Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

борьбы, возможную под огнем заряжающихся с казенной час­ти ружей, и успешно повел ее вопреки упорству своих началь­ников». Это звучит весьма непочтительно, но то же, только несколько другими словами, отнюдь не заимствуя у Энгельса, говорит прусский генеральный штаб, когда он устами одного своего даровитого члена заявляет о французских революцион­ных войсках следующее: «Понятно, что стрельба врассыпную не была предписана их уставом, потому что последний во всех отношениях походил на прусский. Битва врассыпную была французам не предписана, а явилась сама собой; нужда поро­дила добродетель, а так как последняя соответствовала реаль­ным соотношениям, то она сделалась силой». Положение Мар­кса, что не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, бытие определяет их сознание, находит себе особенно яркое подтверждение в области истории войн. Чем сильнее и непос­редственнее сопротивление с бытием, тем яснее и быстрее раз­вивается сознание. В войне солдат быстрее офицера поймет положение вещей и будет инстинктивно действовать сообраз­но с этим пониманием, и наивысший «гений» полководца со­стоит в том, чтобы понять внутренние побуждения инстинк­тивных действий солдат и самому действовать сообразно это­му пониманию. Как тяжело это дается даже знаменитым генералам, можно видеть из документов и дневников Карно, Дюмурье, Гоша, Гувион Сен-Сира и других офицеров, кото­рые обучали добровольцев Французской республики и вели их в бой. По этим свидетельствам, которыми потом так усерд­но пользовались с целью изгнать из прусской армии, несмотря на 1813 и 1814 гг., народный элемент, добровольцы были со­вершенно подобны рекрутам Фальстафа, и все же австрийские и прусские образцовые войска разбились о преграду, которая им была противопоставлена в виде этих «жалких» отрядов.

Вся история войн может быть только тогда понятна, если ее свести к ее экономическим основаниям. Если же считать движу­щим их рычагом большую или меньшую «гениальность» полко­водцев, войны превращаются в исторический роман. Наиболее образованные из генералов XVIII столетия прекрасно понима­ли значение народного вооружения. Это было открыто высказа­но маршалом саксонским, графом Цур-Липпе, это высказал так­же и Фридрих, будучи кронпринцем, в своем «Анти-Макиавел­ли». Он даже сделал вывод: «Римляне не знали дезертирства, без чего не обходится ни одно из современных войск. Они сра­жались за свой очаг, за все наиболее им дорогое; они не помыш­ляли достигнуть великой цели позорным бегством. Совершен­

но иначе обстоит дело у современных народов. Несмотря на то что горожане и крестьяне содержат войско, сами они не идут на поле битвы, и солдаты должны быть набираемы из подонков общества, и только при помощи жестокого насилия их можно держать в строю». Даже если называть «гениальностью» то, что Фридрих и другие военные его времени понимали всю ненадеж­ность наемного войска, то эта «гениальность» ничего не изме­нила в стратегии и тактике войн при помощи наемников, и даже особого теоретического значения не могло иметь то обстоятель­ство, что ученые стратеги великих военных держав понимали военную мощь народного ополчения и что они ему отдавали предпочтение в своих учебниках.

Вместе с изменением экономических условий изменяется так­же и устройство войска, причем в самой природе вещей заключа­ется то, что практика массы гораздо скорее приспосабливается к изменившимся условиям, нежели теория отдельных лиц. Поэто­му офицеры учатся у солдат, а не солдаты у офицеров. Американ­ские и французские крестьяне изобрели стратегию XIX столе­тия, и большой смысл имели слова старого Циглера, сказанные им во время военных дебатов в немецком рейхстаге: «Так называ­емые профессионалы всегда срамились». Они срамились всегда, когда военная компетенция желала обойти последствия эконо­мического развития. Фридрих достиг своих успехов, потому что он знал, что в его время возможно только наемное войско, хотя прекрасно понимал преимущество войска народного; после его смерти наиболее компетентные офицеры его войска, независимо от их личных способностей к военной службе, имели различную судьбу, смотря по тому умели ли они приспособить свои теоре­тические знания к изменившимся экономическим условиям и умели ли они учиться у своих солдат или нет.

В более позднее фридриховское время к наиболее значитель­ным офицерам его штаба принадлежали капитан фон Штойбен и майор фон Беренгорст. Оба испытывали «немилость» короля, относившегося с недоверием к духовно-одаренным офицерам, и оба покинули прусское войско. Штойбен отправился в Аме­рику, где он, как известно, оказал большие услуги при военной организации восставших. Здесь в 1793 г. он сказал немецкому военному писателю фон Бюлову, что французские доброволь­цы, доблести которых не понимали даже их собственные гене­ралы, вели такую же войну, как и американские повстанцы, и были так же непобедимы. Беренгорст более не поступал на во­енную службу, но он написал свои знаменитые заметки о воен­ном искусстве, в которых он подверг резкой критике,

Русская конница времен Екатерины II

подтвержденной потомством, фридриховское войско. Совершенно вер­но сказал он о Фридрихе: «Он прекрасно понимал, как обра­щаться с машиной, но не понимал, как ее строить»; Беренгорст осуждал «крайнюю грубость, жестокость и рабство военной службы», «убожество и уродливость искусства парадов». Но все же этот проницательный наблюдатель настолько не пони­мал истинной сущности этих вопросов, что еще спустя два года после битвы при Йене писал, что «новый гений тактики» дол­жен изобрести «какое-либо лучшее средство», чтобы сломить наполеоновскую стратегию.

Наша мысль подтверждается еще лучше на судьбе двух знаме­нитых генералов. Если в прусском войске когда-либо был гениаль­ный полководец и организатор, который собственными усилиями, несмотря на все юнкерские происки, несмотря на свое крестьян­ское происхождение, достиг высшего поста, но все же был душой

связан с народом и был свободен от различных предрассудков, то это был Шарнгорст. Целых 10 лет до Йены работал он с величай­шим напряжением над реформой прусского войска, но, живя сре­ди этого войска, он, несмотря на теоретическое изучение наполе­оновских походов, остался верен фридриховской стратегии. Толь­ко во время осенней кампании 1806 г., когда он лично видел маневрировавшие французские войска в последних передвижени­ях перед битвой при Йене, которой он в качестве начальника прус­ского генерального штаба должен был сам руководить, с его глаз как бы спала завеса. Он тотчас же попытался перенять превос­ходную стратегию французов, но его попытки были безрезуль­татны при тогдашнем составе прусского войска. Никакой воен­ный «гений» не мог предупредить окончательного поражения прусского войска. Действительный гений Шарнгорста проявил­ся здесь в том, что он понял истинную сущность вещей и вел в продолжение семи лет почти нечеловеческую борьбу с невероят­но ограниченным королем и с невероятно своекорыстным клас­сом юнкеров, пока наконец не организовал прусского войска со­ответственно новым условиям экономики, что дало ему возмож­ность вновь бороться с французским войском. Шарнгорст, так же, как и его друзья Гнейзенау, Бойен, Грольман, требовал осво­бождения крестьян по меньшей мере так же энергично как и Штейн, Шен, Гарценберг.

Только один полковник Йорк со своим егерским полком отли­чился во время позорного бегства после Йены при счастливых стычках при Альтенцауне и Варене; это были единственные ма­ленькие успехи, которые имело прусское войско за все время этой войны. Йорк разбил французские части, его преследовав­шие, их же собственной стрелковой тактикой. Но Йорк был во всем абсолютною противоположностью Шарнгорста: он был офицером старой школы, желавшим полностью сохранить ар­мию Фридриха. Это был сумрачный человек, желчный последо­ватель железной дисциплины, кашубский юнкер со всеми ограниченнейшими предрассудками этого класса. Он выслужился в той легкой пехоте, которую Фридрих организовал незадолго до своей смерти, и хотя, в общем, и эти батальоны не могли освобо­диться от условий существования фридриховского войска и по­этому скоро превратились в такие же неповоротливые линейные войска, как и другие части, но все же был один полк в прусском войске, который находился в приблизительно сходных экономи­ческих условиях, как и французские войска, а именно: егерский полк, во главе которого был поставлен полковник Йорк за не­сколько лет до Йены. Этот полк был организован Фридрихом во

время силезской войны, чтобы иметь подвижной отряд против кроатов и пандуров, находившихся в австрийском войске; для этой цели, само собой разумеется, надо было привлечь не иност­ранных наемников или крепостных крестьян, а таких людей, ко­торые сражались бы ради своих собственных интересов. Этот отряд был организован из обученных охотников, сыновей стар­ших и младших лесничих и других чиновников, которые своей службой приобретали право на получение места лесничего. Та­ким людям даже палка не могла внушить необходимой для пара­дов выправки, даже на королевских смотрах им разрешалось про­ходить более удобно — толпой. В мирное время этот полк, отли­чившийся на войне, стал мишенью для насмешек со стороны фридриховских солдафонов: они называли его «старым фронто­ном в стиле барокко», уцелевшим среди великолепных построек прекрасной армии. Полк этот сделался военным курьезом, и Йорк взял на себя командование им только после большого сопротив­ления. Но так как он при всем том был очень честолюбивый и способный офицер, то из практических опытов повседневной службы он понял, что из этого войска можно кое-что сделать, если отнестись к нему с вниманием и обучить его бою врассып­ную. Общественное положение солдат определило военное со­знание офицера. Но это сознание быстро погасло, когда Йорк благодаря успехам при Альтенцауне и Варене быстро достиг та­кого высокого поста по военной иерархии, что его привлекли к участию в обсуждении военных реформ. Тогда он излил яд и желчь; он стал заниматься такими злостными доносами королю, что с Шарнгорстом приключилась опасная для жизни нервная лихорадка; он ликовал при отставке Штейна, последовавшей по приказу Наполеона: «Этим, — говорил он, — раздавлена безум­ная голова, а остальное змеиное отродье, надо надеяться, захлеб­нется собственным ядом». Еще во время войн 1813 и 1814 гг. Йорк в качестве командира корпуса благодаря своим идеологиче­ским и теоретическим представлениям ставил тяжелые препятст­вия наполеоновской стратегии Гнейзенау, но свойства тех пол­ков, которыми он командовал, так определяли его военное созна­ние, что Блюхер мог о нем сказать: «Никто так не тяжел на подъем до вступления в бой, как Йорк, но когда он вступает, никто не кусается так больно, как он».