Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Граф Нейдгард фон Гнейзенау. Гравюра с портрета кисти Каролины фон Ридэзель

выдвинувшихся в этой несчастной войне: генерал-майора Шарнгорста, известного еще и до войны в качестве одного из самых дель­ных умов генерального штаба, и Гнейзенау, который после 20-летней фронтовой службы в маловажных гарнизонах со­здал себе имя своей храброй защитой Кольберга. Оба они были в дурных отношениях с последователями старой рути­ны, но и тем пришлось в нужде взяться за ум. После крепких споров пара солдафонов, не поддававшихся убеждениям, ушла, и на их место вступили два более молодых офицера: майоры Бойен и Грольман, которые были способны проник­нуться идеями Шарнгорста и Гнейзенау и действовать в их направлении; таким образом, реформаторы получили теперь большинство в комиссии.

Эти люди — Шарнгорст, Гнейзенау, Бойен и Грольман, — к которым потом присоединился Клаузевиц, создали вместе со Штейном, получившим место и голос в комиссии, новое войс­ко, которое должно было повести победоносные сражения про­тив Наполеона. Все они или совершенно не были связаны с ост-эльбским юнкерством, или же были связаны с ним лишь в очень малой степени: двое были чужестранцами (Шарнгорст и Гнейзенау), два были бюргерами, хотя и имели право ставить перед своими фамилиями совсем новенькое «фон» (Шарнгорст был сыном крестьянина, Грольман — сыном судейского чи­новника); благородство остальных ушло недалеко от этого и ни в коем случае не давало им права на притязания бранденбургских грандов, получивших свою марку уже во времена Гогенцоллернов; дворянство Гнейзенау было несколько темного и, кажется, австрийского происхождения. Бойен происходил из рода богемских эмигрантов, перекочевавших в Австрию, Клаузевиц происходил из старого духовного рода, который за время многих поколений удалился от дворянства.

Прусский патриотизм этих людей также не был чистокров­ным, и это чисто в духе пруссаков, что ни один из них никогда не имел самостоятельного командования в созданном ими вой­ске. Больше всего фридриховские предрассудки сохранились у Боейна, но смягченные этикой Канта, перед которой он пре­клонялся. Когда эти реформаторы пришли в отчаяние от глу­пости короля, они без всякого колебания оставили его и по­ступили на чужую службу: Гнейзенау — на английскую, Гроль­ман — сначала на австрийскую, потом на испанскую, Бойен и Клаузевиц — на русскую. Только Шарнгорст остался верен прусскому знамени, несмотря на соблазнительные предложе­ния, которые ему не раз делало английское правительство. Однако и он с меланхолическим вздохом отпустил своего сына в английское войско. Мужество и патриотизм в прусском го­сударстве были вреднее любого порока.

Как сейчас отношение к социализму является пробным кам­нем для умов, так тогда такую же роль играло отношение к Фран­цузской революции. Военные реформаторы думали о ней при­близительно так же, как и Штейн: они были враждебны ей, осо­бенно вследствие того чужеземного господства, которое навлек на Германию наследник Французской революции. Но так как они испытывали эту враждебность, потому что были немцами больше, чем пруссаками, то они считали, что восстановление старопрусского государства было реакционной и совершенно безумной утопией.

То, что удивляло их, подобно Штейну, во Французской ре­волюции — это ее военная боеспособность и сконцентрирован­ность ее сил; они очень хорошо понимали, что военная рефор­ма невозможна без гражданской реформы, что Наполеон может быть побежден только Наполеоном. «Бонапарт был моим учи­телем в войне и в политике», — сказал позднее Гнейзенау, побе­див Бонапарта; он выразил этими словами самым удачным обра­зом все существо военной реформы.

Этим и были определены границы их деятельности, которые были расширены либеральной легендой в том смысле, что Шарнгорст и его сторонники исповедовали будто бы демократичес­кие убеждения в современном значении этого слова. Приписы­ваемое им отрицание постоянного войска лежало вне круга их идей и было основано на неправильном употреблении или же на непонимании слова «милиция», которой они требовали. Шарнгорст создал себе военную известность как раз тем, что настойчиво выступал в 1792 г. и позднее как военный писатель за постоянное войско, против которого выступали английские, французские и немецкие мыслители и даже фридриховские офи­церы вроде Беренхорста, сына старого Дессауэра, прежнего адъютанта короля Фридриха. Что подразумевал Шарнгорст под милицией, — он точнейшим образом изложил, говоря о резерв­ных и провинциальных войсках. Он подразумевал под ней до­полнительные отряды постоянного войска, предназначавшиеся сначала лишь для оборонительных целей, т. е. нечто соответст­вующее французской национальной гвардии. Под впечатлени­ем поражения под Йеной Гнейзенау однажды высказался в выс­шей степени отрицательно о постоянном войске, но это было лишь временное настроение: фактически военные реформато­ры, бывшие прежде всего солдатами, крепко держались за по­стоянное войско и отступали от французского образца лишь в том отношении, что строго держались за принцип всеобщей воинской повинности, тогда как во Франции эта система была нарушена системой заместительства.

Эти прирожденные чудаки — Шарнгорст и его товарищи — совершенно не понимали привилегии господствующих классов откупаться от военной службы.

Задача, которую надо было разрешить, была довольно зат­руднительна: от старого войска остались лишь жалкие облом­ки. Из 233 батальонов было оставлено только 50, из 255 эс­кадронов — только 86; но даже эти части не могли поддержи­ваться в должном состоянии из-за недостатка в деньгах. Когда составили баланс на первые 3 месяца 1808 г., то приход выра­зился в 386 000 талеров против расхода в 2 586 000 талеров; таким образом, не хватало 2 200 000 талеров. Надо было по­временить с некоторыми расходами, а грозный призрак фран­цузской контрибуции уничтожал все виды на лучшее финансо­вое положение. Комиссия хотела сначала определить количе­ство войска в 50 000 чел., но должна была уменьшить и эту ограниченную цифру почти наполовину. Вследствие сокраще­ния войска тысячи офицеров были выкинуты на мостовую, и не только те, которые не выполняли своего служебного долга или были негодны вследствие полной инвалидности. Когда воен­ные суды, судившие виновных, выносили сравнительно мяг­кие приговоры, это не нравилось комиссии, которая настаива­ла на более строгих приговорах; она сама безжалостно рас­правлялась с инвалидами, так что из 143 генералов, которые имелись в 1806 г., к 1812 г. осталось только 8. Это должно было вызвать безграничное возбуждение и ненависть против комиссии, которая к тому же состояла из более молодых штаб­ных офицеров; сам Шарнгорст был произведен в генерал-май­оры лишь после Тильзитского мира. Но еще более горькой была необходимость выкинуть офицеров, способных к служ­бе, с половинным жалованьем, на которое не проживешь и с которого не умрешь. «Положение ужасное, — сознавался Гнейзенау, — выкинуть 3000 офицеров, не дав им ничего, кроме свидетельства на бедность».

Как поддержка для комиссии король был лишь колеблю­щейся тростинкой. Военной реформе он оказал сопротивле­ние даже большее, чем аграрной, так как, привыкнув к игре в солдатики, он воображал, что понимает что-то в военном деле. Но Шарнгорст умел, во всяком случае лучше, чем Штейн, об­ращаться с человеком «божьей милостью». Штейн устрашал короля буйным нравом. Месяца через два после своего возвра­щения он был доволен тем, что король его так боится, не ду­мая о большей опасности, угрожающей укротителю, когда страх вдруг пройдет. Шарнгорст, наоборот, подходил к наи­вному простофиле с историческими доказательствами; с ис­тинно крестьянской хитростью от сумел убедить его в том, что реформа, натолкнувшаяся на королевское сопротивление, представляет собой старую мудрость Гогенцоллернов. В до­казательство Шарнгорст приводил то место прусской леген­ды, которое и поныне красуется в патриотических истори­ческих сочинениях: кантонный регламент 1733 г., которым уже Фридрих-Вильгельм I должен был объявить всеобщую воинскую повинность.

Русская армия: офицер и рядовой литовского пионерного батальона (начало XIX века); рядовой конно-пионерного батальона (20-е гг. XIX века); рядовой конно-пионерного батальона (40-е гг. XIX века)

В одном важном пункте военная реформа во всяком случае имела перед собой свободный путь: вопрос о чужеземной вер­бовке был основательно и просто разрешен массовым дезер­тирством чужеземных солдат. Отсюда возникла не только воз­можность, но и необходимость упразднить телесные наказания, обесчестившие прусское войско. Это стало возможно потому, что отпала нужда в двойной бдительности, которая была необ­ходима раньше по отношению к чужеземным бездельникам, во-первых, потому, что их можно было заставить повиноваться только палкой, а во-вторых, потому, что при дороговизне вер­бовки нельзя было наказывать их лишением свободы на долгий срок; необходимо же это стало потому, что с уничтожением крепостничества телесные наказания впервые сделались щекот­ливыми для землевладельцев и очень нежелательными для офи­церов. Были все поводы, распуская наемное войско, не поддер­живать искусственно его хронического порока — дезертирства.