Владимир Витвицкий - Книга сновидений

• Название: Книга сновидений
• Автор: Владимир Витвицкий
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Фантасмагория на тему снов, мечтаний, воспоминаний.

---

— Не верю! — пошутил Навигатор, все еще возясь с замком, запирая свои, любимые железные ворота.

— Мысль в переполненной мозгами и полезными извилинами тесной черепной коробке всегда искривлена, а подчас убога, похожа на Волка из "Ну погоди", побывавшего в канализационных трубах. Помнишь мультик? А вот когда за лбом нет мозга — случается же такое счастье, когда там космический вакуум или его отражение, то мысль, с трудом выбравшись из плотных извилин, она или падает и скатывается в нос или в глотку, и превращается там сам знаешь во что, или летит в пустоте, что уже чудо, распрямляясь и не сталкиваясь с соседками. Десять сантиметров, не меньше — как в вакууме атом. Это называется свободой, или, если хочешь — свободомыслием.

— Книги…

— Так вот, признаюсь, я не смог прочитать ее сразу. Наверное, мощный и плотный солженицынский ум не смог соотнестись с моей священной пустотой? Не зазвенело. Но позже, где-то через годик, я загремел в больницу, с язвой. Кровотечение, и все такое прочее… пришлось отлежать три недели, от звонка до звонка. И вот тогда-то я взял с собой именно эту книгу. Интуитивно я понял, что о тюрьме нужно читать в тюрьме, то есть о несвободе в несвободе. И я читал ее понемногу, от точки к точке, все эти три недели. По стилю я вспомнил, что в детстве уже читал его повесть в каком-то журнале, и называлась она "Один день Ивана Денисовича", и что она понравилась мне тогда. Я искренне переживал за этого человека, зримо представляя себе холод и снег, лагерную, внешнюю стылую опасность и жар внутренней борьбы на шмоне. Я был на его стороне. Потом я вышел из больницы, купил "альмагель" и неизвестные до этого таблетки, но читать Солженицына я больше не хотел.

И вот однажды, на его юбилей, я услышал другой его рассказ. По радио, читал Филиппенко, и у него хорошо получалось. "Случай на станции Кочетовка". Слушая, я снова, как когда-то в детстве, без труда представил себе все, видел все своими глазами, и переживал, чувствуя, что на этот раз добром не кончится. Наверное, поэтому, уважая Солженицына, я не очень люблю его читать.

А "В круге первом" я зацепился за одну фразу, вероятно не очень для автора важную, хотя, возможно, и неслучайную, где он, описывая судьбы жен репрессированных, вдруг выдает: "Подруги викингов, голубоглазые Изольды с алмазными душами". Эта фраза, сверкнув, разрывала мрачный текст, и я несколько раз возвращался к ней, пока не запомнил, выучил наизусть.

И здесь, в рассказе, хорошо читаемом Филиппенко, я выхватил новую, блеснувшую как луч и схожую с первой фразу: "Умный уют… Он никогда не бывал в таких семьях, но представлял или подозревал о них, по фильмам, книгам…"

Алмазные души голубоглазых Изольд и умный уют отправленного на расстрел Сатира, или Лира, два этих света, неискривленных тучами луча сложились в моей священной пустоте — наверное, я тот дежурный помощник коменданта, тот добрый, но бдительный малый, я очень похож на него. Однажды, случайно и почти мгновенно, я видел этот умный и, как мне тогда показалось, добрый уют, и в нем живущую сероглазую Изольду. Я споткнулся, я замедлил свой привычный, ровный шаг, остановился. Но я сказочник, не викинг, и в этом все дело, я видел рай и знаю где он, был тогда или есть сейчас, и именно поэтому я пишу такие книги. Понимаешь, Навигатор? Я знаю точно, что видел рай, и это неизлечимо.

— Да, — справившись с замком и с привычной важностью пряча ключи в удобный чехольчик, кивнул Навигатор, при этом взглянув Сказочнику в глаза, — вот разошьюсь с делами, будет время — обязательно почитаю.

Будто грохнул где-то рядом короткий взрыв, будто где-то близко воздух разорвала сверхзвуковая скорость — значительность произнесенного, пузырем разлетаясь и превращаясь из малого в огромное, припечатав Сказочника к железной стене, заполнила сминающей собою весь город, планету, пространство.

Нет сил вдохнуть, оболочка пузыря прозрачна, но прочна, она вдавила Сказочника в стену. Есть только выдох, последний, но он бесполезен, а там, за оболочкой, друг, желающий добра, и имя ему — Навигатор.

"Писчик! Пищик номер девять!" — родилась перед последним выдохом мысль и неслышная фраза. Дунуть, пискнуть, и обозначить, что пока еще жив, что есть еще надежда и сомненье. Но услышит ли писк друг по имени Навигатор? А, услышав, поймет ли его?

— Нет в детстве погоды лучше, чем метель, — все же сможет высказаться на выдохе придавленный значительностью произнесенного Сказочник.

— Человек от зверя отличается воображением ("или его силой" — мелькнет в Сказочнике мысль), и ни один зверь не может ("или не смеет" — снова подумает Сказочник) спорить с этим, — по-своему соглашаясь, улыбнется смотрящий в глаза Навигатор. Они ведь друзья, а это значит, что иногда понимают друг друга, и никакие железные ворота и навесные на них замки не могут этому мешать. Или не смеют.

* * *

7. Хейлика Бактер 1.

"Нет в детстве погоды лучше метели…"

Но что-то случилось над белым пространством осеннего снега, в бледной конечности дня, в действе охоты, в движении ветра. И даже — ветров. Показалось, будто огромная, в полнеба сова, не ищущая добычи, а ждущая случая в засаде, на ветке, не в небе, до времени пряча острые когти в мягких перьях, сорвавшись вниз и бесшумно расправив широкие крылья в полете, сомкнула их над увлеченными суетливой охотой людьми.

Так показалось Хейлике Бактер. Той самой прекрасной охотнице, от которой без ума навигатор этой охоты — по крайней мере, она так думала о нем. Вот он, рядом, повалился лицом в тонкий снег и сполз, соскользнул в шумящий ручей, по которому они поднимались, преследуя неслучайного прохожего, окунулся в воду головой. А повалился оттого, что охотники, те, которые из лучших, расстреляв окруженного ими транзитария и сменив магазины, вдруг принялись лупить друг в друга. А Хейлика не стреляла, и выходит так, что они позабыли о ней или ее не заметили? Промахнулись, но попали в навигатора? Того сильного, но смешного в своей важности и одновременно стеснительности парня, что говорил ей сегодняшним утром простительные глупости и терпел от прохожего ядовитые удары, при этом желая ответить и волнуясь за нее. А сказал он ей то, что она от него ожидала?

В ручей съехал не сам — Хейлика помогла ему в этом, упав, присев на поджопник, или антипидарасник, или как там его еще называют, и ногами толкая бесчувственное тело по скользкому снегу вниз, к даже поздней осенью широкому руслу, прочь от вдруг изменившихся линий огня. А вниз — потому что пули летели низко? А его — потому, наверное, что ожидала то, что услышала? Но как бы то ни было, а они оказались в ручье, шумящем чистой, студеной водой в еще не замерзшем, еще разрезающим снег русле. Она удержалась на склоне, а он, прокатившись по тонкому льду на камнях, въехал головою в воду.

Ветер, так похожий на тихий, но быстрый полет гигантской полярной совы, дунул и затих, а рожденные им у самой земли вихри поднялись и упали. Исчезли бело-серые, в полнеба крылья, и Хейлика в коротком и стремительном, в несколько шагов бегстве еле удержавшись на скользком склоне, поспешила к навигатору, выжившему благодаря ее усилиям, но уткнувшемся сейчас головою в воду.

Упершись ногами в обледенелые валуны, она с трудом вытащила бесчувственное тело из быстрого течения и перевернула на спину. Навигатор закашлялся, из носа и рта, из-под шлема хлынула вода, и Хейлика, отжав удобные защелки, поспешно сняла полезный в перестрелке, но вредный для ныряния убор.

— Суппо?

В этот день она во второй раз назвала навигатора по имени, интуитивно понимая, что сейчас это поможет ему очнуться. Так и вышло — дважды спасенный открыл глаза.

— В воду… — едва слышно прошептал, промямлил он.

— Что?

— Опусти сказочника в воду, — после долгой паузы борьбы за сознание и воображение повторил навигатор, а ведь известно, что ни один зверь не смеет спорить и с тем и с этим с человеком. — Помоги ему, и ты сделаешь еще одно доброе дело.

— Зачем? — вслух успела удивиться Хейлика, однако глаза навигатора закрылись.

"Ведь от него ничего не осталось…" — отстегнув непромокаемую сидушку (поджопник, антипидарасник) и укладывая на нее голову навигатора, грустно добавила она про себя, имея в виду то ли сказочника, то ли доброе дело. Но навигатор не услышал ее сомнений. Женские сомнения, зачастую мужчинам они попросту смешны, и от того, произнесены ли они в сознании или нет, как правило, почти ничего не зависит.

Однако сняв свой защитный шлем и вынув из него сухой подшлемник, она и его подложила под мокрую голову навигатора и, выпрямившись — а склон ручья ничуть не выше ее роста, и больше не терзая себя сомнениями — а они вполне объяснимы, послушно, но осторожно пошла выполнять последнюю волю навигатора, без сознания лежащего на снегу. Она ведь знала, как его зовут — для чего-то она запомнила имя.