Джоконда Белли - Воскрешение королевы

• Название: Воскрешение королевы
• Автор: Джоконда Белли
• Издательство: Мир книги
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2008

Мадрид шестидесятых годов двадцатого века… Юная воспитанница монастыря сирота Лусия знакомится с профессором университета Мануэлем, который обещает рассказать ей потрясающую историю любви Хуаны Безумной — испанской королевы жившей в шестнадцатом веке. Но для того, чтобы постичь эту историю, Лусия, по его словам, должна перевоплотиться в Хуану — надеть старинное платье, вжиться в образ неистовой в своей страсти королевы. Лусия соглашается, не подозревая о роковых последствиях странного перевоплощения.

---

Мануэль достал из сундука две папки, современную и старинную. Последовав его примеру, я уселась на пол и так же, как он, уставилась на папки. Смотреть, куда ведет лестница, было не к спеху. Мануэль сделался еще бледнее, чем обычно, и напоминал одержимого. Кажется, он вовсе перестал меня замечать. Я тихонько сидела подле него, дрожа от нетерпения и страха. Наспех просмотрев новую папку, Мануэль раскрыл старинную. Увидев листы пергамента, я задрожала пуще прежнего. Это, вне всякого сомнения, были средневековые манускрипты, написанные тонким бисерным почерком без пробелов и знаков препинания.

Мануэль жадно вчитывался в пожелтевшие страницы, а я молча сидела рядом, прислонившись к холодной стене. Меня охватила глубокая безысходная печаль.

— Мануэль, я здесь. Прочти и для меня тоже. Вслух.

— Хорошо, — согласился он. — Закрой глаза.

Январь. 1525. Ледяной ветер гуляет по лестницам, легонько покачивает колокола Святого Антолина. На берега Дуэро опустилась ночь. Луна серебрит водную гладь. Сегодня Каталина покинула меня, чтобы выйти за португальского короля.

Ее увезли в слезах. Моя дочь, плоть от плоти той, что когда-то была Хуаной, не видевшая в жизни ничего, кроме этих стен, обрела иллюзию свободы. Но и в этих стенах мы ней были свободны, по-настоящему свободны. Пленницы серых камней и высоких башен, на которых гнездились аисты, мы устремляли свои души sursum corda[20], чтобы видеть не глазами, насыщаться не ртами; чтобы бодрствовать, пока другие спят. Но так будет лучше, моя Каталина. Я не обманываю себя, утверждая, что это медленное угасание и есть жизнь. Когда-нибудь придет мой черед отправляться в путь по водам Стикса, туда, где теперь живут родители, Филипп, брат Хуан и сестра Изабелла. Там никто не борется за власть, а значит, сводить меня с ума будет незачем.

Я знаю, что буду жить долго. Жизнь крепко вцепилась в меня и не отпускает. Она вновь и вновь наполняет меня, словно облако реку. Возможно, надо мной успеет сжалиться кто-нибудь из внуков, детей Фердинанда, Марии, Изабеллы, Леонор или моей Каталины. Я немного соберусь с силами и продолжу неравный бой с Денья, которые знают о каждом моем жесте, но не видят меня, предпочитая измышлять Хуану, которой никогда не было. Мою жизнь нельзя назвать безмятежной. Я пришла в этот мир слишком страстной, слишком нетерпеливой. Моя жажда свежего воздуха и бескрайнего простора ужасала тех, кто привык жить в своих загонах, нагуливая жир и набивая мошну. Меня пугают долгие дни в одиночестве, бесконечная борьба с попами, которые примутся усмирять мою душу, потому что не могут справиться с телом. В моих покоях уже пытались тайком провести обряд изгнания духов, пока я спала. Тем, кто меня не понимает, проще думать, что я одержима, что я делю ложе с Сатаной, что плоть моя не в силах противостоять искушению. Пусть думают что хотят. Над чужими мыслями я не властна. Я сожалею лишь о том, что в день моей смерти колокола станут звонить совсем глухо и забвение укроет меня, словно плющ, оплетающий древние руины. Хуана Безумная, скажут обо мне. Несчастная королева, потерявшая рассудок из-за любви. Меня не станут помнить даже из-за детей: Карла I Испанского и V Германского, Леонор, королевы Франции, Изабеллы Датской, Марии Венгерской, Каталины Португальской и моего Фердинанда, императора Германии. Столько детей, а в скором времени и внуков. Мое потомство станет жить по всей Европе, проникнет в Новый Свет. Но что во всем этом тем, кто услышит погребальные колокола или повстречает на дороге маленькую скорбную процессию, идущую за моим гробом. Как мало это значит здесь, в Тордесильясе, в моих тесных и темных покоях, где одна злобная надсмотрщица сторожит дверь, а другая следит за каждым моим вздохом. Чего только они не делают, чтобы я оставалась немой и глухой, как же боятся, что я сумею вырваться отсюда, предстану перед народом, заговорю. Сколько предосторожностей из-за какой-то сумасшедшей! Им ничего не остается, как только похоронить меня заживо. А у меня нет никакой возможности им противостоять, кроме этого послания в будущее, кроме кусков пергамента, которые я заполню словами, кроме чернил, которые станут для потомков моей кровью. Возможно, я и вправду безумна. А если нет, то очень скоро буду: мои тюремщики позаботятся о том, чтобы я начала видеть демонов и ходить во сне. Если вокруг тебя все повторяют ложь, ты рано или поздно в нее поверишь. Безумной была моя страсть к Филиппу. Разве можно любить так сильно? Но любовь не выбирает, не сомневается, не внемлет голосу разума. Любить — значит стремиться владеть предметом своей любви безраздельно. Мороз убивает так же, как огонь, и я предпочла пылать. Я не первая и не последняя женщина на земле, которая любила, не зная меры, ломилась в закрытую дверь, не давала избраннику вздохнуть. Я не первая и не последняя из тех, кто прибивает свое сердце к его воротам, кто обходит дозором крепостные стены, смотрит с высоких башен, нет ли поблизости коварной соперницы со скромно потупленным взором и торжествующей улыбкой на устах. Это война, и моя жизнь была полем битвы. Я сражалась за каждого человека, которого любила. Не сражалась я только за себя, но теперь мне предстоит последняя битва за собственную свободу, за право бродить по бескрайним просторам воображения и памяти, где меня не достать ни Денья, ни тем, кто придет за ними. Я затеряюсь среди лесов и полей, на лугах моих видений. Не важно. Я затеряюсь. Вот последняя крепость, которую я стану защищать. И победа будет за мной, пускай о ней не возвестит ни один герой, пускай века разрушат мою крепость до основания. «Кто осмелится?» — «Я осмелюсь».

ГЛАВА 26

Хуана замолчала. Слезы мешали мне открыть глаза. Мануэль глубоко вздохнул и закурил сигарету.

— Мы почти угадали, — произнесла я.

Мануэль потянулся за другой папкой. Современной. Меня охватили сомнения.

— Мануэль, а это точно Хуана написала?

Мануэль не ответил. В руках у него был машинописный лист стандартного размера. Мануэль читал, то и дело потирая висок.

— Что с тобой, Мануэль? Что случилось?

Он поднял на меня широко распахнутые глаза. От пламени свечей его бледность приобрела синеватый оттенок.

— Сегодня ночь открытий, Лусия. Хочешь, я тебе еще почитаю? Прочесть тебе документ, из которого следует, что Агеда — моя мать?

— Агеда? Как это?

— Идем, — сказал Мануэль, поднимаясь на ноги. — Идем со мной. Кажется, я знаю, куда ведет эта лестница. — Он судорожно сжал мою руку. Я попыталась вырваться, но Мануэль меня не отпускал. Он протащил меня по темной лестнице, а я все спрашивала, что случилось и куда мы идем, напуганная его мрачной решимостью и странными словами. Наконец мы достигли последней ступеньки. Судя по всему, лестница вела на второй этаж. Перед нами снова оказалась дверь. Мануэль толкнул ее. Дверь не поддалась. Тогда он со всей силы ударил по ней плечом. Мы вломились прямо в темную спальню Агеды. Она сидела на кровати, зажав рот рукой, с перекошенным от ужаса лицом, вырванная из глубокого сна, в который погружала себя каждую ночь.

Мануэль отпустил меня. Агеда переводила взгляд с него на меня, не зная, что предпринять. Я застыла у стены, тщетно пытаясь осознать то, что предстало моим глазам: вся комната Агеды, словно гардеробная актрисы, была завешана платьями из эпохи Хуаны. Я принялась считать их, дошла до пяти и сбилась.

Мануэль решительно приблизился к теткиной постели и швырнул бумаги на одеяло.

— Ты ничего не хочешь мне объяснить? Ты должна объяснить, что все это означает. — Он принялся демонстрировать один лист за другим. — Здесь говорится, что я твой сын. Согласно выписке из больничного листа, ты произвела на свет мальчика как раз в день моего рождения. Как это понимать? — повторял Мануэль, расхаживая из стороны в сторону. — Очередная ложь? Это какой-то генетический порок? Почему в этой семье вот уже который век все лгут? Во имя Господа! Агеда, откуда взялась эта замечательная традиция? — Мануэль почти кричал. — Но, ради всего святого, ты не можешь быть моей матерью! Ты так много сделала для меня, но, Агеда, прошу тебя, ведь ты не моя мать!

Потрясенная Агеда беззвучно плакала, ее лицо искажала жалкая гримаса.

— Будь проклято твое любопытство, Мануэль, будь проклято твое любопытство.

Мануэль был смертельно бледен. Он взял себя в руки и от этого сделался еще страшнее. Я ощутила приступ тошноты. Мне хотелось поскорее сбежать из этой комнаты. Выбраться на воздух.

Агеда заговорила. Я не могла пошевелиться.

— Сейчас я встану. — Она поднялась с постели, сунула ноги в домашние туфли, поправила волосы, зажгла ночник. — В нашей семье все немного сумасшедшие, но та, кого ты привык считать своей матерью, Аврора, была совершенно безумна. Она в полной мере унаследовала дурную кровь Денья, распутничала и лгала, не двинув бровью; она была из тех, кто живет сегодняшним днем, боится упустить мгновение. Для нее не существовало ни прошлого, ни будущего. Я не понимала ее ни тогда, ни после, когда мы расстались. Не понимала, что, в сущности, я ничем не лучше. В юности твоя тетушка Агеда, — она горько усмехнулась, — была примерной девочкой, тихой, скромной и прилежной. Вроде тебя, Лусия. — Она повернулась ко мне. — Я была папиной дочкой, все время прибиралась у него в кабинете, беседовала с ним об истории, неторопливо взрослела и в один прекрасный день забеременела. Такое случается. Уж вам ли не знать. Чтобы спасти честь семьи, родители решили обвинить во всем пропащую Аврору. Меня заперли до рождения ребенка, а когда ты появился на свет, Мануэль, объявили, что ты сын моей сестры. Какая разница, сказали мне, все равно растить его будешь ты. Они придумали безупречную версию падения Авроры и в конце концов поверили в нее настолько, что изгнали вторую дочь и вычеркнули ее из своих сердец. Ты знаешь, к чему это привело.