Евгений Кравченко - С Антарктидой — только на Вы

• Название: С Антарктидой — только на Вы
• Автор: Евгений Кравченко
• Жанр: Путешествия и география

Посвящается 50-летию отечественных исследований Антарктиды

Кравченко Е. Д. Карпий В. М.

С Антарктидой — только на «Вы»: Записки летчика Полярной авиации / Кравченко Е. Д., Карпий В. М. — М.: «Издательский дом «Парад», 2006. — 688 с.

Эта книга о мужестве и героизме, о верности долгу и высочайшем профессионализме, о победах и поражениях, одержанных летчиками отечественной Полярной авиации в небе Арктики и самого сурового, загадочного и жестокого материка Земли — Антарктиды. В книге нет ни одного вымышленного персонажа, ни одной выдуманной истории — в ней правда и только правда, рассказанная одним из самых выдающихся полярных летчиков страны Е. Д. Кравченко.

Каждый из читателей найдет в ней для себя то, что хочет, если ему близки такие понятия, как романтика, любовь к небу и высоким широтам, честь, совесть, дружба...

В этой книге собрана мудрость нескольких поколений авиаторов, служивших верой и правдой делу освоения высоких широт. В ней — пример того, как можно и нужно прожить свою жизнь...

УДК 91/882 ББК 26.89(0)/84(2Рос-Рус)

© В. Д. Кравченко, 2006 © В. М. Карпий, 2006 ISBN 5-8061-0068-5

---

И, может быть, высшая оценка работы Москаленко, Колба, всего нашего отряда в 18-й САЭ — то, что мы ее выполнили без потерь.

Летчики-водопроводчики

... Полетов не было, зима полностью вступила в свои права, но без дела нас не оставили. Вышло так, что разморозили водопровод, подающий воду в баню. Павел Кононович попросил нас помочь его восстановить, поскольку рабочих рук не хватало: у каждого специалиста было свое задание, своя работа, связанная либо с научными исследованиями, либо с поддержанием жизни на станции. И летный состав превратился в бригаду слесарей-водопроводчиков.

В августе в «Молодежной» вовсю уж хозяйничает зима, гуляют ветры, мороз достигает 30—40 градусов. Начали мы трубы менять. Они уложены в деревянные короба и утеплены ветошью, какой-то тканью, скрученной в жгуты. Короб откроешь, ветер тут же крышку срывает. Трубы на муфтах с резиновыми манжетами, которые в мороз каменеют. Вначале хотели заварить трещины, но скоро поняли, что это сделать невозможно — слишком велики повреждения.

Пришлось на складе из снега откапывать новые трубы, таскать их трактором. Потом монтировали, сваривали, укладывали в короба, утепляли... И все это голыми руками, потому что в рукавицах такую работу не сделаешь. Пообморозились все, со щек струпья сползать начали. Работать приходилось на эстакаде высотой три — четыре метра. Сидишь на этом узком коробе, ветер норовит тебя столкнуть, сквозит, труба тяжеленная, мороз кожу рвет, веки индевеют. Не знаешь, то ли самому держаться, чтобы не свалиться, то ли трубу в короб заталкивать.

Сделали. Подключили водопровод, запустили. Поработала баня несколько дней, но праздник этот быстро закончился — снова замерзли трубы, пришлось начинать все сначала. Работа тягомотная, каторжная, интересного в ней мало, а силы выжимала до последних пределов.

Сделали водопровод во второй раз, но уже теперь «пригрозили» банщику: «Еще раз тепло упустишь, тебя самого заморозим...» Все эти неприятности выпали на нашу долю из-за его недогляда: после закачки воды и «помывки» в бане систему надо вовремя продуть, а он упустил этот момент.

Времени на ремонт труб у нас ушло много — весь август и сентябрь. Донимали нас и хозяйственные работы: то на складе надо поработать, то мясо на кухню притащить, то бочки с горючим из-под снега выковырять...

Трещина на «кабане»

Весна пришла бурная, быстрая, а с ее приходом мы стали ждать и корабли с новым составом 19-й Советской антарктической экспедиции. С Большой земли нам предложили отработать еще одну весну и лето. Мы согласились, но возникла проблема с прохождением ежегодной медицинской комиссии — ВЛЭК-то в «Молодежной» нет. Началась интенсивная переписка. К нашему счастью, в МГА уже работал Назаров, бывший начальник авиации спецприменения, он-то и дал разрешение пройти нам медкомиссию в Антарктиде. Тем более, что старшим врачом в «Молодежной» был хирург из медсанчасти Домодедовского объединенного авиаотряда Олег Сапрыкин, кстати, сам член врачебно-летной экспертной комиссии. Медкомиссию прошли почти в полном объеме — в «Молодежке» не было лишь штатных нейрохирурга и невропатолога. Все здоровенькими оказались... А тут и телеграмма подоспела, дескать, бортрадиста вам подсылаем на корабле, можете работать, летать.

Вот так, отработав лето, осень, зиму, половину весны мы стали готовиться к новым полетам в 19-й САЭ. Естественно, «отбарабанив» столько времени в тяжелейших условиях, наш экипаж имел право надеяться, что в наступающем сезоне работу нам дадут полегче, типа аэромагнитной съемки, которая считалась самой простой. Летишь себе в хорошую погоду, на нормальной высоте над ледниками, красотой любуешься...

Но оказалось, что наши надежды совершенно напрасны. На нас, как выяснилось позже, легла очень большая нагрузка.

Командиром летного отрада в 19-й САЭ шел Евгений Григорьевич Журавлев, мой старый приятель еще с Арктики, всеми уважаемый человек и летчик. Когда суда появились в акватории моря Космонавтов, их путь мы стали отмечать на карте флажками — всем не терпелось увидеть товарищей, получить вести из дома.

А пока они шли к «Молодежке», решили сделать благое дело — все машины, которые оставались на зимовку, полностью привести в порядок. Мы их перетаскивали с места на место, чтобы меньше заносило снегом, приходилось поднимать Ил-14, когда ветром их сажало на «хвост», ремонтировать... Этот бич преследовал нас всю зиму, ремонт затягивался на несколько дней. Поэтому и возникло желание сделать полную «ревизию» нашим Ил-14, а поскольку они были уже старенькие, изношенные, то еще и облетать после ремонтных работ, проверить летные качества и дать полную характеристику каждой. Полеты выполнять строго над аэродромом, чтобы при отказах сразу произвести посадку.

К тому времени, а шел ноябрь 1973 года, опыт таких контрольно-испытательных полетов у меня уже был. Я ими занимался и в Союзе, и здесь... Поэтому, приступив к полной «инвентаризации», решили слетать на каждом Ил-14 до практического «потолка» по высоте, пока он идет вверх и не начнет раскачиваться, а вертикальная скорость перестает вообще расти. В авиации это нормальное явление: «залез» на потолок, дальше машина «висит», выше идти не хочет.

Ил-14 не герметичный самолет, индивидуальных кислородных масок у нас тоже не было. По расчетам КБ С. В. Ильюшина новый самолет мог подниматься на 6500 метров, а поскольку наши Ил-14 были далеко уже не новыми, выше 5 — 5,5 тысячи метров они идти не хотели, вернее, не могли, поскольку давно уже потеряли первоначально заложенные в них аэродинамические качества. Но и на этих высотах в Антарктиде экипажу приходится не сладко...

Тем не менее, решили поэкспериментировать сами на себе, как на белых мышах в какой-нибудь лаборатории. Нам захотелось узнать, как ведет себя человек в условиях нехватки кислорода, пилотируя при этом самолет. Я дал указание следить друг за другом и при малейших признаках ухудшения самочувствия тут же уходить вниз, на нормальные высоты. Все мы были разными по возрасту, весу, физической подготовке, и кто его знает, какой сюрприз подкинет Антарктида в столь необычном полете...

Когда поднялись выше 4000 метров, у всех вдруг начался какой-то эмоциональный подъем, настроение на глазах улучшилось, разговорчивые стали, эйфория необычная накатила. Все полезли друг к другу с какими-то рассказами, шутками... С земли картина эта тоже выглядела не совсем обычно — самолет уходит, уходит в синь неба, превращается в серебристый крестик, который... ни с того ни с сего начинает качаться.

Наше веселье стало результатом самого натурального опьянения азотом, углекислым газом, поскольку в легких началось замещение авиалярного воздуха новым составом. Для того, чтобы ознакомить летчиков с этим пагубным явлением, как оно себя дает знать, их и «поднимают» на большую высоту в барокамере.

И вот веселье начинает затухать, все замолкают, замолкают, словно уходят в себя. Первый признак гипоксии (кислородного голодания) очень характерен: розовые ногти начинают синеть, потом белеть, и вот ты уже не видишь «чашечек» — они становятся совершенно белыми. Набухают веки, появляются мешки под глазами, они становятся тяжелыми, синими, как у больных сердечников, и начинает клонить в сон.

Первым почувствовал себя хуже самый старший из нас — бортмеханик Николай Нилович Чураков. Он сидит между первым и вторым пилотом, и я вдруг вижу, как он буквально на глазах начинает засыпать, голова клонится, падает на грудь.

— Николай!

— Я здесь. Все нормально, — вскинулся на миг и снова впадает в дрему.

Идем выше. Второй пилот Толя Дуксин, тоже начинает клонить голову, хотя и летал на сверхзвуковых самолетах. Он грузный, большой...

— Толя!

Поднимает глаза, под ними — синие мешки.

— Тяжеловато дышать, командир... — и — улыбается.

— Все, ребята, — подвел я черту под экспериментом, — поехали вниз...

Больше мы на «потолок» не ходили, но все три машины испытали на разных режимах, провели выключение двигателей в полете, опробовали автопилоты, в общем, проверили их досконально. Естественно, ближе других и по духу, и по характеру нам был наш родной Ил-14, на котором мы летали в 18-й САЭ. Поэтому, честно подготовив все три самолета, решили что и в 19-й экспедиции будем летать на «своем». Но как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

... Корабли подошли к Антарктиде, меня вызывает по рации Журавлев. Обменялись приветствиями, и вдруг он спрашивает:

— Ледовую разведку можешь сделать?

— Сделать-то могу, но инженера у нас на зимовке нет, а ты же знаешь, что после нее надо составить акт-заключение о том, что машину можно поднимать в воздух. Авиатехник потом еще должен сделать записи в формулярах планера, двигателей. Мы можем лететь, но только после того, как инженер даст «добро».

О том, что после зимовки мы своими силами решили все технические проблемы с Ил-14, я промолчал — инициатива наказуема, в чем не раз убеждался. Особенно в гражданской авиации, где регламентированы, расписаны каждый твой шаг, каждое движение...