Вера Еремина - Классическая русская литература в свете Христовой правды

• Название: Классическая русская литература в свете Христовой правды
• Автор: Вера Еремина
• Жанр: Культурология
• Год: 2001

---

И весёлою гурьбой звери кинулись на бой.

Не даром их называли “кадеты”. Кадеты – это мальчишки, то есть такая несильная полудетская армия:

Но увидев усача – ай, яй, яй!

Звери дали стрекача – ай, яй, яй.

Потом, когда уже возникает большевистский режим, – это таракан, у власти:

А он между ними похаживает,

Золоченое брюхо поглаживает,

Приносите ка мне звери ваших детушек,

Я сегодня их за ужином скушаю.

Но особенно Генуэзская конференция.

И вскричал гиппопотам:

- Что за стыд и что за срам!

Эй, быки и носороги, выходите из берлоги

И врага на рога поднимите‑ка!

Но быки и носороги отвечают из берлоги:

- Мы врага бы на рога бы, только шкура дорога,

И рога нынче тоже не дешевы.

Сказка Чуковского, к счастью, прочитана не была, и это избавило его от всех неприятностей. Поэтому когда в 1955 – в 1956 году его спрашивают – так, может быть, таракан – это Сталин? Он отвечал – да что вы, это написано в 1923 году.

В первую интервенцию, худо-бедно, но все лишнее оружие страны сплавили. Поэтому на обращение заграничного ВВЦУ в Генуе не обратили никакого внимания. Зато Чичерин Георгий Васильевич был там почетной персоной.

Необходима существенная оговорка. Естественно было бы ожидать, что тема оставленной родины получит в эмигрантской литературе только трагическое звучание, только на “щемящей ноте”. На деле, однако же, получилось не так. Вместо этого читаем, как “один русский генерал” (а для узкого круга и имя известно – генерал Лохвещкий), озирая панораму Парижа и все его красоты, будто бы сказал: “Все это очень хорошо, очень, очень хорошо! Да только – que fair? (Что делать? – В.Е.) Fair – то que?” – А кончается рассказ – уже вопросом самого автора: “И правда, que?” А в рассказе речь идет о неизбывной эмигрантской мышиной возне, склоках, вздорных взаимных обвинениях (это – вместо консолидации-то!), до того, что наименование “вор” присоединяется к имени, как титул: вор-Коробкин, вор-Овечкин – как в Испании, например, дон Педро; то есть прах, гонимый ветром.

Русская эмиграция распыляется и рассасывается. Но русской эмиграции принадлежит еще большое будущее, но она должна проникнуться иным настроением. И это настроение называется жертвенным. Это жертвенное настроение сложится потом, а сейчас – это дымящееся рана и даже ностальгия еще не началась.

Народная мудрость свидетельствует – только того человек не перенесет, чего Бог не пошлет. Поэтому только те, кто покончил самоубийством оказываются безнадежными для будущего, всем остальным предстоит надежда.

Лекция №14 (№49).

Закат белого движения. Крым, год 1920-й.

1. Белая идея (епископ Вениамин Федченков “На рубеже двух эпох”).

[А всё-таки она была белая!]. “Добрая воля к смерти” (Марина Цветаева). (“Добровольчество – это добрая воля к смерти”).

2. “Бег” Михаила Булгакова. Пафос героической безнадежности.

2а Присяжная защита: “Любовь Яровая” Тренева.

3. Восход “Солнца мёртвых” Ивана Шмелёва – конец 1920 года – 1921 год. “Окаянные дни” Бунина.

Белое движение идёт в самóй России; Колчак уже расстрелян в 1919 году; Деникинская армия, повернув от Орла, катится назад. Под Каховкой соединились две красные армии: одна под командованием Троцкого и другая, вернувшаяся из Польши после поражения; и эти две армии решили судьбу остатков белого движения.

Деникин сдал командование около Вербного воскресенья 1920 года, и остатки белой армии сгруппировались на квадратике Крымского полуострова. Крым оказался средоточением не только борьбы, но окажется и тем пятнышком на карте, на котором русскому народу предстояло претерпеть муки.

Казалось, что белая армия кончается и белое движение тоже. Как пишет Вениамин Федченков – “Были благоразумные люди, но история их ещё не слушала, не изжит был до конца пафос борьбы”. А сердце патриотов требовало, сказано, борьбы до последней пяди земли.

Никто не рассчитывал силы. Сказано, – “какой царь, идя в поход, прежде не подсчитает, сколько у него войска” (Лк.14;31) и так далее. Тогда никто сил почти не подсчитывал: все готовы были умереть и все рады были умереть, потому что уходить в бесславие - все как-то чувствовали, что ещё хуже.

Генералу Корнилову Лавру Георгиевичу когда задали этот вопрос перед вторым Кубанским походом: а если не удастся? А тогда, говорит, мы покажем, как должна умирать русская армия.

Движения исторически умирают (в этом смысле Вениамин Федченков совершенно прав), когда испаряется их дух, их энергия. А у белого движения энергия ещё была, а при ней рассудок молчит. Какой-то клочок земли?! Но конница, сила Белой армии, уже погибла, дух пал – это тоже свидетельство Врангеля.

Но – “осколки армии остались, и, стало быть, мы должны бороться”. Вдобавок, когда не слышны пророки, то выступают в большом количестве лже‑пророки: была какая-то болящая старица или лже‑старица. Тогда это не разбиралось; уж если Распутина столько лет выносили, чтó там до каких‑то стариц? Дивеевских никто не слушал: в это время вместо Прасковьи Ивановны заступила Мария Ивановна Дивеевская; потом‑то про неё вспомнят.

А пока была какая-то болящая старица, вдова священника в Ялте, к которой в своё время ходил Феликс Юсупов после убийства Распутина, чтобы она успокоила его совесть; и она ее успокоила; она и предсказала, что белые увидят и “златоглавую” и “белокаменную”, то есть, что всё вернется обратно и опять завоюют всё. Феофан Быстров, который столько лет шел на поводу у Распутина, тут же поверил этой болящей старице и ждал победы белого движения.

В 1943 году, оглядываясь назад, Вениамин Федченков выражал голос белого движения и писал так: “Мы всегда считали, что так нужно было, что этого требовал долг перед Родиной, что сюда звало русское сердце, что это было геройским подвигом, о котором отрадно вспомнить. Нашлись же люди, которые жизнь отдали за единую, великую, неделимую; не раскаивался и я как увидим дальше. Я не думал о конце или победах, как и другие, а шел на голос совести и долга; и в этом душевном решении не раскаиваюсь и теперь”.

Нельзя раскаяться против воли. А это, во всяком случае, был героический порыв; но вот казус: этот героический порыв в литературе не получил героического выражения, кроме как “В лебедином стане”; но это - именно пафос не победы, а гибели. Для Марины Цветаевой это вообще характерно: она и в любви всегда ждёт разлуки - и навсегда; она всегда ждёт расставания и протянутых рук во след:

Стремит столбовая

В серебряных струях.

Я рук не ломаю!

Я только тяну их-

Без звука! -

Как дерево машет рябина –

В разлуку,

Во след журавлиному клину.

Впоследствии Марина Цветаева станет непревзойденным певцом тоски по Родине.

А пока эти пустые иллюзии и не могли получить вечного выражения, так же как февральские дни не могли получить государственного гимна. Остается с честью погибнуть. Этот пафос – с честью гибели, он своего поэта нашел – Михаила Афанасьевича Булгакова.

Пьеса “Бег” – это тоже пафос героической безнадежности. В сущности, белые вожди там представлены: Булгаков резко отрицательно относится к Врангелю (это его личное дело) и это хорошо видно из диалогов главнокомандующего с Хлудовым; он резко отрицательно относится к Вениамину – этот Африкан, епископ Белой армии, – это и есть Вениамин (он же химик Махров по ложному документу).

Хлудов написан с полнотой авторского сочувствия. Как вводится Хлудов в само действие пьесы – что он курнос, как Павел; брит, как актёр; и болен; и ещё раз – он болен, Роман Валерьянович.

Есть и еще герои, например, полковник де Бризар, то есть, явно французского происхождения.

В это время от армии остаются уже только осколки и психические атаки уже невозможны – строя уже того нет. Когда остатки Белой армии будут уходить из Крыма, то Врангель начнет свою речь словами: “И для героев есть предел”.

Армия в Крыму уже была вынуждена изменять своим принципам: Чорнота говорит – “Рома, ты же Генерального штаба”, (а ты же палач) – он этого не говорит, но подразумевает, потому что стоят виселицы.

Надо, правда, учесть, – когда и как это пишется. Большевики в Крыму побывали дважды; и в начале 20‑го года большевики, пока не оставили Крым, расстреливали офицеров так, чтобы на морском берегу и с привязанным грузом (трупы стояли в воде). Об этом знали все.

Масса, которая собралась в Крыму, собралась со всех мест, поэтому эта масса поневоле будет пёстрой. Но и сам Михаил Афанасьевич Булгаков был бойцом Белой армии в качестве фронтового врача и только при ноябрьской эвакуации 20-го года сделал свой последний выбор и успел проскочить между наступающими, под руководством Фрунзе, красными войсками.