Адин Штайнзальц - Мудрецы Талмуда

• Название: Мудрецы Талмуда
• Автор: Адин Штайнзальц
• Издательство: Институт изучения иудаизма
• Жанр: Религия
• Год: 2005

Герои Талмуда — люди духа, великие мыслители, яркие творческие личности. Их главные жизненные свершения, история их судеб связаны с познанием Торы, ее осмыслением и толкованием. Их подлинную биографию составляют не внешние события личной или общественной жизни, но совершенные результаты их творчества. И действительно, почти вся талмудическая литература посвящена духовной истории ее героев.

И все же, особый характер талмудического творчества дает возможность как бы заглянуть через маленькие, приоткрытые для нас окна внутрь художественной, интеллектуальной традиции и сопутствующих обстоятельств и, сложив свидетельства об отдельных деталях и поступках, получить определенное представление о личностях, ставших героями Талмуда. По мере того, как наше знакомство приобретает более близкий и личный характер, мы открываем для себя полных жизни, многогранных людей, величие личности и дел которых вполне соответствует величию их творения.

---

Мишна рассказывает о том, как Шамай был назначен заместителем главы Санѓедрина, вторым лицом после паси, взамен таинственного Менахема [1]. О последнем, кроме того, что он покинул мир Торы, нам ничего не известно. Свою должность Шамай занимал в то время, когда наси был Ѓилель. Мудрецы образовали последнюю пару в череде зугот — пар мудрецов, упоминаемых в Пиркей Авот [2]. Пара мудрецов всегда состояла из наси — главы Санѓедрина, и его заместителя — председателя Судебной Коллегии (ав бет дин). Между главой Санѓедрина и его заместителем постоянно возникали трения, причем схожие разногласия по определенному кругу вопросов сохранялись из поколения в поколение [3]. Это наводит на мысль, что в своем непрекращающемся споре глава Санѓедрина и его заместитель выражали не только собственные точки зрения, но представляли различные школы, а, возможно, и мировоззрения. Ко времени Шамая и Ѓилеля разногласия переросли в открытый ожесточенный спор двух школ, носивших имена этих мудрецов. Школы Шамая и Ѓилеля формулировали свое учение недвусмысленно и ясно. Их расхождения были обусловлены разными подходами к изучению Торы и охватывали всю сферу ѓалахического законодательства.

То была эпоха царствования Гордуса (Ирода). Значение Санѓедрина как высшего законодательного органа уменьшилось, и параллельно возросло число частных домов учения, в которых расцвели различные направления и школы. Прежде, когда ѓалахическое законодательство оставалось прерогативой единственного полномочного собрания — Великого Санѓедрина — для свободы мнений не оставалось достаточно простора, и имевшиеся между школами разногласия не могли достичь той остроты, какую приобрели теперь [4]. Пламя споров разгоралось все ярче. В конце концов, дискуссии достигли стадии, на которой потребовалось принятие четких ѓалахических решений. Увеличение числа учеников усугубило трудности на пути к согласию. Именно в этом поколении произошел раскол: из-за неспособности привести споры к какому-то общему знаменателю, обе школы, по-своему подходившие к решению больших и малых ѓалахических проблем, окончательно разошлись [5]. Такое положение сохранялось больше ста лет. Лишь после разрушения Храма ситуация изменилась. Тогда понадобилось вновь воссоединить расколотую надвое Тору, чтобы принять авторитетные для всех ѓалахические постановления.

Несмотря на то, что дома Шамая и Ѓилеля не вступали в прямое общение и подвергали друг друга резкой критике, соперничество между ними не переросло в настоящую вражду. Приверженцы обеих школ демонстрировали терпимое отношение к оппонентам. Более того, они, как сказано в Талмуде: обращались друг с другом дружелюбно и приязненно [6]. Разногласия школ Ѓилеля и Шамая стали примером бескорыстного спора во имя Небес [7], участники которого не стремятся к личной выгоде и не пытаются обеспечить себе преимуществ перед противником. Только благодаря этому спор, затянувшийся на десятилетия, не породил вражду. Стороны уважали друг друга и пытались понять чужое мнение, несмотря на то, что не принимали его.

Школы Ѓилеля и Шамая обсуждали широкий круг ѓалахических проблем. В этих обсуждениях несложно заметить тенденции, обусловленные личностью каждого из великих законоучителей. Даже спустя столетия, когда многое в суждениях мудрецов изменилось, когда были развиты новые ѓалахические положения, все еще верным было бы утверждение, что именно облик основателя придает каждой школе ее своеобразие.

Упрощенное представление о разногласиях между школами Ѓилеля и Шамая гласит: Шамай ужесточает Ѓалаху, Ѓилель же, напротив, систематически облегчает ее строгость. Это представление, в общем, почти всегда соответствует истине — до такой степени, что редкие исключения из общего правила, немногие поблажки, дарованные домом Шамая, и строгие установления, вышедшие из дома Ѓилеля, даже включены в особый список, содержащийся в трактате Эдуйот [8]. И все же, когда мы пристальнее вглядимся в личности обоих мудрецов, присмотримся к методам и традициям их школ, картина разногласий между Шамаем и Ѓилелем окажется более сложной и богатой оттенками.

Нам очень мало известно о происхождении Шамая. Скорее всего, как и большинство мудрецов той эпохи, он был родом из Иудеи, вероятно, иерусалимцем. В отличие от Ѓилеля, пришедшего из Вавилонии, и новообращенных Шмайи и Авталиона, Шамай — уроженец Земли Израиля. Он — плоть от плоти исконного еврейского населения страны, представитель старинных, укоренившихся в ее почве семей. Уже несколько поколении минуло после возвращения этих семей из Вавилонского плена. То немногое, что источники донесли до нас, касается рода деятельности Шамая. Он был архитектором, либо инженером-строителем, в крайнем случае — производителем работ. Мудрец со строительным метром в руках, без околичностей указывающий собеседнику на его нежелательность, а то и пускающий линейку в ход, — таким суровый законоучитель предстает в ряде источников [9]. Педантизм Шамая в известной мере связан с его ремеслом. Строитель обязан позаботиться об устойчивости и прочности возводимого здания. Своей линейкой он производит точные обмеры постройки и не вправе позволить себе никаких примерно, около того и сойдет. Конфигурация и размеры дома должны безусловно соответствовать чертежу.

Подход Шамая к Ѓалахе как нельзя лучше сочетается с его характером. Этот подход не совсем правомерно называть устрожением. Его сущность вернее отражает слово тщательность, которым, кстати, пользуются, говоря о школе Шамая, сами мудрецы. Шамай не был раздражительным ригористом, его педантизм выражался в тщательном следовании правилам, положениям и точным значениям слов. Когда перед ним предстал пресловутый чужеземец, пожелавший выучить Тору стоя на одной ноге, Шамай недаром прогнал его линейкой. Линейка в его руке — не столько выход гневу, сколько отрицание легкомысленной уверенности, будто Тору можно усвоить мимоходом, спустя рукава. Ведь если посмотреть правде в глаза, лаконичная формулировка Ѓилеля — ненавистного тебе не делай ближнему — не раскрывает содержания Торы. Слова Ѓилеля выражают ее дух, приближают к Писанию и воодушевляют на его изучение, но никак не исчерпывают смысла. В конце концов, Шамай прав, Тору не учат на одной ноге. На протяжении еврейской истории не раз совершались попытки свести содержание Торы к системе четко определенных принципов. Однако тот, кто делал это, всякий раз сталкивался с разными сторонами одной и той же проблемы — разнообразие и многогранность еврейского наследия не позволяют свести его к ограниченному набору формулировок. Шамай понимает, что всякая попытка поставить Тору на одну ногу чревата ее искажением, и не желает этого. Шамай отталкивает любознательного пришельца не потому, что тот рассердил его. Мудрец не желает жертвовать истиной ни из любезности, ни из иных соображений. В другом случае, на первый взгляд, не связанном с предыдущим, Шамай и Ѓилель расходятся во мнениях относительно самого принципа, лежащего в основе их спора. Вопрос, послуживший предлогом, прост: что поют, танцуя перед невестой во время свадебной церемонии? Спорили учителя наши: как танцуют перед невестой? Дом Шамая говорит: Невесту (величают) такой, какая она есть. Дом Ѓилеля говорит: Невесту (величают) прелестной и милой. Сказали из дома Шамая дому Ѓилеля: Если невеста хромоножка или слепенькая, тоже говорить, что она мила и прелестна?! Не сказано ли в Писании: От лжи отдаляйся? [10]. Второстепенный, как кажется, вопрос о правомерности комплиментов невесте отражает принципиальную позицию обоих законоучителей. Шамай отнюдь не ужесточает закон и не нагромождает ограничений. Он всего лишь тщательно следует истине. Подслеповатую хромоножку неправильно называть красавицей, поскольку это не соответствует действительности. Житейскому прагматизму Ѓилеля школа Шамая противопоставляет догматизм истины. Эта истина четко определена, и преступать ее ни в коем случае не следует. Всякая вещь должна являться в своей достоверной полноте и пребывать в ней, даже когда неприятная правда режет слух или требует трудноисполнимого. Подобная строгость не призвана кому-то досадить. Она — страж объективности, подлинности. Под ее беспощадным взором вещи действительно предстают в своей незамутненной, теоретической чистоте. Скудны источники, из которых мы черпаем наши представления о личности Шамая и его учении. Но то немногое, что нам известно о его жизни, не свидетельствует лишь о суровости нрава. Шамай воздерживался от кормления маленького сына в Йом Кипур — ему неловко было в Судный день делать это собственноручно. Однако он все же нашел способ не заставлять ребенка голодать — подавал ему пищу одной рукой. Мудрецы пошли еще дальше, предписав Шамаю кормить сына обеими руками [11]. Строгость поста Йом Кипур останавливала Шамая, но тем не менее он не мог допустить, чтобы ребе- нок страдал от голода. Стремясь разрешить противоречие, Шамай ввел ограничения — с тем, чтобы кормление ребенка по крайней мере не совершалось в этот день заведенным в будни порядком. Подобную историю рассказывает Талмуд и о новорожденном внуке Шамая. Дед разобрал участок крыши над кроватью роженицы и забросал дыру зеленью, наподобие кровли сукки — чтобы младенец мог находиться в сукке вместе с матерью [12]. Сквозь обе истории проглядывает человеческая теплота и неравнодушие Шамая. Но незыблемым остается фундамент; недопустимо по-разному трактовать закон: для одного человека — так, для другого — иначе. Установления должны быть четкими, однозначными — и да свершится правосудие, неотвратимое, как судьба!