Борис Данилов - Жизнь-поиск

• Название: Жизнь-поиск
• Автор: Борис Данилов
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.

Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»

Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди»

---

На ленинградских заводах во время сдачи «пробы», как на экзаменах, не полагалось обращаться к кому-нибудь за помощью, но попросить у соседа ключ, масленку или еще что-нибудь в этом роде разрешалось.

Мастер дал мне кусок материала, чертеж небольшого червячка с модулем 1,25, показал, где инструментальная кладовая, компаратор, и ушел.

Когда я изучил чертеж, у меня сердце упало. «Ну, — думалось, — пропал». Допуски на резьбу — в микронах и минутах, без знания оптических приборов сделать такой червяк было невозможно. Но Иван, проходя мимо, шепнул:

— Начинай делать заготовку, режь начерно резьбу, а потом что-нибудь придумаем.

До обеда я выточил червяк полностью, посадил его на оправку и прорезал резьбу предварительно. Пока мне хватило знаний, полученных в училище. Станок был специальный, резьбовой, для точной резьбы, он не имел коробки подач с заранее подсчитанными шестернями, на нем для образования каждой резьбы надо было устанавливать шестерни, число зубьев которых должен подсчитать сам токарь.

Смущали меня два ходовых винта: на каком резать модульную резьбу — на дюймовом или на метрическом? В конце концов я подсчитал шестерни для нарезки метрического винта и прорезал резьбу предварительно, с припуском. Проходя мимо, мастер остановился, посмотрел, как я ставлю шестерни. Убедившись, что пока у меня все идет правильно, он ничего не сказал и пошел к себе в конторку.

А у меня не было ни специального резца, ни малейшего представления, как пользоваться компаратором.

Выручил звонок на обед. Завод был новый, только что выстроенный, и столовая была еще не готова. Все приносили завтрак с собой и закусывали, расположившись на траве под соснами.

Иван Круглов повел меня с собой и уселся рядом с Павлом Александровичем Шведовым, который закусывал, сидя на пеньке. Иван познакомил меня со Шведовым. Он оказался очень веселым и добродушным челозеком лет пятидесяти. Минут десять мы перекидывались ничего не значащими фразами о погоде, о том, какая хорошая осень стоит. Когда все было съедено, Иван приступил к делу.

— Павел Александрович, — сказал он, — помогите моему другу, у него «проба» горит.

Тот ничуть не удивился, попросил только:

— Покажи чертеж. Я предусмотрительно взял чертеж с собой. Шведов сказал:

— Ты подойди ко мне, попроси масленку, а я тебе вместе с ней дам дисковый резачок и державку к нему.

Тут же на песке он нарисовал схему компаратора, рассказал, как надо подгонять тень резьбы, увеличенную в 30 раз, под линии схемы.

Это был для меня целый курс наук, пройденный за 40 минут. Я вернулся в цех уверенный и спокойный.

Все было проделано как по нотам. К концу смены червяк был готов и сдан мастеру. Тот повертел его в руках, посмотрел в лупу чистоту резьбы и сказал:

— Сдай в лабораторию, завтра оттуда дадут ответ.

Червяк оказался в пределах допусков, и мне дали 5-й разряд. Началась настоящая работа, о какой раньше я только мечтал.

Теперь я ездил на работу, как на праздник, готов был работать по две смены, так было интересно, такой чудесный станок, такие изумительные умные приборы приходилось осваивать каждый день. Во всем мне много помогал Павел Александрович. Я привязался к нему, как к родному отцу, и дома рассказывал о нем самыми восторженными словами.

На несколько месяцев я забросил спорт, театр, кино, своих друзей и знакомых. Жил только работой и чувствовал, как «распухаю» от новых знаний в области точных и резьбовых токарных работ. Я каждый день что-нибудь узнавал от окружавших меня удивительных русских умельцев, настоящих виртуозов токарного искусства. Рядом со мной работали 20 токарей 7-го разряда и два — 8-го разряда (кроме Шведова там был еще один — Тихомиров, тоже замечательный специалист, но не с такой открытой душой, как Павел Александрович). Сюда были приглашены на работу самые искусные токари Ленинграда. Понятно, как я был горд тем, что нахожусь среди них.

За все время работы в Институте телемеханики меня не покидало какое-то радостное ощущение, будто я попал в рабочий университет, где чуть ли не каждый день открываются все новые и новые тайны токарной науки.

Раньше мне приходила мысль, что надо бы начать подготовку для поступления в вуз. Теперь эта мысль пропала. Мне казалось, что здесь, на опытном заводе, я учусь чему-то более важному, чем в любом вузе. Конечно, это было неправильно, но тогда я думал именно так. Тут играли роль и житейские обстоятельства: у меня была больная мать, которая не могла работать, отчим умер, а зарабатывал я довольно много, и мы жили хорошо. Здесь я впервые узнал, как работают «запоем». На нашем участке работали восемь токарей, шесть фрезеровщиков, три слесаря и три механика. Однажды нам дали чертежи нового прибора, который состоял более чем из 1000 деталей. Прибор условно назывался «угорь».

Пришел конструктор и сказал, что прибор представляет очень важное звено телеустановки и его надо сделать за три-четыре дня. Таково правительственное задание по плану научных работ.

Павел Александрович — наш бригадир — засел за чертежи и через полтора-два часа разложил их по специальностям. Токарных работ было больше всего.

С каждым днем приходилось делать все более сложные детали, но с таким руководителем, как Шведов, не страшны были никакие трудности. Казалось, что он знает все, и, наверное, я был недалек от истины.

Разобрав чертежи, Павел Александрович сказал, почесав карандашом за ухом:

— Работы тут на месяц, но если поднажать и поработать всем не по семь часов, то можно сделать и за четыре дня.

И наш небольшой коллектив принялся за дело. Мы все не выходили из цеха четыре дня и четыре ночи, спали в красном уголке на кожаных диванах, еду нам приносили прямо к станкам. Через четыре дня наши механики собрали прибор, конструктор остался доволен. Был объявлен «отбой», и мы отдыхали три дня.

После отдыха снова несколько недель работали нормально — до следующего «запоя». Так было несколько раз.

Случалось, что конструктор печально сообщал нам, что прибор, над которым мы трудились день и ночь, «не пошел», потому что в нем были ошибки. Иногда такой прибор стоил, как говорили, больших денег, но его приходилось делать заново. Я не скоро привык к таким неожиданностям, но в конце концов понял: научный эксперимент требует жертв.

* * *

Однажды я возвращался домой пешком, поздно, трамваи уже не ходили. Дворники на некоторых домах вывешивали флаги. Улица была плохо освещена, и, что за флаги, нельзя было разобрать. Я спросил дворника:

— Что за праздник завтра?

Тот отвернулся и, не глядя на меня, буркнул:

— Какой тебе праздник — Кирова убили! И тут я разглядел, что флаги траурные. Это была ночь на 1 декабря 1934 г.

Черная весть ошеломила. Не замечая дороги, я пришел домой и лег спать, но сон не шел. Провалявшись несколько часов, встал и поехал на работу. В трамвае все уже знали тяжелую новость, и разговор шел только о ней. То и дело слышались возмущенные, гневные возгласы.

На заводе никто не работал, рабочие, инженеры, служащие стояли кучками, печальные, и говорили только о случившемся. В девять часов в цех пришел директор института. Глухим голосом он тихо сказал:

— Товарищи, кто хочет проститься с Сергеем Мироновичем, сегодня может не работать. Гроб установлен в Таврическом дворце. Улицы заполнены народом, трамваи не ходят, придется идти пешком. Сбор в 9.30 у проходной.

Через двадцать минут все рабочие и инженеры завода, сотрудники института были у проходной.

От Сосновки, где находился наш завод, до Таврического дворца километров двенадцать. Казалось, весь Ленинград вышел на улицу, колонна двигалась еле-еле. То и дело слышались гневные речи — люди выступали, встав на какую-нибудь тумбу или ящик, во время многочисленных остановок на пути.

Только к шести часам вечера мы прошли Литейный мост и подошли к чугунной ограде Таврического дворца. Вся площадь и прилегающие улицы были заполнены народом до отказа. Но был порядок, каждый завод проходил за ограду организованно, без давки и суеты. Горели факелы.

Наша очередь пройти в здание подошла только к десяти часам вечера. Мы двигались мимо гроба, в котором, покрытый красным знаменем, лежал Сергей Миронович. Кто стоял у гроба в почетном карауле, я не видел, я видел только Кирова. Мне казалось, что более чувствительного удара враг не мог нанести.

Выходя из зала с суровыми лицами, многие пожилые рабочие вытирали слезы. Мне было жаль Сергея Мироновича до какого-то щемящего чувства в груди, я крепился изо всех сил, чтобы не расплакаться. Этот тяжелый день не уйдет из памяти до конца жизни.

…Опять потекли трудовые будни. Увлекательная, интересная работа постепенно снова захватила целиком.

Скоро я понял, как ошибался, думая, что теоретические знания, полученные в школе и в училище, вряд ли мне пригодятся. При изготовлении различного рода червяков и червячных фрез с трапецеидальной и иной фасонной резьбой, которые мне часто поручали, то и дело приходилось вспоминать тригонометрию. Оказалось, что рассчитать и измерить, скажем, средний диаметр трапецеидальной резьбы невозможно без знания тригонометрических функций. (Конечно, это относится только к точным червякам и червячным фрезам класса 1, 0, 00. Обычные резьбофрезы и червяки можно делать и по шаблонам.)