Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Россия и Франция заключили в Тильзите самый тесный союз: все войны в Европе они должны были вести совместно. Россия присоединялась к континентальной системе и приняла на себя посредничество между Англией и Францией; в случае если бы это посредничество не удалось — а это разумелось само со­бой, — Россия должна была выступить против Англии вместе с Францией. От Швеции, Дании и Португалии следовало по­требовать объявления войны Англии, а в случае если они бу­дут противиться, обрушиться войной на них самих. Франция взяла на себя посредничество между Россией и Турцией, кото­рые находились в состоянии войны. Если Турция отклонит это посредничество или в течение 3 месяцев после принятия его не заключит мира, все ее европейские провинции, за исключе­нием города Константинополя и Румелии, должны были быть освобождены от турецкого ига. В конце концов Наполеон «из внимания» к царю возвратил прусскому королю меньшую часть прусского королевства; для себя он сохранил прусские провинции на левом берегу Эльбы и бывшие польские провин­ции, из которых он все же Белостокский округ — территорию в 206 кв. миль с 186 000 жителей — уступил царю.

На первый взгляд этот мир кажется львиным дележом в поль­зу Наполеона. Он добился содействия России почти что в форме покорной вассальной зависимости в выступлении против Анг­лии, получил вдобавок большую часть прусского королевства, и все, чего он добился, было выражено в ясных и недвусмысленных словах. Напротив, доля России в общей добыче определялась в весьма расплывчатых чертах. Было обусловлено, что Россия дол­жна получить шведскую Финляндию и турецкое Дунайское кня­жество, однако это можно было прочесть в лучшем случае между строк, но не строках мирного договора. Единственным осязатель­ным приобретением царя был Белостокский округ, причем он был отнят у того самого короля, с которым царь только что заключил торжественный оборонительно-наступательный союз. Более по­зорного приобретения нельзя было и представить, и даже совре­менникам, которые в этом отношении отнюдь не были избалова­ны, казалось невероятным, что «могущественный российский са­модержец» позволил подвергнуть себя в Тильзите моральному унижению со стороны плебейского завоевателя и в ответ на это осыпал его пылкими заверениями в дружбе, так же как за несколь­ко недель до этого прусского короля.

И все же Талейран был прав, когда он, пожимая плечами, в следующих словах охарактеризовал договор, который он заключил как наполеоновский министр: «Этот договор — только средство прощупывания почвы, которое хотят выдать за систему». Талейран учуял трупный запах и вскоре же на­чал вести конспиративные переговоры с царем против своего господина и учителя.

Воображая, что царь может одним державным росчерком пера включить свою империю в континентальную систему, На­полеон впал в ошибку старой кабинетной политики. Совершен­но так же прусский король Фридрих во время заключения Вест­минстерской конвенции 1756 г., которая принесла ему Семи­летнюю войну, вообразил, что английское правительство может принести и принесет в жертву торговлю с Россией, чтобы не дать русским напасть на Пруссию. А Англия все-таки легче мог­ла пожертвовать торговлей с Россией, чем Россия торговлей с Англией. Присоединение России к континентальной системе означало крах русской торговли и тем самым также и русских финансов, полную, не поддающуюся никаким исчислениям пе­редвижку всех имущественных ценностей внутри страны, разо­рение огромного количества фамилий; таким образом, вопрос о том, когда франко-русский союз распадется изнутри, был воп­росом ближайшего времени.

К тому же царь одержал существенный успех как раз в том пункте, в котором, как казалось, он наиболее позорно проиг­рал. Хотя первые переговоры между Александром и Наполео­ном велись с глазу на глаз, однако, на основании высказыва­ний их самих и их министров, можно почти не сомневаться, что Наполеон требовал полного уничтожения прусского го­сударства и пытался получить согласие царя на это, предлагая ему польско-прусские провинции и польскую корону. Как бы ни было заманчиво для Александра это предложение, он все же на него не пошел. Совершенно безразлично, играли ли при этом роль моральные соображения, хотя полное низложение Гогенцоллернов с согласия русских и через такое короткое время после договора, заключенного в Бартенштейне, даже для много выдерживающей совести царя явилось бы тяжелым бре­менем. Его собственные интересы требовали, чтобы предло­жение Наполеона было отклонено.

Здесь также можно привести аналогию из эпохи Семилет­ней войны. В последние годы этой войны царица Екатерина мог­ла нанести решительный удар прусскому королевству и со сво­ей стороны прикарманить восточнопрусскую провинцию,

Кавалерия Наполеона: трубач, шевалежер, кирасир

которая уже с самого начала войны была занята русскими войска­ми и не могла быть вырвана из их рук прусским королем. И все же Екатерина предпочла сохранить этого короля как своего вас­сала, который должен был помочь ей загнать в тенета польскую и турецкую дичь; при этом Екатерина обделала превосходные дела, о чем ее внук Александр, конечно, не мог не знать. Даже если бы он хотел пренебречь этой традиционной политикой русских царей, он не мог бы этого сделать. Его генералы и ми­нистры совсем недавно вынудили его объявить войну — из стра­ха, что французские армии, если они перейдут русскую грани­цу, вызовут восстание в бывших польских провинциях так же, как они разожгли восстание в бывших польских провинциях прусского государства; эти генералы и министры опасались и за Россию, как бы французы не пообещали свободу крепост­ным. Следовательно, царь натолкнулся бы на непреодолимое противодействие в собственном лагере, если бы потерпел рас­пространение французского владычества вплоть до Вислы.

Для Наполеона несогласие царя было чувствительным уда­ром. Когда он после сражения при Эйлау завязывал сношения с прусским королем, он намеревался сделать из прусского госу­дарства оплот против России. Когда этот план потерпел круше­ние, он мог прийти к тому самому убеждению, которое в то время русский генерал Будберг выразил в следующих словах, адресованных одному прусскому чиновнику: «С таким монар­хом, как ваш, никто не может спасти страну. Он слушает и сле­дует только советам слабых и негодяев. Из-за него Пруссия по­гибнет». Наполеон хотел ликвидировать прусскую монархию, намереваясь, очевидно, как он при случае и высказывал, пере­дать своему брату Жерому земли прусской династии, конечно, в виде вассального по отношению к Франции государства и в то же время — с задачей преобразовать его на современных нача­лах. В меньшем масштабе он выполнил потом это свое намере­ние применительно к королевству Вестфалии, ядро которого составляли бывшие прусские провинции на левом берегу Эль­бы. Этот план был расстроен царем, но Наполеон сейчас же сделал двойной встречный ход. Из бывших польских провин­ций прусского государства, которые отошли к нему по Тильзитскому миру, он создал герцогство Варшавское, передав его вновь испеченному саксонскому королю, который вскоре же должен был стать самым послушным из его немецких вассалов. До поры до времени 30 000 французов продолжали стоять в этих провинциях «для обеспечения границ», пока новое прави­тельство как следует не организуется и пока польская армия не

будет полностью преобразована. Таким образом, Наполеон все-таки свил себе гнездо у русской границы, в самом легко воспламенимом и опасном месте; как легко могло бы за этим началом образования нового польского государства последовать в выс­шей степени опасное для России продолжение! Царь тотчас же понял опасность и упрямо торговался, чтобы урезать границы нового герцогства; с этой целью он даже не постеснялся урвать для себя кусок прусской добычи, предназначавшийся, собствен­но, для увеличения герцогства Варшавского.

Но тогда Наполеон сделал свои выводы из того факта, что прусская монархия была спасена царем и отныне должна была играть роль передовой части русской территории. В той мере, в какой Наполеон был в состоянии унизить и заткнуть рот этой монархии даже в том плачевном состоянии, в каком она оказа­лась в результате тильзитских переговоров, — это он сделал с великим удовольствием. Его особенная ненависть к Пруссии была после Тильзита столь же очевидна, как перед Йеной — особое пристрастие к прусскому государству. Личные мотивы, вызывав­шие эту ненависть, буржуазные историки стараются истолко­вать на свой лад, — разрушенные иллюзии, столь же безгранич­ное, как и справедливое, презрение к прусскому королю, жуткая боязнь северогерманских «идеологов» — все это могло играть роль, могло и не играть: решающими были политические интере­сы Наполеона, требовавшие подавления русского превосходства.