Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

В чашечке этого прекрас­ного цветка сидел червяк. Ста­рый Бек в своем знаменитом сочинении о государствен­ном управлении Афин делает упрек — при этом он считает своим долгом сослаться на Аристотеля и Платона — в том, что Перикл расточал об­щественные средства, чтобы привлекать народные массы посредством вознаграждения судей, дачи денег на театры и разными другими способами подкупа, стараясь одновременно занять их досуг различными торжествами, пиршествами и празднествами. Перикл сделал якобы афинян корыстолюбивыми и ленивыми, болтунами и трусами, расточителями и распутниками, кормя их подачками из общественной сокровищницы, возбуждая прекрасными про­изведениями искусства их чувственность и стремление к на­слаждениям. Конечно, Перикл был слишком умным челове­ком, чтобы не сознавать последствий своих мероприятий, но он не видел иной возможности удержать в Элладе как свою власть, так и власть своего народа; он знал, что вместе с ним погибнет и могущество Афин, и старался удержаться как мож­но долее, презирая толпу в такой же степени, в которой он ее откармливал. Другие ученые, как, например, Онкен, горячо восставали против этого суждения и возводили Перикла в иде­ал государственного деятеля.

Греческий лучник

Обе стороны и правы, и не правы. Если бы Перикл был таков, каким рисует его Бек, т. е. человеком, великим в своем воображе­нии, который, думая, что он один может сохранить Афины, не останавливался даже перед негодными средствами, то он был бы не только демагогом, но и просто дураком, по отношению к кото­рому было бы непонятно лишь одно: каким образом Перикл мог на протяжении целой половины столетия оставаться руководи­телем афинской демократии. Но, как руководящий ум афинской демократии, он ни в коем случае не мог быть идеалом государ­ственного деятеля, но должен был приноравливаться к соци­альным жизненным условиям этой демократии. По мере того как в Афины стекались все большие и большие богатства, масса сво­бодных граждан все более и более пролетаризировалась, денеж­ное обращение разрушало крестьянское хозяйство, место кото­рого заступали латифундии, обрабатываемые рабами; население деревни редело; народные массы стекались в столицу, где они образовывали вокруг обогащающихся богачей непрерывно воз­растающие массы люмпен-пролетариев. Этот процесс нашел свое отражение в «Антигоне» Софокла:

...никогда еще несчастье, подобное деньгам, Не зарождалось в мире. Они уничтожают города, Внезапно изгоняют людей из домов и от очагов; Гнусными побуждениями развращают благородные сердца, Делая их способными на позорные злодеяния; Деньги склоняют человека на любое предательство, Побуждая его ко всяким нечестивым поступкам.

Поскольку рабовладельческое хозяйство вытесняло свобод­ного гражданина, постольку приходилось содержать свободно­го гражданина, затушевывая его нищету за счет дани союзных городов, вследствие чего гнет над ними становился, конечно, все невыносимее, а морская сила Афин в корне подрывалась. У Фукидида об этом ничего не говорится; а как охотно можно было бы отдать дюжину его военных и осадных историй за ма­ленькую главу о внутреннем экономическом развитии Афин за время правления Перикла. Однако экономическая критика фак­тов имеет те же права, как и военная критика фактов, а наше экономическое зрение достаточно обострилось в настоящее время, чтобы можно было сказать с вероятностью, что должно было происходить в торговой республике, одной ногой опира­ющейся на дань, собираемую с угнетаемых общин, а другой ногой — на рабовладельческое хозяйство.

Яснее ясного, что при такой обстановке афинская демокра­тия должна была становиться все более воинственной и захват­нической, и нам думается, что для Перикла является весьма со­мнительным комплиментом, когда г. Дельбрюк говорит, что он думал лишь о том, чтобы сохранить существовавшее положе­ние вещей. Дельбрюк всегда готов насмехаться над «моральны­ми усыпителями», не могущими понять, почему старый Фриц[10]не удовольствовался завоеванием Силезии, а начал Семилет­нюю войну, чтобы захватить еще и Саксонию; однако Перикл должен остаться совершенно неповинным в Пелопоннесской

войне. Мы опасаемся, что здесь снова подойдут слова императ­рицы — жены Фридриха, с которыми она обратилась к г. Дель­брюку, когда тот представился ей в качестве «консервативного социал-демократа»: «Это, право, очень мило с обеих сторон». Ни в одном из обоих случаев нельзя привести неопровержимых документальных доказательств, но основания, которые поддер­живают гипотезу г. Дельбрюка относительно прусского коро­ля, меньше тех оснований, которые говорят против его гипоте­зы относительно афинского государственного деятеля.

Если бы Перикл не был достаточно защищен от подозрения, что он кормил афинский народ из пустых и личных побужде­ний, приписываемых ему Беком, то тогда он был бы не государ­ственным человеком, а в лучшем случае — «практическим по­литиком», который должен был жить, применяясь к существу­ющей обстановке, даже и не подозревая, что фактическим следствием его политики явится морально-политический упа­док афинской демократии. Если бы положение осталось неиз­менным, то банкротство можно было бы высчитать по пальцам. Из тяжелого поражения Афин, приведшего к 30-летнему пере­мирию, Перикл сделал вывод, что для Афин невозможно стано­виться одновременно большой сухопутной и большой морской державой, но если он и ограничился лишь морским господством, то во всяком случае он не желал отказаться от его расширения. Конечно, в настоящее время легко сказать, что болезнь, от ко­торой страдала афинская власть, развилась бы на высшей сту­пени в еще большей степени, но Перикл не мог трогать ее дей­ствительных корней уже по одному тому, что он, как дитя свое­го времени, не мог их познать; совершенно не упоминая о рабовладельческом хозяйстве, Перикл говорит об афинском гос­подстве над союзниками, что оно есть не что иное, как тирания, сохранять которую несправедливо, но отказаться от которой опасно и даже невозможно. Сохранение же «тирании» совпада­ло с ее расширением. Как руководитель афинской демократии Перикл оказался заключенным в круг ее представлений; его за­дача должна была ограничиться тем, чтобы наиболее благора­зумно и осторожно работать для расширения морского влады­чества Афин на западную часть Средиземного моря.

Но как бы ни была благоразумна и осторожна его политика, цель ее оставалась совершенно определенной. Перикл основал колонию Туриой на Тарентском заливе и заключил союз с нижнеитальянско-сицилийскими городами Региум и Леонтини. Затем, когда Коринф вступил в горячую распрю с Корцирой и когда корцирцы, не принадлежавшие ни к Афинскому, ни к

Греческие всадники. С барельефов Парфенона

Пелопоннесскому союзам, попросили помощи у афинян против угрожающих вооружений Коринфа, Перикл заключил сделку с ними. Весьма характерно, что корцирцы обосновывали свое предложение тем, что их дружба или враждебность будет иметь для Афин важное значение вследствие того, что их остров расположен на пути в Италию и Сицилию и ни один корабль не может без их желания пройти оттуда в Пелопоннес; флот же, направляющийся туда, может отправиться от них с гораздо большими удобствами. На самом деле Корцира обладала значительной морской силой — самой крупной в Греции после Афин и Коринфа.

Эта сделка дала первый толчок к Пелопоннесской войне, ра­зоблачив вместе с тем главную ее причину — борьбу за господ­ство на западном море. Если бы коринфянам удалось победить корцирцев, то афиняне были бы отрезаны от этого господства в гораздо большей степени, чем они были отрезаны существовани­ем перешейка. В том угрожающем положении афинянам не оста­валось ничего другого, как принять предложение корцирцев. На­оборот, если бы они хотели удовольствоваться тем, чем они об­ладали, если бы у них не было других намерений, кроме сохранения мира, тогда они должны были бы отказать корцирцам. Во время 30-летнего перемирия всякий греческий город, не принадлежащий ни к Афинскому, ни к Пелопоннесскому союзам, сохранил, конечно, право присоединяться по своему желанию к тому или другому союзу, и на этом настаивали корцирцы. На­оборот, послы, направленные в Афины коринфянами, чтобы по­мешать намерениям корцирцев, не без основания указывали на то, что этот пункт перемирия не должен толковаться таким обра­зом и что из-за этого может возникнуть война между двумя союза­

ми, избежать чего и является целью перемирия. Коринфские по­слы делали совершенно логические выводы, что если Афины объе­динятся с корцирцами, то этим начнется война между Афинами и Коринфом, «так как, если вы выступите в бой вместе с корцирцами, то мы не сможем бороться с ними, не нападая одновременно и на вас». К тому же коринфские послы очень настойчиво напо­минали о той лояльной политике, которую проявил Коринф по отношению к Афинам во время самосского восстания.