Клод Леви-Стросс - Печальные тропики

• Название: Печальные тропики
• Автор: Клод Леви-Стросс
• Жанр: Культурология
• Год: 1984

Книга, которую Вы только что открыли, впервые вышла в свет во Франции почти тридцать лет назад, но до сих пор не утратила интереса для самых разных групп читателей. Тому, чье внимание она привлечет, надо иметь в виду, что перед ним не полное, а значительно сокращенное издание сочинения Клода Леви-Строса. Дело в том, что его автор не только этнограф-индеанист, но и теоретик, создатель так называемой французской школы структурализма.

Редакции географической литературы издательства «Мысль», исходя из своего профиля и учитывая интерес традиционного круга их читателей, публикуют главным образом те главы книги «Печальные тропики», которые носят географический или этнографический характер. Живо и непринужденно рассказывает в них автор о городах, сельских местностях и природе Бразилии. Большое место в книге занимают описания нескольких племен бразильских индейцев (кадиувеу, бороро, намбиквара, тупи-кавахиб), изучавшихся Леви-Стросом в годы, непосредственно предшествовавшие началу второй мировой войны.

---

Спустя несколько дней все разъезжаются; путешественники рассеиваются по бруссе. Деревня дремлет на солнце, в течение целого года ее жизнь сводится лишь к однодневному оживлению виллас-ду-доминго — «воскресных поселков», пустующих в будние дни. По воскресеньям всадники встречаются на пересечении троп, где обосновалась винная лавочка да стоит несколько хижин. Сцены, подобные предыдущей, без конца повторяются в Бразилии, когда удаляешься от побережья в глубь страны на север или на запад, туда, где брусса тянется вплоть до болот Парагвая или галерейных лесов на притоках Амазонки. Деревни становятся редкими, а разделяющие их пространства все более обширными. Иногда это открытая местность, то есть «чистая» саванна, иногда покрытая кустарником, и тогда она называется «грязная» саванна. Встречаются также серрадо и коатинга — две разновидности лесных зарослей.

В южном направлении, к штату Парана, ландшафты иные: местность возвышенная, а породы — вулканического происхождения. В климате уже заметно постепенное удаление от тропиков.

В этих местах остатки коренного населения, живущего неподалеку от культурных центров, тесно соприкасаются с самыми современными формами колонизации внутренних территорий страны. Вот почему свои первые вылазки я решил совершить в этот район северной Параны. Миновав границу штата Сан-Паулу, проходящую по реке Парана, через двадцать четыре часа добираешься до большого хвойного леса. Лес этот долгое время препятствовал проникновению колонистов и практически оставался девственным до 1830 года. Там встречались лишь группы индейцев, да отдельные первопроходцы, как правило, бедные крестьяне, выращивавшие кукурузу на маленьких расчищенных участках.

В то время когда я приехал в Бразилию, освоение этой области только начиналось. Через лес медленно продвигалась железная дорога. Примерно через каждые пятнадцать километров у кромки расчищенного участка размером в один квадратный километр строили станцию. Со временем она заселялась, а потом становилась городом.

Путешествуя по этим местам верхом на лошади или в грузовике, пользуясь недавно проложенными по гребням гор дорогами наподобие римских в Галлии, невозможно было догадаться, какая здесь шла жизнь. Продолговатые освоенные участки упирались с одной стороны в дорогу, а с другой — в ручей, который бежал по дну долины. Люди устраивались внизу, около воды, а линия выкорчевки медленно поднималась по склону. Поэтому сама дорога, символ цивилизации, оставалась в плотном окружении леса.

Но на дне долин между стволами поваленных деревьев и между пнями уже пробивались первые посадки, как всегда дающие баснословные урожаи на этой терра роса, фиолетовой и девственной земле. Зимние дожди превратят древесные остатки в плодородный перегной и почти сразу же сами смоют его со склонов вместе с перегноем, которым питался вырубленный лес, поскольку исчезли удерживавшие его корни. Через сколько же лет эта обетованная земля обратится в бесплодную и разоренную?

Но пока что эмигранты наслаждались многотрудными радостями изобилия. Не успев даже построить себе дом и деля кров со скотом в дощатом загоне на берегу ручья, они славили эту чудодейственную ниву, чей нрав следовало обуздать подобно дикой лошади, чтобы кукуруза и хлопчатник стали давать плоды, а не уходили в роскошную зелень. Какой-то немецкий земледелец плакал от радости, показывая нам рощу лимонных деревьев, выросших из нескольких зернышек. Этих людей, приехавших с Севера, поражали не только плодородие, но, быть может, в еще большей степени необычные растения, известные им лишь по волшебным сказкам. Поскольку эта местность лежит на границе между тропической и умеренной зоной, разница в несколько метров высоты соответствует заметным климатическим различиям. Рядом друг с другом росли пшеница и сахарный тростник, лен и кофе. Молодые города в этой зоне — Лондрина, Нова-Данциг, Роландня и Арапонгас — появились на свет после решения, принятого группой инженеров и финансистов, так же как веком раньше появилась Куритиба.

Куритиба, столица штата Парана, возникла на карте в тот день, когда правительство решило создать город. Приобретенная, у одного владельца земля была пущена в продажу участками по достаточно дешевой цене, что вызвало приток населения.

В отношении Гоянии отважились на еще большее, вознамерившись на голом месте построить ее как федеральную столицу Бразилии [43].

Примерно на трети расстояния, отделяющего южное побережье от течения Амазонки, простираются обширные плоскогорья, вот уже два века как забытые человеком. В эпоху караванов и речного сообщения их пересекали за несколько недель, направляясь от рудников на север. Таким путем попадали сначала на берега Арагуаи, а затем спускались по реке до Белена. Единственный свидетель этой прежней провинциальной жизни — маленькая столица штата Гояс, которая дала ему свое имя, дремала в тысяче километров от побережья, практически отрезанная от него. На зеленеющей местности, обрамленной капризным силуэтом холмов с колышущимися на них султанами пальм, с пригорков спускались улицы, окаймленные низкими домами. Они пересекали сады и площади, где перед церквами с нарядными окнами — то ли это риги, то ли дома с колокольнями — проезжали повозки. Колоннады, украшения из искусственного мрамора, фронтоны, всегда освеженные штукатуркой, пенистой, как белок, и слегка подкрашенной охрой или кремовой, голубой, розовой краской, рождали в представлении пасторальный стиль испанского барокко.

Река текла между поросшими мхом набережными, местами обрушившимися под тяжестью лиан, бананов и пальм, которые заполнили покинутые участки. Но эта роскошная растительность, казалось, не столько накладывала на них печать запустения, сколько дополняла обветшалые фасады домов молчаливым достоинством.

Уж не знаю, сожалеть ли об абсурдности приговора или радоваться ему — администрация решила предать забвению Гояс, его окрестности, его спуски и его вышедшую из моды прелесть. Он казался

слишком маленьким, слишком старым. Для задуманного грандиозного начинания по строительству столицы требовалось совершенно чистое место. Его нашли в ста километрах восточнее — на плоскогорье, покрытом лишь жесткой травой и колючим кустарником, словно на него обрушился бич, враг всего живого. Туда не вели ни железная, ни автомобильная дороги, разве что тропы, годные для повозок.

На карту нанесли символический квадрат со стороной в сто километров; он соответствовал этой территории резиденции федерального округа, в центре которого должна была вознестись будущая столица. Поскольку естественных препятствий не было, архитекторы получили возможность работать на месте словно на чертежной доске. План города начертили на земле, наметили его периметр, различные зоны внутри его: жилую, административную, торговую, промышленную и ту, что предназначалась для увеселений (она все еще занимает немаловажное место в любом городе; первопроходцев).

Изо дня в день газеты давали объявления на всю страницу. Сообщалось об основании города Гояния, при этом публиковался такой подробный план, как если бы городу насчитывалось лет сто. Перечислялись преимущества, обещанные жителям: система шоссейных и грунтовых дорог, железнодорожный путь, водопровод, канализация и кинотеатры. Если я не ошибаюсь, землю вначале, то есть в 1935–1936 годах, даже предлагали в качестве бесплатного приложения тем покупателям, которые были готовы оплатить издержки на заключение купчей, ибо нотариусы и спекулянты первыми заняли город.

Я побывал в Гоянии в 1937 году. На бескрайней равнине, похожей на пустырь или поле битвы, ощетинившееся электрическими столбами и межевыми колышками, виднелось около сотни новых беспорядочно разбросанных домов. Самый большой был занят отелем — бетонным параллелепипедом, напоминавшим среди этой-плоской местности аэровокзал или небольшую крепость. Его хотелось бы назвать «бастионом цивилизации» не в переносном, а в прямом смысле слова, который тем самым получал в высшей степени ироническое значение. Лишенная всякого изящества постройка являла собой противоположность Гоясу: никакого прошлого, никакой давности, никакой привычки — ничто не заполняло пустоту и не смягчало напряженности. Человек чувствовал себя здесь как на вокзале или в больнице — временным жителем. Лишь страх перед каким-то катаклизмом мог оправдать возведение подобного ' каземата. Кадм[44], цивилизатор, посеял зубы дракона, думая, что на земле, обнаженной и сожженной дыханием чудовища, взойдут люди.

III. Кадиувеу

Парана

Туристы, располагайтесь лагерем на берегах Параны! Или нет, лучше воздержитесь от этого. Оставьте свою грязную бумагу, не поддающиеся уничтожению бутылки и пустые консервные банки для европейских ландшафтов. Там и разбивайте свои палатки. Но за пределами полосы, освоенной первопроходцами, пока не поздно, пощадите стремительные пенящиеся потоки, которые скачут, низвергаются по ступеням, прорытым в фиолетовых базальтовых откосах. Не топчите терпкой свежести густых мхов. Да замедлятся ваши шаги при подходе к необитаемым прериям и густому влажному лесу, где хвойные деревья, разрывающие сплетения лиан и папоротников, напоминают перевернутые к небу наши ели. Это не заостренные к вершине конусы, а, напротив, громоздящиеся друг над другом вокруг ствола шестиугольные подносы из ветвей, которые чем выше, тем все более расширяются, вплоть до последнего, выглядящего как гигантский зонт. Девственный и величественный пейзаж, будто не менявшийся сотни миллионов лет, отделяющих нас от каменноугольного периода. Высотное расположение и удаленность от тропика избавили этот лес от амазонского буйства и, наоборот, придали ему необъяснимую торжественность и стройность. Он выглядит так, словно в незапамятные времена здесь обитала более мудрая и более сильная, чем наша, раса, исчезновение которой сделало доступным для нас этот величественный парк, ныне ставший царством тишины и запустения.