Джалаладдин Руми - Дорога превращений. Суфийские притчи

• Название: Дорога превращений. Суфийские притчи
• Автор: Джалаладдин Руми
• Жанр: Древневосточная литература
• ISBN: 5-91349-002-9, 978-5-91349-002-5

Новый поэтический перевод суфийских притч из всемирно известной поэмы Руми «Маснави» сопровождается комментариями мистического и психологического характера. Многие притчи переведены впервые.

---

Сторож

Этот рассказ – иллюстрация к одному из важнейших положений суфизма, согласно которому всякое духовное усилие и действие, в том числе обучение ученика той или иной истине, должно быть своевременным, иначе оно теряет смысл.

Д. Щ.

***

Существует два типа обучения: обычное – обучение навыкам, и суфийское – применять свои способности в нужное время, в нужном месте и должным образом. Сторож в притче представляет человека, не обученного именно суфийскому пути: он оказался не способным в нужный момент применить свои дарования спасительным для всего каравана образом. Здесь Руми наглядно объясняет, чем суфийский способ воздействия на мир отличается от обычного. Любые навыки, и даже высшие способности, человек может использовать как на благо людям, так и во зло: имеющий дар слова может как остановить кровопролитие, так и призвать к резне. Сторож в притче «дрожал от страха» – т. е. предал интересы всего каравана ради собственного благополучия. Здесь мы опять наблюдаем перевес эгоизма над долгом.

М. Х.

Сторож

На караван грабители напали,
А сторож спал, как все другие спали.

Но воры никого будить не стали,
И все верблюды в эту ночь пропали.

Купцы проснулись, глядь – верблюдов нет!
Тут к сторожу они: «Давай ответ,

Не то прибьем тебя, чурбан ты старый:
Кто взял верблюдов? Кто унес товары?!»

А он: «Во тьме разбойники напали,
Вот потому верблюды и пропали!»

«Так почему же ты, бурдюк пустой,
Не дал отпор презренной шайке той?»

«Их много было, я – всего один,
И стало жаль мне собственных седин!»

«Что ж ты не крикнул: „Караул! Грабеж!“?»
«Мне атаман приставил к горлу нож,

И я дрожал от страха... Но теперь
Так жаль утрат мне ваших и потерь,

Что я бы громко до? ночи тянул:
„Проснитесь, люди! Грабят! Караул!..“»

...О муж, не спи, будь бдителен и строг
К своей душе! Не упусти свой срок!

Коль повлекут тебя на Страшный суд,
Тебя в тот час молитвы не спасут!

Собака бедуина

Притча осуждает показной аскетизм религиозных фанатиков. Под «собакой» подразумевается плоть – «животное начало», которое человек решается уморить постом и пренебрежительным отношением, хотя призван поддерживать свою жизнь. В действительности плоть – «друг... верный» человеческого духа, помогающий ему осуществлять свое земное предназначение: учиться сосредоточенности и духовному бодрствованию («добывать дичь»), а также не расточать достигнутого, храня свои замыслы и озарения («страж... по ночам»). В то же время притча осуждает и буквальную жадность по отношению к окружающим.

Д. Щ.

***

Мировоззрение выведенного здесь бедуина – меркантильное до такой степени, что малейшее из сферы физической (корка хлеба) в его глазах перевешивает важнейшее из сферы эмоциональной (сопереживание, слезы). Руми, очевидно, обращает особое внимание на такое искажение в душе, поскольку оно характерно для очень многих людей. Подобное состояние, конечно же, является тупиковым для духовного развития личности.

М. Х.

Собака бедуина

Хозяин-бедуин стоял и плакал
Над подыхающей своей собакой.

И вопросил прохожий: в чем причина
Столь безутешной скорби бедуина?

А тот в ответ: «Отходит друг мой верный,
Он много лет был предан мне безмерно:

Добытчик дичи, страж мой по ночам,
Врагов он лаем яростным встречал!»

«Скажи, а твой четвероногий друг
Был ранен? Иль скосил его недуг?»

«О нет, – в ответ хозяин произнес, —
От голода околевает пес!»

А тот: «Терпенье – врач в таких делах,
Ведь любит терпеливого Аллах!

Но, друг мой, откровенен будь со мной:
А что ты носишь в торбе за спиной?»

«Мне кажется, что твой вопрос нелеп:
Как все, я мясо в ней ношу и хлеб!»

«Но если дорог пес тебе и близок,
Что ж ты ему не бросишь хоть огрызок?»

«Бросаться хлебом? Разве ж это можно?
Я сам погибну с торбою порожней!

Добыть еду – немалый нужен труд,
И лишь за слезы денег не берут!»

«Да грош цена, – прохожий тут вскричал, —
Твоим рыданьям и твоим речам!

Коль с другом ты не делишься едой,
Не человек ты, а бурдюк пустой!

Столь жаден ты и столь безмерно слеп,
Что горьких слез тебе дороже хлеб.

Но только тем и дорога слеза,
Что сердца кровь сочится сквозь глаза.

А слезы, что над псом пролил ты ныне,
Они – ничто, и сам ты – прах пустыни!»

Дурак и медведь

Сюжет рассказа известен с античных времен и отразился в фольклоре многих народов (ср., например, известную басню Крылова). В суфийском осмыслении медведь – символ «животной души», а сострадательный странник, зовущий дурака последовать за ним, – олицетворение духовной интуиции. Победив «змея» (какую-то наиболее гнетущую и порочную свою страсть) и освободив «животную душу» из-под ее власти, адепт суфизма, по мысли Руми, не может целиком довериться своей грубой натуре, но обязан следовать призыву свыше («страннику»).

Д. Щ.

Дурак и медведь

Сражался с медведем прожорливый змей,
И в битве той змей оказался сильней.

Но мимо шел тот, кто ни разу нигде
Попавших в беду не оставил в беде:

Муж добрый, готовый несчастных спасти,
Покинутым в скорби – на помощь прийти,

Защитник людей и спасатель зверей,
Спешащий бессильным помочь поскорей.

От змеевой пасти медведя он спас,
Его от напасти избавил тотчас:

Разрубленный змей неподвижно лежал!
Медведь за спасителем вслед побежал,

К ногам человека покорно припал
И верною службой служить ему стал:

Медведь человеку был предан вполне,
Его охранял наяву и во сне.

Шел странник однажды той дальней тропой,
Весьма удивился он дружбе такой.

Узнав, что медведь был от змея спасен
И что соблюдает он дружбы закон,

Он доброму мужу сказал от души:
«Покинь ты медведя, за мной поспеши:

Не может быть другом ни зверь, ни глупец,
У дружбы такой будет скверный конец!»

А тот отвечал: «Твои речи пусты —
Я думаю, мне позавидовал ты,

Ведь друга такого не сыщешь вовек:
Он телом – медведь, а душой – человек!»

А странник ему: «На меня положись,
Забудь о медведе, со мной подружись:

Ты добрым посулам медведя не верь,
И телом он зверь, и душою он зверь!»

А тот: «Перестань лезть в чужие дела,
Лишь с этим медведем мне дружба мила!

Иль ссору меж нами ты хочешь разжечь?
Уйди, мне твоя опротивела речь!»

А странник: «Людей увещать мы должны:
Всю правду сказал я – и чист от вины.

Бессилен мой разум в подобных делах,
Судьбу человека решает Аллах!..»

...Вот как-то муж добрый устал и прилег,
Медведь же покой его чутко стерег

И мух отгонял, не тревожили чтоб.
Одна из них спящему села на лоб:

Медведь от усердья булыжник схватил —
И спящего по лбу с размаху хватил!..

...Пойми, не напрасны слова мудрецов,
Что горе приносит усердье глупцов.

Дружить с дураком, находиться при нем
Опасно: ведь ум его плотью пленен.

В свидетели он призывает Коран,
И все же он лжет, его клятва – обман.

От дружбы, любви и усердья глупца
Защиты проси у благого Творца!

Старческий недуг

Притча иллюстрирует суфийское положение о том, что причины всех бед человека («недугов») следует искать в нем самом («старость» символизирует здесь постоянно действующие духовные причины, а «гнев» – состояния, в которые человек периодически впадает). Без перемены внутренних факторов бесполезно прибегать к чисто внешним воздействиям на ученика («микстурам и настоям»).

Д. Щ.

Старческий недуг

«Что делать? – старец доктора спросил, —
Болят виски, совсем не стало сил».

А доктор: «Дорогой, ведь ты уж стар,
И потому больным и слабым стал!»

А тот: «Как быть мне? Я почти незряч».
«То признак старости», – ответил врач.

Заплакал старец: «Ломота в костях!»
А тот: «Бывает в старости и так!»

«Ах, врач, любая пища мне горька!»
А лекарь: «В том несчастье старика!»

«Порой мне, доктор, трудно сделать вдох!»
А тот: «От долгой жизни стал ты плох!»

«Ах, милый врач, желаний плотских нет!»
А лекарь: «Да тебе уж сколько лет?»

Спросил больной: «Но как мне ободриться?»
А врач: «Пора со старостью смириться!»

Взорвался старец: «Что ты, словно мул,
Одну и ту же песню затянул?

Меня своим присловьем не дурачь!
Вот если б ты был настоящий врач,

То дал бы мне микстуры и настои,
А ты сидишь и мелешь тут пустое:

Скажи, где к исцелению стезя,
А не тверди, что вылечить нельзя!»

А врач: «Беседы нашей продолженье
В том состоит, что впал ты в раздраженье:

Ведь человек, изрядно постарев,
Порой впадает в беспричинный гнев!»

Вор-барабанщик