Ричард Уэст - Иосип Броз Тито. Власть силы

• Название: Иосип Броз Тито. Власть силы
• Автор: Ричард Уэст
• Издательство: Русич
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-88590-758-7;1-85619-437-Х

Книга британского писателя и журналиста Р. Уэста знакомит читателя с малоизвестными страницами жизни Иосипа Броз Тито, чья судьба оказалась неразрывно связана с исторической судьбой Югославии и населяющих ее народов. На основе нового фактического материала рассказывается о драматических событиях 1941-1945 годов, конфликте югославского лидера со Сталиным, развитии страны в послевоенные годы и назревании кризиса, вылившегося в кровавую междоусобицу 90-х годов.

---

В июне 1942 года Хебранга выпустили из тюрьмы, и уже в ноябре того же года он отправился к Тито в Бихач. Во время войны и после освобождения Югославии Хебранг всячески отстаивал хорватские интересы в КПЮ, особенно в том, что касалось границ с Сербией.

В 1948 году, встав на сторону Сталина в конфликте с Тито, он оказался в тюрьме, где впоследствии скончался. Позднее Ранкович заявил, что его полиция обнаружила признание, сделанное Хебрангом в усташских застенках.

«Почему же вы тогда не допросили его?» – поинтересовался Тито, на что Ранкович ответил:

«Я думал, что ты сам расспросил его обо всем в Бихаче»[211].

Хорватам иной раз удавалось выжить в Ясеноваце. Из огромного количества усташских документов, касающихся «чистки», а также из подробных свидетельств немногих узников – тех, кому посчастливилось бежать или быть выпущенным из лагеря, явствует, что в одном только Ясеноваце было убито по меньшей мере 70 тысяч сербов, евреев и цыган. Общее количество убитых в лагерях НХГ, естественно, намного больше, хотя и не превышает миллиона, вопреки тому, что утверждают иногда сербы.

Особенно шокирует тот факт, что среди ясеновацких убийц было шесть францисканских священников, самым свирепым из которых являлся отец Мирослав Филиппович-Майсторович, известный узникам под кличкой Фра Сотона (Брат Дьявол). По словам одного из свидетелей, прозвучавших на процессе над этим священником, Филиппович-Майсторович казался добрым и вежливым, за исключением тех случаев, когда совершались убийства. Тогда он становился ни с кем не сравнимым изувером. Он был организатором всех массовых казней…

Он продолжал истреблять своих жертв каждую ночь и возвращался под утро в заляпанной кровью одежде»[212].

Еще один бывший лагерник описывал, как однажды Майя Сломич-Буздон появилась вся забрызганная кровью и с гордостью сообщила Брату Дьяволу, что только что «убила семерых». При этих словах отец Майсторович нежно обнял ее и сказал:

«Вот теперь я люблю тебя, теперь я знаю, что ты настоящая усташская девушка»[213].

Другого францисканского убийцу, Звонко Бревало, обычно видели пьяным в обществе проституток в местных тавернах. Тем не менее этот изверг хвастался вытатуированными на пальцах его левой руки буквами K-R-I-Z (Крест). Эти францисканцы продолжали при этом проводить мессы и читать проповеди во славу усташского государства.

Апологеты хорватской церкви, и особенно архиепископ Степинац, утверждают, что эти францисканцы-усташи действовали вопреки Ордену и церковной иерархии.

В марте 1953 года профессор американского университета Богдан Радица писал в католическом журнале «Commonweal», что все францисканцы, вовлеченные непосредственно в кровавые преступления, были отлучены от церкви. И тем не менее, спустя несколько недель, Доминик Мандич, глава хорватских францисканцев в США, написал в издаваемом в Чикаго журнале «Даница»:

«Ни один из герцеговинских францисканцев не был отлучен от церкви во время войны или каким-либо иным образом наказан церковными властями за поступки, не подобающие священнику»[214].

Даже те францисканцы, которые не совершили или не стали свидетелями преступлений, похоже, знали, что происходит в лагерях, подобных Ясеновацу. Об этом недвусмысленно свидетельствует один из наиболее отвратительных документов, цитируемых Виктором Новаком в «Magnum Crimen».

31 июля 1942 года францисканец Иво Бркан писал из Корацы (что в Боснии) усташскому префекту в Дерванте относительно жен тех сербов, которые были отправлены в концлагеря по обвинению в актах неповиновения:

В пяти окрестных деревнях имеется около 500-600 вдов, готовых для замужества, молодых и желанных созданий, которые быстро забыли тех, кого увезли (то есть своих мужей)… Природа берет свое, и теперь эти вдовы хотели бы снова выйти замуж, естественно, за католиков, потому что теперь по соседству нигде нет сербов. Сейчас настал удобный момент, чтобы как можно быстрее обратить их и их детей в католическую веру и внедрить дух хорватского самосознания, что почти не потребует никаких усилий для нашего правительства и церкви. Правительству нужно будет открыть школу, чтобы обучать детей католичеству и усташской государственности… а также уполномочить церковь разъяснять фактическую правду о том, что болезни происходят от неповиновения, с тем, чтобы вдовы могли бы теперь выходить замуж за наших людей. Это материально обеспеченная община, состоящая примерно из 500 домов, а может, даже большего их числа, готова измениться стать хорватской и принять католическую веру для того, чтобы через брак, в который большинство из местных женщин хотят вступить с нашими мужчинами, обратиться к нашей религии…

Наши люди (католики) уже посматривают на эту землю и здешних красивых женщин, но понимают трудность, которую испытывает наше государство в признании того, что убито около 900-1000 человек, и по этой причине мы просим указаний на тот счет, как нам объяснить их исчезновение и в то же время сохранить репутацию государства[215].

Это письмо, должно быть, является одним из самых зловещих документов из всех когда-либо опубликованных.

Единственным человеком, во власти которого было положить конец усташскому террору, являлся архиепископ Загреба Алоизий Степинац. Но он продолжал осуществлять как личную, так и публичную поддержку Павелича и его режима. Апологеты Степинаца, которые теперь добиваются его канонизации, уверяют, что он не выступал против злодеяний для того, чтобы остаться на своем посту и использовать свою власть ради спасения несчастных жертв усташского террора. Степинац действительно проявлял заботу и помогал отдельным сербам, евреям и коммунистам, особенно их детям.

Словенский офицер из Королевской югославской армии Станислав Ропотец, направленный в 1942 году в Загреб в качестве британского агента, сообщал, что сербы и евреи неплохо отзываются о Степинаце. В пяти секретных беседах архиепископ сказал Ропотецу, что он больше не верит в независимую Хорватию и надеется на возрождение Югославии после войны[216].

В свете последних заявлений в пользу независимой Хорватии Степинац, очевидно, говорил союзникам (в лице их агента) то, что, по его мнению, они хотели от него услышать.

Апологеты Степинаца также подчеркивают то, что в 1942 и 1943 годах он произнес несколько проповедей, в которых мягко упрекал насильное обращение в католичество и расовую ненависть.

Однако Степинац ни разу публично не осудил ни истребление сербов, сопровождавшее насильственное обращение в католичество, ни роль НХГ в гитлеровском «окончательном решении» еврейского вопроса. В единственном критическом письме к Павеличу, написанном 24 февраля 1943 года, Степинац осудил Ясеновацкий лагерь как «черное пятно на репутации НХГ… и позор всей Хорватии»[217]. И все же это личное осуждение он высказал только тогда, когда обнаружил, что католические священники, так же как и сербы, евреи и цыгане, находились в числе обреченных на смерть.

Жертвами пали хорватский патер Франьо Рихар и семь словенских священников, которые были высланы немцами в НХГ, где они не смогли принять усташские лозунги.

Архиепископ Степинац написал Артуковичу, министру внутренних дел, ходатайствуя за отца Рихара, и получил в ответ следующее письмо:

Загреб, 17 ноября 1942 года.

В связи с вашим любезным запросом от 2 ноября 1942 года, в соответствии с прилагаемым извещением, довожу до вашего сведения, что Франьо Рихар по решению нашего министерства от 20 апреля 1942 года за номером 26417/1942 был осужден к насильственному заключению в концентрационный лагерь Ясеновац на срок до трех лет… поскольку, являясь пастором Горни-Штубицы, он не провел торжественную мессу в годовщину основания Независимого Хорватского Государства… а также не согласился пропеть псалм «Те Deum Laudamus», уверяя, что церковным обрядом это не предусмотрено[218].

Итак, Степинац с обращением все-таки выступил, но отец Рихар после трехмесячного пребывания в Ясеноваце был уже мертв. Как отмечает Хьюберт Батлер в своем эссе, посвященном Артуковичу, архиепископ Степинац едва ли мог спасти отца Рихара, тем более что сам призывал пропеть «Те Deum» в честь дня рождения «славного лидера Хорватии Анте Павелича». Когда епископ Мостара Алоизий Мишич, единственный из старших по сану церковнослужителей, кто осмелился бросить вызов усташам, умер в феврале 1942 года, в клерикальных газетах не напечатали ни единого слова соболезнования, ни слова сожаления лично от Степинаца.

В августе Степинац вылетел в Мостар на церемонию инаугурации местоблюстителя Мишича – усташа, страстно ненавидевшего сербов[219].

Апологеты Степинаца с трудом находят объяснения тому, почему тот оправдывал усташский режим перед своим наиболее влиятельным покровителем – папой Пием XII. Во время войны по крайней мере один кардинал, француз Эжен Тиссеран, потрудился узнать, что же происходит в НХГ, и часто упрекал усташского дипломата в Ватикане Николу Русиновича.