая, — невозмутимо

констатировал я.

— А что у нее с носом?

— Судя по этим рубцам, его отрезали.

— Кто? Солдаты?

— Кто-то из незваных гостей. Скорее всего, просто бродяги. Едва ли

тут замешана идеология.

— Но зачем?!

— Для развлечения, — пожал плечами я.

Старуха меж тем продолжала сидеть на полу, ничем не показывая, что

понимает хоть что-то из наших слов. Впрочем, на то, чтобы ставить

ловушки на крыс, у нее ума еще хватало — едва ли она смогла бы поймать

проворного и кусачего грызуна голыми руками. Убедившись, что мы ее не

трогаем, она возобновила свою мерзкую трапезу.

— Дольф, — тихо спросила Эвелина, — она ведь дворянка?

— Скорее всего, да.

— Значит, ее сеньор — граф Рануар…

— Вряд ли она обращалась к нему за помощью, — возразил я, поняв, о

чем думает баронесса.

— Но ведь она не сразу дошла до такого состояния!

— Многие люди предпочтут скорее сгнить заживо, нежели предпринять

какие-то решительные меры. Даже не героические, просто решительные.

Попытаться отстоять свои законные права, например. При этом они вовсе не

отказываются от борьбы за жизнь. Просто вместо того, чтобы стараться

что-то изменить, они стараются приспособиться. Жить в дерьме и питаться

крысами и червяками… Причем они даже видят в этом особую добродетель.

"Господь терпел и нам велел."

— Мерзость какая. Никогда не понимала таких.

— Впрочем, — добавил я, — справедливости ради надо заметить, что

решительные меры далеко не всегда приносят положительный результат. В

конце концов, все войны развязываются именно сторонниками решительных

мер… Но такие люди могут потерпеть крах — а могут и победить.

Приспособленцы же всегда будут ползать среди дерьма и жрать объедки.

— Скажи честно, Дольф, — требовательно произнесла Эвьет, — я ведь

не была на нее похожа, когда мы встретились?

— В смысле ума и воли — конечно же нет. Но по части одежды и

прически, по правде говоря, некоторое сходство наблюдалось.

— Извини, — смутилась девочка, отводя взгляд.

— За что?

— За то, что тебе пришлось смотреть на меня в таком виде.

Понимаешь, когда не видишь себя со стороны, как-то не задумываешься…

— Ничего страшного. Не забывай, я сам рос в трущобах, так что не

отличаюсь строгостью в вопросах этикета. Хотя, конечно, опрятность -

штука нужная.

— Все равно, ни за что и никогда я бы не стала такой, как она, -

твердо заявила Эвелина. — Я думала, что не встречу никого презреннее,

чем та старуха в деревне с собаками. Но та, по крайней мере, была

простой крестьянкой. А эта — аристократка…

— Боюсь, что предел человеческого падения не зависит от сословия, -

возразил я. — И сомневаюсь, что он вообще есть, этот предел.

Бывшая хозяйка дома меж тем уже доела крысу целиком, с головой и

лапками. Изо рта у старухи теперь торчал лишь длинный голый хвост,

подрагивавший в такт движению ее челюстей. Эвелина сглотнула, борясь с

тошнотой, и решительно вновь подняла арбалет. Старуха не выразила ни

испуга, ни протеста, явно не понимая, что происходит.

— Не надо, — покачал головой я. — Она безвредна.

— Человек не должен жить в таком состоянии!

— Не должен, — согласился я, — но что ты будешь делать с трупом?

Оставишь гнить прямо тут, или, может, тебе охота тратить время и силы на

похороны?

— Если и тут, что страшного, — пробурчала Эвелина, еще недавно

бывшая сторонницей соблюдения похоронных формальностей. — До утра

провонять не успеет, а утром мы уйдем.

— Она воняет уже сейчас, — усмехнулся я. — Но мы-то уйдем, а дом

станет непригоден на долгое время для тех, кто придет следом.

— Для бродяг и мародеров?

— Может быть. А может, для таких путников, как мы. Кто ведает?

Знаешь, я называю это "принципом неумножения грязи". Ты не обязан

убирать грязь за другими. И ты не сможешь убрать ее всю, даже если очень

захочешь. Но если ты можешь сам не увеличивать количество грязи — не

увеличивай его. Как в буквальном, так и в переносном смысле. Даже если

все вокруг поступают иначе.

— Ну, пожалуй, — без энтузиазма согласилась Эвьет. — А она не

заявится к нам, пока мы спим?

— Не заявится. Я загоню ее обратно на второй этаж, — я снова шагнул

вперед, приближая импровизированный факел (уже, впрочем, догоравший) к

лицу полоумной. — Ну, пошла! Пошла! Наверх!

Старуха стала отползать, демонстрируя вполне животный страх перед

открытым пламенем, а затем, видя, что я не отстаю, поднялась на ноги и,

понукаемая взмахами пылающего меча, словно изгоняемая из рая Ева,

заковыляла к лестнице. Странно, что она вообще отважилась спуститься,

пока посторонние оставались в доме — но, как видно, голод оказался

сильнее жалких остатков благоразумия, еще сохранявшихся в ее мозгу.

Теперь, однако, она утолила аппетит и готова была удалиться. Уже без

дополнительных понуждений с моей стороны она полезла на четвереньках

вверх по ветхой лестнице, привычно перебравшись через сломанные ступени;

прочие, хотя и скрипели, выдерживали вес ее исхудавшего почти до скелета

тела.

— Ну ладно, — сказал я Эвелине, когда старуха скрылась из виду, -

покарауль тут еще немного, чтоб она не вернулась, а мне надо сходить на

двор, — и почти вприпрыжку устремился к дверям.

Мой расчет оказался верным — старуха больше не спустилась, но