В. Цареградский - По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.

• Название: По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.
• Автор: В. Цареградский
• Издательство: Магадан: Кн. изд-во
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1980

Герой Социалистического Труда, участник Первой Колымской экспедиции, руководитель Второй, Третьей и Четвертой экспедиций, а с 1938 года руководитель геологоразведочной службы Дальстроя В. А. Цареградский делится воспоминаниями об экспедиции 1930–1931 годов, которая, наряду с другими, составила значительную страницу в истории планомерного исследования и освоения Северо-Востока СССР.

---

Наши усилия полностью себя оправдали. Хотя результаты этих поисков и не были решающими в топливной проблеме, но сыграли немаловажную роль для той поры. В 1931 году Союззолото организовало разведку этого месторождения и добычу угля. Не менее десяти лет Хасынское каменноугольное месторождение являлось едва ли не единственным источником топлива для электростанции и котельных в Нагаево и Магадане.

Глава IV. По зимнему пути на Колыму

Среди «белого безмолвия»

Ноябрь — вторая половина декабря. Теперь вряд ли получим новые известия до установления зимнего пути. За исключением Ямской и стационарной Среднеканской, все остальные партии должны уже собраться в устьевой части Оротукана. Участники Ямской партии не смогли прибыть на Оротуканскую базу, потому что ее руководитель А. Н. Морозов, вернувшись из Ямска, категорически отказался поехать на Оротукан и уволился. Партия распалась.

В бухте закончилась инвентаризация имущества и его упаковка. Я решил ехать не общим путем, по которому поедут рабочие с грузом, свернув со Среднеканского зимника в верховье Оротукана, а по сплавным рекам Малтану, Бохапче и Колыме сразу к устью Оротукана. Мне хотелось посмотреть эти реки зимой и определить, где можно разместить базу для экспедиции в случае, если в следующем сезоне нами будут обнаружены золотые месторождения на притоках Бохапчи.

Зимник от бухты Нагаева до верховьев Олы будет прокладывать с нами Макар Медов;. Он же поведет первый транспорт со Среднеканского зимника в долину Оротукана до его устья. Весь остальной транспорт пойдет по проложенному следу. Я проинформировал об этом А. М. Пачколина и получил его полное одобрение.

Приближались дни нашего отъезда. Мы ждали их с нетерпением, присущим молодости оптимизмом, веря в свою удачу, надеясь на новые открытия.

Наступила череда ненастных хмурых дней с туманами, порывистыми ветрами, с нудными затяжными дождями. Листья и хвоя пестрым, потемневшим от влаги ковром плотно устилали землю под оголенными деревьями и кустарниками. Пейзаж становился скучнее и однообразнее. Лишь склоны ближних гор отливали голубовато-зеленым оттенком от полегшего на зиму стланика. Реки начали покрываться льдом. Тонкие каемки его — забереги — устойчиво сохранялись у берегов. Потом затянулись сплошь спокойные плесы. Перекаты и быстрины долго оставались открытыми. Вода, густая, потемневшая, бурлила, пенилась на них, мешая ледоставу.

Но вот дожди сменились снегопадами, пургами. Покрылись льдом реки, лишь кое-где не застыли полыньи. Однако лед все еще был тонким. И хотя вот-вот должны были начаться зимние перевозки, оленеводы не показывались, выжидая, когда окрепнет лед.

Работа была однообразной, и дни походили один на другой. Я переписывал нормы и расценки для шурфовки, чтобы снабдить ими несколько участков. Размножал уточненные инструкции, наставления для прохождения шурфов, их размеры, расстояния между ними. Основы этих инструкций были составлены нами в Первой экспедиции и нуждались в некоторых поправках после проверки на практике.

И вот наконец в один из таких дней второй декады декабря в палатке появился оленевод — эвен и сообщил, что сегодня поедем. Рабочие помогли быстро нагрузить нарты (в соответствии с договором по десять пудов на каждую), оставив порожние для двух каюров и нас троих — меня, Марии Яковлевны и Степана Степановича Дуракова.

Нам предстояло проложить первый зимний путь — около 500 километров — по снежной целине. На сотни верст этого пути отсутствовали какие-либо поселения, только на левом берегу Бохапчи, близ устья ее притока — Большого Мандычана, примерно в 300–350 километрах от бухты Нагаева, находилась одинокая якутская хижина. Это единственное на нашем пути жилье, где можно было устроить дневку.

Из бухты Нагаева мы выезжали в серый, почти безветренный день. Было относительно тепло — около минус тридцати градусов. Сыпал мелкий снежок, сквозь который лес и горы просматривались смутно, расплывчатыми контурами.

По заведенному коренными жителями порядку, первый день ехали немного, чтобы постепенно втянуть в езду оленей. Остановились засветло. Началось зимнее осваивание уже знакомого нам быта на ночевках. На остановке нужно было заготовить жерди для палатки, расчистить или плотно утоптать снег на месте ее установки, наломать много веток, обычно лиственницы, и застелить ими плотным слоем землю внутри палатки. Для костра необходимо отыскать сухостойное дерево и заготовить дрова на всю ночь. Чтобы быстрее растопить железную печку, используют стружки. Заготавливают их из довольно толстой сухой палки, которую застругивают острым ножом, но так, что стружка не снимается совсем, а, закрученная, остается на конце лучины. Хорошо просушенные стружки вспыхивают от одной спички, поджигая верхнюю часть] лучины, от которой быстро схватываются огнем остальные дрова. За такими растопками закрепилось название «петушки». От трех-четырех «петушков» дрова разгораются через несколько минут, стенки печки раскаляются докрасна, и воздух в палатке быстро согревается.

Пока я или Степан Дураков растапливаем печь, кто-нибудь, распаковав ящик с посудой, заполняет чайник с котелком кусками снега или льда. Кто-то уже вносит и складывает у задней стенки мешки с постелью, чтобы они несколько согрелись к ночи.

Каюры в это время выпрягают оленей и отводят к месту кормежки. Отыскивают они его, разгребая ногами снег, угадывая по приметам, где скорее всего должен быть ягель.

Но вот все уже кипит на печи, прогрелся воздух в палатке, мы тоже согрелись, сняли теплую одежду, шапки, шарфы и присели на постельные мешки в ожидании возвращения каюров.

Многочасовое пребывание на свежем морозном воздухе, сухое тепло и сытная пища начинают нас клонить ко сну. Первыми укладываются каюры, ближе к выходу и подальше рт печи — они не привыкли к большому теплу. Вслед за\ними устраиваемся в задней части палатки и мы.

Просыпаемся довольно рано, еще совсем темно. За ночь палатка выстывает так, что разница с температурой снаружи невелика.

Вскакиваю и спешно подбрасываю в печь дрова на сохранившиеся в золе горячие угли. Сильная тяга помогает быстро вспыхнуть огню, и около печи становится теплее. Натягиваю одежду и ставлю чайник на печь… Поднялись жена и Степан Степанович. Каюры не торопятся, громко позевывая, они ждут чай. По заведенному у них порядку, они не пойдут искать оленей, пока не закусят и не напьются вволю чаю. На чаепитие, поиски и привод оленей уходит два часа, а то и три, если олени забрели далеко.

По мере приближения к Охотско-Колымскому водоразделу погода все заметней прояснялась. Но зато усиливались морозы, приближаясь к сорока пяти градусам, а за водоразделом достигли пятидесяти — пятидесяти пяти градусов. Низкое белесое солнце освещало горы и долины косыми холодными лучами. Застывший в неподвижности лес с прогнувшимися под тяжестью снежных шапок ветвями поистине зачаровывал причудливостью и красотой. Особенно красив он был в утреннем и вечернем освещении, когда лучи багрово-красного солнца ложились на снег розовыми, сиреневыми и лиловыми тенями, отчего вся долина реки казалась перламутровой. По утрам шумно выпархивали из снега стаи куропаток и неподвижно застывали на ветках тальника, чтобы в сумерки бесшумно упасть в снег и отрыть в нем нишу для ночевки.

Вынужденное сидение на нарте при большом морозе невольно располагает к размышлениям. Приходят мысли об улучшении условий поездок, о необходимости утепления нарт хотя бы наподобие древних возков или кибиток. Думалось об удлиненной нарте с каркасом, обшитым оленьими шкурами, может быть даже с маленькой железной печкой в передке. А еще лучше, если бы это были самоходные сани.

С усилением морозов затруднялось дыхание, мерзло лицо, особенно щеки и нос. Приходилось натягивать на лицо шарф и дышать через него, а/шапку опускать на брови. Оставалась только узкая щель для глаз. Ресницы и брови от выдыхаемого воздуха быстро покрывались инеем, шарф внутри сырел, а снаружи обледеневал, покрываясь жесткой коркой. Прикосновение отсыревшей шерсти к лицу было неприятным и даже болезненным, но приходилось терпеливо переносить это до приезда на ночевку.

Мороз, постепенно проникая под одежду, охлаждал тело, хотелось сжаться в комок, втянуть голову в плечи и сидеть, не шелохнувшись, дабы не растерять остатки тепла. Чтобы согреться, мы соскакивали с нарт и бежали полтора-два километра, а иногда и больше, пока не начинали задыхаться. Бежать сбоку нарты было просто невозможно: ноги проваливались в снег чуть не до колен. Приходилось отставать и бежать сзади по колее, образованной неглубоким следом оленя и полозом нарты. Но узость колеи тоже затрудняла бег.

С каждым днем пути мы приобретали опыт, меньше затрачивали времени на сооружение палаток, организацию быта на ночевках и утром при отъезде, а главное — научились дольше сохранять тепло своего тела в дороге. Постепенно мы увеличили время переходов и продвигались километров по пятьдесят — шестьдесят в день. Одним словом, у нас выработался стандартный режим. Дни мало чем отличались друг от друга, небольшое разнообразие в пути вносили лишь меняющиеся пейзажи. И все-таки утром, перед отъездом, нам приходилось внутренне собраться, приготовиться.