Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

• Название: Александра Федоровна. Последняя русская императрица
• Автор: Павел Мурузи
• Издательство: "Вече"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1187-7

Документальный роман-биография известного французского писателя, драматурга, поэта, журналиста Павла Мурузи рассказывает о жизни императрицы Александры Федоровны, жены последнего российского императора Николая II. Годы царствования Николая II оказались отнюдь не радужными не только для дома Романовых, но и для всей России. Несмотря на очевидные экономические успехи, страна стремительно катилась в пропасть, подталкиваемая внутренними и внешними врагами. Первая мировая война, Февральский и Октябрьский перевороты привели к гибели империи, жестокой расправе с царской семьей, братоубийственной гражданской войне. На этом фоне писатель показывает жизненный путь Александры Федоровны, ее становление как личности и как монархини, ее женскую судьбу - радости и горести невесты, жены, матери, ее переживания за безнадежно больного сына-наследника и мужа, "хозяина Земли Русской".

---

Ему дарили ручных животных. Его любимцем был шел­ковистый спаниель по кличке Джой, длинные уши которо­го волочились по земле. Когда он болел и ему приходилось подолгу лежать в постели, он брал к себе свою собачку, и в его густой шерсти грел свои окоченевшие пальцы.

Кроме того* царь выкупил в цирке старого дрессирован­ного осла, по кличке Ванька, у которого был целый репер­туар забавных трюков. Он паясничал не хуже любого клоу­на и, как говорят, даже смеялся вместе с цесаревичем над собственными проделками, которые так развлекали мальчи­ка. Он умел протягивать передние ноги, делая что-то вроде реверанса. Когда Алексей приходил в конюшню, осел, рас­считывая найти сахар в его кармане, бесцеремонно всовы­вал туда морду и выуживал заветный сладкий кусочек.

Цесаревич очень любил животных, и если бы окружаю­щие прислушивались к его требованиям, то очень скоро весь дворец превратился бы в настоящий зверинец.

Прессе было очень мало известно о повседневной жизни цесаревича, да и в беседах о нем, как обычно, мало упомина­ли. Александра с Николаем терпеть не могли выставлять на­показ свою личную жизнь. Они старательно оберегали от чу­жих глаз как их чудесную любовь, так и свой семейный рай.

Народ продолжал боготворить своего царя, и многие ис­кали разные способы, чтобы проявить свою любовь и не­жность к цесаревичу.

Примером тому может служить одна забавная история о сибирском охотнике, который приехал с далекого Урала с женой, чтобы вручить цесаревичу свой необычный пода­рок — ручного соболя. Старый охотник выдрессировал со­боля, затратив уйму времени и терпения, потому что этот дикий зверек почти не поддается дрессировке и на контакт с человеком обычно не идет.

Старики приехали в Петербург, истратив все до копейки на далекую дорогу. Дворцовая охрана из кубанских казаков отказалась впустить их в парк, допустить к цесаревичу. Но нашелся среди них один человек с доброй душой, выслушал внимательно стариков, и ему в голову пришла мысль их про­верить. Телеграфом запросили их деревню, чтобы там под­твердили их личность, и таким образом убедиться, что они не переодетые революционеры. Старики долго ждали отве­та на морозе. Наконец пришел положительный ответ, и об их приезде было доложено императрице. Когда дети узна­ли, что старый крестьянин-охотник привез им в подарок живого соболя, они не находили от радости себе места.

Император распорядился привести стариков к нему. Муж с женой вошли, и, увидав перед собой царя, как полагается упали перед ним на колени. Царь их поднял.

— А где же соболь? — спросил он.

— Да вон он, царь-батюшка, — сказал мужик, развязы­вая с трудом узел на котомке.

Неужели у зверей, как и у людей, есть уважение к вели­чию? Может, оно и так, потому что этот дикий, редкий зве­рек, как только выскочил из своей тюрьмы-котомки, вмес­то того, чтобы бегать по комнате, вдруг замер и долго-дол­го, не двигаясь, глядел на Николая II.

Детям позволили войти. Какой же это был всеобщий во­сторг! Каждому хотелось поиграть с гостьей. Но зверек уже утратил всякое почтение к императору и стал носиться по комнате, словно безумный, словно черная маленькая мол­ния, переворачивая все на своем пути, а дети громко смея­лись, правда, немного оторопев от страха.

Царя, кажется забавляла эта взбалмошная картина не меньше детей. Александра тревожно вертела головой, мыс­ленно подсчитывая возможный ущерб, нанесенный провор­ным зверьком.

Царь, проявляя свое обычное гостеприимство, пригласил стариков сесть на стулья и принялся расспрашивать охотни­ка о том, как ему удалось поймать соболя. Принесли напит­ки, угощения. Но старая чета к ним даже не притронулась. Крестьянин рассказывал о своей тяжелой работе. Его жена — о долгих сибирских темных ночах. Сибирь всегда страстно волновала царя. До встречи с Распутиным он, по существу, об этом крае ничего не знал. Теперь он хотел узнать о нем побольше и жадно слушал рассказ своего скромного поддан­ного, которому задавал десятки вопросов.

После нужно было как-то убавить пылкий задор детей, которые так разволновались из-за лесной таежной гостьи. Было совершенно ясно, несмотря на канюченья Алексея, что милый, дикий зверек не приживется во дворце. Алексан­дровский дворец — это вам не дремучий лес, в котором мно­го мха, полным-полно грибов, лисиц и лесных веселых ду­хов, о которых рассказывал цесаревичу отец Григорий. Им­ператор предложил отвезти соболя в Гатчину, где им займут­ся охотники.

Тогда старик сказал ему:

— Батюшка царь, ничего не выйдет. Все тамошние охот­ники захотят заполучить шкуру моего соболя, чтобы продать ее. Они убьют его, а скажут, что он убежал... А нам этого не пережить. Правду я говорю, мать?

Он посмотрел на свою старуху, у той на глаза выступили слезы.

— Да, ты, вероятно, прав. Я бы, конечно, выбрал такого охотника, в честности которого был бы уверен. Но после того, что ты здесь сказал, возможно ты и прав. Возьми его назад, в Сибирь, это — твоя родина. Следи за ним, чтобы он жил как можно дольше. Но помни, не забывай следить за ним хорошенько, это тебе теперь мой приказ! Ведь соболь- то теперь мой. Ну, Господь с тобой!

Старики встали со стульев и снова упали на колени. Алек­сея пришлось за руку оттаскивать от черного зверька, кото­рый вертелся как юла, жалобно стонал и посвистывал. Алек­сандра кивнула, и в комнату вошел лакей с подносом в ру­ках. На нем лежали подарки для сельчан из Сибири: часы, украшенные царским орлом, для старика и дорогая брошка для старухи. Кошелек, набитый деньгами, для обоих.

Они не хотели брать денег. Но царь настоял,

— Это вам — на обратную дорогу. Нельзя же теперь воз­вращаться после встречи с нами, так как вы выезжали. К тому же в этой сумме и мой пансион для новой подшефной... Алексея — соболя!

Какими безутешными были все дети, — еще бы, у них отнимали из рук такую красивую, живую игрушку.

Царь посадил сына к себе на колени и серьезным тоном сказал ему:

— Люби этого зверька, он — твой, наш тебе подарок. Но все же ему лучше жить влесу, там его свобода, там его судьба...Время шло, все эти недостойные россказни о ней, клеве­та, ложь, совершали свои обычные круги, а Александра, чув­ствуя близость мужа, детей, можно сказать, была почти сча­стлива. Если цесаревич, как обещал Распутин, мало-пома­лу преодолеет свое постоянное полуболезненное состояние, то ей ничего другого не останется, кроме вознесения благо­дарственных молитв Господу и времяпрепровождения в се­мейном кругу.

Ей нравилось наблюдать за тем, как ночь накрывает парк в Царском Селе. В час, когда окна дворца освещались пере­ливчатым светом от принесенных ламп, графиня Гендрико- ва, или кто-то другой, громко объявляла о времени для ве­чернего чаепития, которое обычно проходило в ее муаровом будуаре, где приглушенность тонов стенных панелей, мяг­кость гобеленов и пушистость ковров, источали атмосферу надежности и благополучия. Сюда к ней часто приходили дети. Ольга относилась к матери с глубокой, искренней не­жностью. Годы шли, и она все быстрее понимала материн­ские заботы, которые требовали к себе большего внимания и терпения.

Кроме все прочего, ее еще упрекали и в том, что она, Александра, предпочитала одиночество жизни двора, кото­рой ей надлежало руководить. У нее было гораздо больше способностей, чем у Николая, к исполнению всех обяза­тельств, связанных с царствованием, и постоянной утоми­тельной демонстрацией своей власти, но она никогда не была твердо убеждена в полезности всех этих процедур.

Его природная склонность к религии, к молитве, только постоянно усиливалась все эти годы, когда она страстно умоляла Господа послать ей наследника престола; но и тут ее постигла трагедия. Ее сын унаследовал страшную болезнь, из-за которой ей приходилось простираться перед образа­ми и, памятуя о бессилии людей, просить у Бога, — этого символа любви и всякой справедливости, — сотворить чудо, чудо исцеления.Она понимала, что скорбь, окрашивавшая все ее дни пос­ле рождения ребенка, не могла ускользнуть от проницатель­ных взглядов членов императорской семьи и некоторых при­дворных, ведь за ней зорко следил весь клан вдовствующей императрицы и многие великие князья. Для чего же ей ра­зыгрывать бесчеловечную комедию, чтобы казаться всем на вершине счастья, удачи, в то время как ее сердце сжималось от тоски?

Ее пытливый ум, конечно, не позволял ей не следить за всеми событиями, происходящими в империи. Она была мало приготовлена к политике, не могла дать нужных ответов на весьма сложные вопросы, связанные с управлением такой громадиной, но она доверялась в этом Николаю, была увере­на, что он приведет в надежный порт корабль их династии.

Разве после рождения Алексея самым главным для нее не стала подготовка счастливого царствования для того, кто сменит на престоле ее мужа?