Евгений Кравченко - С Антарктидой — только на Вы

• Название: С Антарктидой — только на Вы
• Автор: Евгений Кравченко
• Жанр: Путешествия и география

Посвящается 50-летию отечественных исследований Антарктиды

Кравченко Е. Д. Карпий В. М.

С Антарктидой — только на «Вы»: Записки летчика Полярной авиации / Кравченко Е. Д., Карпий В. М. — М.: «Издательский дом «Парад», 2006. — 688 с.

Эта книга о мужестве и героизме, о верности долгу и высочайшем профессионализме, о победах и поражениях, одержанных летчиками отечественной Полярной авиации в небе Арктики и самого сурового, загадочного и жестокого материка Земли — Антарктиды. В книге нет ни одного вымышленного персонажа, ни одной выдуманной истории — в ней правда и только правда, рассказанная одним из самых выдающихся полярных летчиков страны Е. Д. Кравченко.

Каждый из читателей найдет в ней для себя то, что хочет, если ему близки такие понятия, как романтика, любовь к небу и высоким широтам, честь, совесть, дружба...

В этой книге собрана мудрость нескольких поколений авиаторов, служивших верой и правдой делу освоения высоких широт. В ней — пример того, как можно и нужно прожить свою жизнь...

УДК 91/882 ББК 26.89(0)/84(2Рос-Рус)

© В. Д. Кравченко, 2006 © В. М. Карпий, 2006 ISBN 5-8061-0068-5

---

В общем, мы быстро сообразили, что у левой лыжи оборваны страховочные тросы, носок ее опустился вниз и она повисла вертикально, создавая сопротивление под левым крылом — огромная «лопата» — то, шириной больше метра и длиной около пяти.

— Черт, — выругался вдруг Николай Нилыч, — зря мы все-таки с собой инженера не взяли. Пинками его в самолет надо было гнать.

«Он прав, — подумал я, — но теперь об этом поздно жалеть». Обычно, после сборки самолета, инженер вместе с нами тоже садился в машину и летел в точку назначения. Это был неписанный закон, похожий на тот, что действует при строительстве железнодорожных мостов. Когда первый эшелон проходит по новому мосту, под ним стоит тот, кто его проектировал и строил. На этот раз все вышло по-другому. Когда самолет подготовили к перелету и экипаж начал занимать места в кабине, я попрощавшись со всеми, кто нам помогал собрать Ил-14, как обычно, предложил инженеру:

— Ну, садись, поехали в «Молодежку»...

На что, совершенно неожиданно, получил ответ:

— А я с вами не полечу.

— Как, не полечу?!

— Я на корабле Новый год встречать буду.

— А при чем здесь Новый год? — я почувствовал, как злость закипает в душе. — Машину собрали? Собрали. Мы уходим в воздух, инженер должен быть на борту. Заодно посмотришь при первом же облете — а это действительно получается облет, идти-то 420 км, как она себя ведет, что надо подкорректировать...

— Нет, я не полечу.

В первый раз в жизни мы столкнулись с такой позицией. Я повернулся и пошел в самолет. А зря. Нилыч прав, надо было его пинками гнать в кабину.

Я связался с капитаном корабля:

— Пройду над вами, пусть техники посмотрят, что с лыжами. Прошли. Получаем ответ:

— Левая лыжа висит, а передняя стоит под большим углом и влезла в фюзеляж носком.

«Только таких сюрпризов нам и не хватало», — подумал я.

— Пройду над вами и несколько раз попробую выпустить и убрать лыжи. Посмотрите, как они себя будут вести.

Правая работает нормально, лыжонок тоже выпускается, хотя он и с дефектом, а левая лыжа висит мертвым грузом. Слышу снизу:

— Что делать будешь?

— Передайте в «Молодежную», что иду к ним. Мы попробуем сами сообщить, но у вас-то связь уже налажена.

— С «Молодежной» связи давно нет — непрохождение радиоволн.

— У вас морская радиостанция все равно помощнее, чем наша самолетная «пищалка», поэтому долбите «Мирный», «Новолазаревскую», чтобы они связались с «Молодежкой» и передали, что мы идем на базу.

— А здесь не сядешь? — в голосе капитана я уловил готовность помочь нам. Но что он может сделать?

— Нет, не буду. Если я дойду до базы и развалю машину там, то может удастся еще и собрать ее. А если здесь это сделаю — аппарат погибнет. Тем более, что явной угрозы для жизни экипажа еще нет. Она может возникнуть только при посадке...

— Удачи вам...

Добавили мощность левому двигателю, у правого немного ее отобрали и бочком-бочком пошли в «Молодежную». Но привезенного Моргуновым топлива-то у нас было ровно столько, чтобы хватило для нормального перелета, а теперь расход его увеличился и никто не скажет, дойдем ли на этом запасе, — беда, как известно, не ходит одна.

Отошли немного — «Молодежную» не слышим, а тут потеряли связь и с кораблем. Погода тихая, под нами лед. Висим в бело-синем безмолвии.

— Командир! — Толя Дуксин стучит по часам, — поздравь экипаж с Новым годом?

Я взглянул на стрелки — ровно двадцать четыре часа. В Москве бьют куранты, люди поднимают бокалы с шампанским, радость, веселье... А мы? Что принесет нам только что наступивший Новый год?!

— Ребята, поздравляю всех, но праздновать будем, когда прилетим. А пока придется поработать.

Подошли к «Молодежной», с которой Славе Любимову связаться так и не удалось. Когда увидели аэродром, на связь по УКВ вышел Анатолий Федорович Головачев, единственный, кто, как всегда, ждал нас в своей будке руководителя полетов:

— Ну, слава Богу, а то я уже затосковал без вас. С Новым годом!

— Не совсем все слава Богу, — огорошил я его. — Сейчас пройду над полосой, посмотри, что у нас с лыжами.

Прошли над ВПП. Тишина. Светло, как днем, только контрастность исчезла и теней нет — в Антарктиде ведь полярный день, и в полночь по московскому времени здесь ложатся светлые сумерки. В 9-й

САЭ мы прекращали в это время полеты к судам за грузами, потому что трудно определить высоту, когда садишься на лед. Но здесь ВПП хорошо укатана, транспаранты стоят — у Головачева аэродромное хозяйство всегда в образцовом порядке. Слышу его ответ:

— Е-мое! Что делать-то?! Висит левая лыжа и лыжонок...

Пока мы летели, естественно, отрабатывали разные варианты посадки. В конце концов я принял решение:

— Вот что, мужики. Садиться с убранными шасси мы не сможем: левая лыжа не убирается. Будем с выпущенной садиться... Я предлагаю подойти к барьеру и об него отбить, на фиг, эту лыжу...

— Рискованно, — протянул Дуксин.

— Дай Бог, чтобы она отлетела, — я будто не услышал его реплики. — Даже если обломится стойка шасси, ну и черт с ней. Брошенные машины в «Молодежке» есть, с них снимем стойку. Ну, повредим еще что-нибудь... С первого удара может начать корежить крыло, тогда и нам с вами худо придется... Другие варианты есть?

В кабине повисла тишина.

— Вот и хорошо, — подвел я итог нашим размышлениям. — Значит, принимается это предложение. Пройдем над ВПП, развернемся к барьеру, стукнем ее и сразу же будем сажать машину.

— В баках почти пусто, — Нилыч, как всегда, спокоен, — лампочки давно горят.

— Даже если развернет, будем сажать, — я мысленно проиграл уже эти варианты. — Потому что при ударе гидросистему, бензобаки может порвать, течь появится. Зачем же нам на пожар нарываться? Посадим, сразу в воздух уходить не будем.

— А если лыжа сразу не отлетит или стойка не переломится? — Дуксин, как всегда, смотрит в корень.

— Тогда нам будет худо, — скрывать мне нечего, сейчас мы все рискуем одинаково, и я хочу, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений в правильности принятого решения, — очень худо. Если она начнет выламываться с узлов, с верхней траверзы, поведет основной лонжерон, машину уже не восстановишь...

— Принимается, — сказал Дуксин. Я по очереди вопросительно оглядел всех членов экипажа. Молча кивнул бортмеханик Николай Нилович Чураков, успокаивающе поднял руку штурман Слава Дарчук, развел руками радист Слава Любимов, дескать, если ничего другого не остается...

В общем, когда летели, решили, что этот план и будем осуществлять. А тут, при проходе над ВПП меня вдруг как озарение, обожгло:

— Мужики! А если попробуем еще один вариант?! Видите, аэродром кончается и ледник отсюда кверху идет. Что, если зайдем с обратной стороны, «вывесим» машину на больших углах атаки, поднимем ей нос повыше и на минимальной скорости опустим на этот ледничок? Лыжа висит вертикально относительно плоскости ВПП, а ледник-то теперь будет круто уходить вниз... Если мы поднимем нос машины, поднимемся и носок лыжи, он уже будет под небольшим углом висеть к плоскости ледника. Но носок-то ее загнут, и как только коснется склона ледника — сажаем Ил-14, — я выпалил одним духом этот монолог. — Для нас главное, чтобы лыжа носком не ударила в снег, не зацепила его... Если ударит подошвой, мы — целы...

— А что? — улыбнулся Дуксин. — Давай попробуем.

— Слава, — попросил я Дарчука, — ты в блистер смотри и, как только лыжа коснется ледника, благим матом ори об этом нам.

— Хорошо.

Я понимал, что, если нам удастся избежать одной опасности и посадить Ил-14 с висящей вертикально лыжей, тут же родится новая — по склону ледника нас выбросит на ВПП и мы понесемся к барьеру. Да, газ мы уберем, но скорость в 100 — 120 километров в час у машины-то будет, а бежать ей всего 1200 метров, дальше — обрыв и море.

На этот случай я уже давно просчитал вариант торможения. Он был подсказан тем, что произошло со Школьниковым, у которого Ли-2 в «Мирном» ветром поволокло к барьеру и сбросило в море. Экипаж успел выпрыгнуть, но у Ли-2 дверь-то низко, а у Ил-14 — высоко. Поэтому я много думал над тем, что нужно будет делать, если попаду в сходные обстоятельства. Теперь они «подвернулись», и я решил: если проскочим середину аэродрома на высокой скорости и увижу, что до падения с барьера она не остановится, уберу шасси и положу ее «на брюхо». Никогда я этого еще не делал, но, если деваться будет некуда, то...

Был еще один способ затормозить, которым многие летчики Полярной авиации пользовались, в том числе и я, — «вертушка». Для этого мощность одного двигателя убираешь до «нуля», а второго — увеличиваешь. Машина начинает вертеться, но все-таки при этом тормозится быстрее, чем в прямолинейном движении.

— Командир, — Дуксин словно прочитал мои мысли, — а если нас потащит к барьеру?

— Сделаем «вертушку». Не поможет — положим «на брюхо».

— Ясно.

«Жалко Головачева, — вдруг подумалось мне. — То, что мы сейчас покажем, зрелище не для слабонервных, а он и так от нашего «высшего пилотажа» натерпелся... Хотя он мужик крепкий, выдержит.»