Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Он должен был бы поступать, как вол, и его счастье должно бы пахнуть землёй, а не презрением к земле.

Белым волом хотел бы я видеть его, идущим, фыркая и мыча, впереди плуга, и его мычание должно бы хвалить всё земное!{298}

Темно его лицо; тень руки играет на нём. Затенён ещё смысл его взора.

Само его дело ещё тень на нём: рука затемняет действующего. Ещё не преодолел он своего дела.

Люблю я в нём выю вола — но теперь хочу я видеть и взор ангела.

И от своей воли героя должен он отучиться: вознесённым должен он быть, а не только возвышенным; сам эфир должен вознести его, лишённого воли!

Он победил чудовищ, он разгадал загадки — но он должен ещё освободить своих чудовищ и свои загадки, в небесных детей должен он превратить их.

Ещё не научилось его познание улыбаться и жить без ревности; ещё не утих в красоте поток его страстей.

Поистине, не в сытости должно смолкнуть и утонуть его желание, но в красоте! Изящество свойственно щедрости великодушного.

Закинув руку за голову — так должен бы отдыхать герой, так должен он преодолевать и свой отдых.

Но именно для героя красота самая трудная из вещей. Недостижима красота для всякой сильной воли.

Немного больше, немного меньше — именно это значит здесь много, это значит здесь всего больше.

Стоять с расслабленными мускулами и распряжённой волей — это и есть самое трудное для всех вас, вы, возвышенные!

Когда власть становится милостивой и нисходит в видимое — красотой называю я такое нисхождение.{299}

И ни от кого не требую я так красоты, как от тебя, могущественный; твоя доброта пусть будет твоей последней победой над собой.

На всякое зло считаю я тебя способным; поэтому я и требую от тебя добра.

Поистине, часто смеялся я над слабыми, которые мнят себя добрыми, потому что у них бессильные руки!

Добродетели колонны должен ты следовать: чем выше она подымается, тем становится красивее и изящнее, а внутри твёрже и выносливее.{300}

Когда-нибудь должен ты, возвышенный, стать прекрасным и держать зеркало перед собственной красотой.

Тогда душа твоя будет содрогаться от божественных желаний; и поклонение будет даже в твоём тщеславии!

Это и есть тайна души: только когда герой покинул её, приближается к ней, в сновидении, — сверхгерой.

Так говорил Заратустра.

О стране образованности{301}

Слишком далеко залетел я в будущее, ужас напал на меня.

И когда я огляделся, — смотри! время было моим единственным современником.

Тогда полетел я назад, домой — всё быстрее и быстрее; так пришёл я к вам, современники, в страну образованности.

Впервые посмотрел я на вас как следует и с добрыми желаниями; поистине, с тоскою в сердце пришёл я.

Но что случилось со мною? Как ни было мне страшно, — я должен был рассмеяться! Никогда не видел мой глаз ничего более пёстрого!

Я всё смеялся и смеялся, тогда как ноги и сердце дрожали: «Да тут родина всех горшков с красками!» — сказал я.

С пятьюдесятью кляксами на лице и теле — так сидели, к моему удивлению, вы, современники!

И с пятьюдесятью зеркалами вокруг вас, которые льстили и подражали игре ваших красок!

Поистине, вы не могли бы носить лучшей маски, современники, чем ваше собственное лицо! Кто бы мог вас — узнать!

Исписанные знаками прошлого, а поверх этих знаков размалёванные новыми знаками — так надёжно скрылись вы от всех толкователей!

Даже если найдётся специалист по почкам, кто поверит, что они у вас есть! Из красок кажетесь вы изготовленными и из склеенных ярлыков.

Все века и народы пёстро выглядывают из-под ваших покровов; все обычаи и все верования пестроязычно говорят в ваших жестах.

Кто из вас совлёк бы с себя покрывала, мантии, краски и жесты — у того осталось бы вполне достаточно, чтобы пугать этим птиц.

Поистине, я сам испуганная птица, однажды увидевшая вас нагими и без красок; и я улетел прочь, когда скелет стал подавать мне знаки любви.

Скорее хотел бы я быть подёнщиком в подземном мире у теней минувшего!{302} — тучнее и полнее вас обитатели подземного мира!

В этом, да, в этом горечь кишок моих, что ни нагими, ни одетыми не выношу я вас, современники!

Всё зловещее, что есть в будущем и что некогда пугало улетевших птиц, поистине, куда приятнее и ближе сердцу, чем ваша «действительность».

Ибо так говорите вы: «Мы всецело действительные, без веры и суеверия»; так гордитесь вы — ах, даже не имея предмета гордости!

Но как могли бы верить вы, размалёванные! — вы, картины всего, во что некогда верили!

Ходячее опровержение вы самой веры и калечение всяких мыслей. Неправдоподобные — так называю я вас, вы, действительные!

Все времена пустословят друг против друга в ваших умах; но сны и пустословие всех времён были всё-таки правдоподобнее, чем ваше бодрствование!

Бесплодны вы, поэтому и недостаёт вам веры. Но кто должен был творить, у того всегда были свои вещие сны и звёзды-знамения — и вера в веру! —

Полуоткрытые ворота вы, у которых ждут могильщики. И вот ваша действительность: «Всё достойно того, чтобы погибнуть».{303}

Ах, вот стоите вы предо мной, вы, бесплодные, худые, с торчащими рёбрами! И кое-кто из вас хорошо понимает это и сам.

И он говорит: «Кажется, бог, пока я спал, тайком что-то похитил у меня? Поистине, достаточно, чтобы сделать себе из этого жёнушку!{304}

Удивительна бедность рёбер моих!» — так говорили уже многие из людей настоящего.

Да, смешны вы мне, современники! И особенно когда вы удивляетесь сами себе.

И горе мне, если б не мог я смеяться над вашим удивлением и должен был пить всю гадость из ваших мисок!

Но я хочу легче относиться к вам, ибо тяжёлое должен нести я; и что мне за дело, если жуки и летучие козявки сядут на мою ношу!

Поистине, не станет она от этого тяжелее! И не от вас, современники, должна придти ко мне великая усталость. —

Ах, куда ещё подняться мне с моей тоской! Со всех гор высматриваю я отечества и родные страны.

Но родину не нашёл я нигде: неуютно мне во всех городах и рвусь я прочь из всех ворот.

Чужды и смешны мне современники, к которым ещё недавно влекло меня сердце; и изгнан я из отечеств и родных стран.

Так что люблю я ещё только страну детей моих, неоткрытую, лежащую в самом дальнем море; пусть ищут и ищут её мои корабли.

Своими детьми хочу я искупить то, что я сын своих отцов, и всем будущим — это настоящее!

Так говорил Заратустра.

О непорочном познании{305}

Когда вчера взошёл месяц, мне казалось, что он хочет родить солнце: так широко, как на сносях, лежал он на горизонте.

Но он обманул меня своей беременностью; и скорее ещё я поверю в месяц-мужчину, чем в месяц-женщину.

Конечно, мало похож на мужчину этот застенчивый полуночник. Поистине, с нечистой совестью бродит он по крышам.

Он похотлив и ревнив, этот монах в месяце, падок он до земли и всех радостей влюблённых.

Нет, я не люблю его, этого кота на крышах! Противны мне все, кто подкрадывается к полузакрытым окнам!

Набожно и молча бродит он по звёздным коврам — но я не люблю мужских ног, ступающих тихо, на которых не звенит даже шпора.

Шаги всякого честного правдиво говорят; но кошка идёт по земле, крадучись. Взгляни, по-кошачьи лукаво восходит месяц. —

Такое сравнение даю я вам, чувствительные лицемеры, вам, ищущим «чистого познания»! Вас называю я — сластолюбцами!

Вы также любите землю и земное, я разгадал вас! — но стыд в вашей любви и нечистая совесть, — вы подобны месяцу!

Презирать земное убедили ваш дух, но не нутро ваше — а оно в вас сильнее всего!

И теперь стыдится ваш дух, что угождает нутру вашему, и от собственного стыда ходит окольными и обманными путями.

«Для меня было бы высшим счастьем, — так говорит себе ваш изолгавшийся дух, — смотреть на жизнь без вожделения, а не как собака, с высунутым языком:

Быть счастливым в созерцании, с умершей волей, без приступов и алчности себялюбия, — холодным и серым всем телом, но с пьяными глазами месяца!

Для меня было бы лучшим — так соблазняет самого себя соблазнённый — любить землю, как любит её месяц, и только одними глазами прикасаться к её красоте.

И я называю непорочным познание всех вещей, когда я ничего не хочу от них, кроме права лежать перед ними, подобно зеркалу с сотней глаз». —

О вы, чувствительные лицемеры, вы, сластолюбцы! Вам недостаёт невинности в вожделении, и вот почему клевещете вы на желание!