Георг Лукач - Исторический роман

• Название: Исторический роман
• Автор: Георг Лукач
• Издательство: Литературный критик
• Жанр: Философия
• Год: 1937

Литературный критик, 1937, № 7, 9, 12; 1938, № 3, 7, 8, 12.

---

Уже из сказанного видно, что роман Генриха Манна принадлежит к лучшим образцам современной литературы. Но надо еще добавить, что Генриху Манну удалось создать положительный образ — образ, в котором сосредоточены многие из человеческих качеств тех борцов, которые на протяжении веков развивали культуру вопреки реакции, и защищают современную культуру против натиска фашистского варварства. Портрет Генриха IV — замечательное произведение искусства.

Однако задача романа не может быть исчерпана созданием портрета, пусть даже замечательного. В этом романе Генрих Манн ставит себе целью изобразить большой поворот в истории французского народа. Этот поворот выразился в переходе Генриха IV в католицизм и в установлении религиозной терпимости, которая прервала гражданскую войну между гугенотами и католиками, длившуюся из поколения в поколение; начался период, которому Франция обязана своим позднейшим колоссальным подъемом во времена Людовика XIV. Между тем исторический поворот изображен Генрихом Манном несравненно слабее и бледнее, чем портрет короля Генриха IV.

Историческая новизна и значительность короля Генриха IV заключались в том, что он перестал быть вождем только одной партии, гугенотов, а с помощью гугенотов и всех прогрессивных элементов страны добился национального сплочения Франции. Но эта историческая новизна изображена писателем чересчур отрывочно. Биографически-психологическая концепция романа позволяет новым общественным принципам проявляться только эпизодически, да и то лишь в форме уединенных размышлений героя.

Правда, биографические факты подготовляют читателя к восприятию исторического поворота.

Генрих, вскоре после отравления его матери, тайно встречается с Колиньи. Адмирал говорит о парижанах:

"— Нас ненавидят, потому что ненавидят религию. "И это, видимо, потому, что вы слишком часто позволяли грабить", — добавил про себя Генрих, вспоминая простую харчевню. — До этого никак нельзя было доводить, — сказал он. — Все мы французы.

Колиньи отвечал: — Но одним уготовано небо, а другим — проклятие. Так это будет и впредь — ведь недаром же ваша мать-королева жила и умерла в этой вере.

Сын королевы Жанны опустил голову. Нечего было возразить, раз великий соратник его матери воззвал к ее памяти. Оба они, старик и покойница, были вместе против него, они были современники, отличались одинаково непоколебимой твердостью взглядов".

Полная чуждость Генриха и Колиньи здесь очень ясна, тем более, что уже в одной из предшествующих сцен, в харчевне, Генрих Манн показал своему Генриху IV живую картину ненависти парижан. Но и здесь их противоположность выражена в мыслях про себя, а дальше она превращается уже в немой аккомпанемент начинающемуся с этого места очень живому и широкому рассказу о переживаниях Генриха во дворце. И даже после его бегства от двора, во время открытой борьбы против него, эта противоположность живет только в уединенных размышлениях одинокого гения, которого чудесная сила истории сделала предводителем целого народа.

"Вождем протестантов он должен был быть: им стал теперь вместо него другой, его двоюродный брат Кондэ, который раньше поспел. Этот ревностен, тороплив и не видит ничего дальше борьбы партий.

Глупой башке доверились вы, добрые люди истинной веры! Этот все еще живет во времена господина адмирала. Не понимает, что было бы одно н то же — поделить королевство ради религии или же разодрать его ради собственной выгоды, как хочется непоседе".

Времена адмирала Колиньи прошли: вот большая историческая истина, которую хочет изобразить Генрих Манн. Ведь только эта смена эпох делает возможным, чтобы мысли Генриха IV не остались мечтами эксцентричного и одинокого чудака, а победоносно главенствовали в гражданской войне и стали путеводной нитью для целого периода, притом периода расцвета во французской истории. Секрет победы Генриха IV заключается в том, что он, как и всякий исторически замечательный человек, понял мощное стремление народа к изменению всей жизни, дал этому стремлению сознательную форму и помог претворить его в действие.

Но, как было сказано, этот исторический поворот остается у Генриха Манна только фактом биографии Генриха IV. Поэтому его победа производит далеко не такое сильное впечатление, как его психологическое развитие и воспитание характера. Мы не считаем нужным еще раз подробно доказывать, что причина этой слабости хорошего романа заключается в чрезмерной узости биографически-психологического принципа; если нам говорят, что личные взгляды одинокого гениального человека своей собственной силой побеждают все преграды со стороны друзей и врагов, то, как бы эти его взгляды ни были верны и глубоки, такой рассказ вряд ли может быть убедительным.

Победа идеалов Генриха IV была бы убедительна лишь в том случае, если бы автор создал живые образы людей, более или менее сознательно, более или менее решительно идущих в том же направлении, что и сам герой; тогда герой воспринимался бы нами как предводитель, объединяющий все разрозненные усилия. Различие между периодом адмирала Колиньи и Генриха Наваррского предстало бы тогда, как две ступени в развитии французского народа. А этого в романе Генриха Манна нет и вообще в биографическом романе быть не может, как бы ни были психологически тонко изображены краткие моменты, когда вспыхивают, сталкиваясь друг с другом, различные темпераменты и противоположные взгляды — Генриха и его матери, Генриха и адмирала.

Прогрессивные исторические тенденции французского общества того времени могут быть увидены, даже в некоторых сторонах жизни господствующих слоев. Но абстрактно-гуманистические предрассудки заставляют Генриха Манна подходить с предубеждением к исторически относительным формам прогресса. Он не видит, что торжество религиозной терпимости было шагом к установлению абсолютизма, который играл тогда для Франции прогрессивную роль, что преодоление режима Колиньи было этапом в борьбе абсолютной монархии против феодализма. Эта борьба шла во Франции очень сложным и неровным путем. Несомненно, уже перед Екатериной Медичи вставали такие вопросы и задачи, которые позволяют ее признать объективной предшественницей Генриха IV: мы говорим о, том времени, когда она использовала гугенотов для того, чтобы лишить Гизов их преимуществ, и, опираясь на буржуазного канцлера и партию "политиков", пыталась установить равновесие двух крайних религиозных партий ради упрочения абсолютизма.

В данной связи нет необходимости говорить об исторических причинах, обусловивших крушение планов Екатерины Медичи. Но надо отметить существенное обстоятельство: в романе Генриха Манна нет даже упоминания о партии "политиков" и о канцлере Ль'Опи-тале. Понятно, почему этих фактов нет — они выходят за рамки непосредственной биографии героя; но вследствие этого гению Генриха полностью приписано то, что было на самом деле одной из важнейших тенденций времени и реальной предпосылкой для победы Генриха.

Узость и отвлеченность общей концепции, просветительские предрассудки писателя не позволяют ему создать исторически правдивый образ Екатерины Медичи. Эта королева у Генриха Майна — сильно стилизованная, фантастическая фигура, нечто вроде ведьмы, воплощающей в себе принцип зла. Это характерно для тех границ, в которые неизбежно заключен даже талантливый исторический роман-биография: образы людей упрощаются, теряют свою конкретную и внутренне подвижную диалектику; все они только планеты, вращающиеся вокруг героя-солнца.

Слабые стороны "Генриха IV", романа выдающегося, должны быть отмечены именно потому, что они вовсе не свидетельствуют о недостатке художественного дарования у автора; напротив, как мы уже говорили, этот роман показывает, что Генрих Манн достиг большой художественной зрелости вообще и, в особенности, умения создавать живые образы людей. Но форма романа-биографии ограничивает реализацию художественных возможностей Генриха. Манна. Благодаря ей узко биографические, персонально-психологические черты приобретают несоразмерно большое значение, а значение настоящих движущих сил истории преуменьшается. Это неправильное распределение препятствует тому, чтобы главное содержание романа — большой исторический переворот — выявилось с подлинной пластичностью и яркостью.

Ложность пропорции отражается и на психологической обрисовке характеров; здесь тоже черты, менее существенные для основной линии развития, берут перевес и, в известной мере, сводят характеристику людей к описанию неподвижных состояний, вообще присущих человеку. Это недостаток, общий всем биографическим романам; с ним связано слишком суммарное изложение всего, что относится к душевным кризисам, к изменениям психологии, отражающим кризисы и перемены в объективном мире.