Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

• Название: Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты
• Автор: Макар Бабиков
• Издательство: ООО «Издательство «Яуза», ООО «Издательство «Эксмо»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38223-1

Боец легендарного 181-го отдельного разведотряда Северного флота Макар Бабиков в годы Великой Отечественной участвовал в самых рискованных рейдах и диверсионных операциях в тылу противника — разгроме немецких гарнизонов на берегах Баренцева моря, захвате артиллерийской батареи на мысе Крестовый и др., — а Золотой Звезды Героя был удостоен за отчаянный десант в южнокорейский город Сейсин в августе 1945 года, когда, высадившись с торпедных катеров, его взвод с боем захватил порт и стратегический мост и, несмотря на непрерывные контратаки японцев, почти сутки удерживал плацдарм до подхода главных сил.

Эта книга вошла в золотой фонд мемуаров о Второй мировой войне. Это захватывающий рассказ о подвигах советской морской пехоты, наводившей ужас на врага и прозванной «черной смертью».

---

Чернота наступившей теплой ночи окутала все кругом. Небо вызвездило бесчисленными светящимися точками. Безветренно и тихо, только слышно, как вдалеке легким накатом плещется море.

Десантники поужинали и разошлись по своим местам. Кто пошел сменять дозорных, кто прилег отдыхать.

Но ко многим сон приходит не сразу. Кое-где переговариваются. А то вдруг донесется заразительный хохот. Я тоже не удержался, встал и пошел посмотреть, кто и чем занят.

Слышу, о чем-то рассуждает Иван Резник. Подошел поближе. Лежат пятеро из отделения Тихонова. Иван прилег на рюкзак, смотрит в бездонную чашу неба и как будто сам с собой рассуждает:

— Вот приеду к себе домой на Киевщину, соберутся девчата и хлопцы, спросят меня: «Ваня, а как вы одолели завоевателей Вселенной?» Что я им скажу? Что убежали из-под носа сыновья Страны восходящего солнца…

— Ты, Ваня, не горюй, — отвечает ему Виктор Соболев. — Японцев и тут, и за морями много. Вон сколько островов еще ими занято. Их без десантников не отвоюешь. Крови и жизней ой как много понадобится. Это, брат, не по Полярному всадником гарцевать…

Напоминание о кавалерийских отличиях Резника сразу вызывает общий хохот. Северянам памятен казус, случившийся с Иваном еще там, в Полярном. Будучи изрядно навеселе, взгромоздился он на необузданную и неоседланную лошадь. Видно, заиграла в нем кровь предков — запорожских казаков. А лошадь его понесла. Ухватившись руками за гриву и прижав бока мерина коленями, лихо, во флотской форме с развевающимися ленточками бескозырки скакал по набережной этот перепуганный всадник. И лошадь остановить не может, и спрыгнуть с нее на скаку не умеет. Оказался он наездником поневоле. На беду его, в это время проходили по улице несколько высших военачальников из командования фронта и флота. Перепуганного Ивана лошадь несла прямо на них. Кто-то из сопутствующих офицеров не растерялся, бросился на шею скачущей лошади и остановил ее. Окончательно осрамившегося и оконфуженного Ивана отправили на гауптвахту, где он и отсидел заслуженные им пятнадцать суток. Других кавалерийских отличий за нашим морским отрядом не значилось.

Посидев еще немного у Тихонова, я пошел к Максимову. Слышно, как оттуда нет-нет да и донесется раскатистый смех.

В отделении Максимова оказался и связной командира отряда Гугуев. Если вдруг понадобилось найти Бориса — ищи его в компании балагуров, любителей всяких затейливых историй. На базе ли, на привале в походе или в матросском клубе Борис в одиночестве не бывает — непременно всунется туда, где «травят баланду», либо возле него соберутся мастера поупражняться в соленом морском остроумии.

А тут они оказались вместе с Максимовым. Оба стоят друг друга. Кто из них знает больше анекдотов и лучше умеет преподать их слушателям — решить трудно, не всякое жюри разберется.

И сейчас они, видно, стараются блеснуть находчивостью, не посрамить себя перед товарищами. Идет необъявленное состязание.

Похоже, что Борис в этот раз сдал позиции, а Виктор нашел в своей необъятной кладовой какой-то НЗ и выложил его перед слушателями «козырным тузом».

Один из матросов согнул палец и приблизил его к лицу Бориса. Это означает, что рассказчик «загнул», поднес слушателям уж слишком очевидную небылицу. И Борису ничего не остается, как признать свое фиаско — разогнуть у собеседника согнутый палец.

— Признаюсь, тут дал маху. Наверное, лишнее вытравил в отпуске. Вот уж где я дал простор фантазии. Там мне было привольно. Бывало, так заливал, что самому себе слушать было интересно. Иногда даже сам верил в правдоподобность моих несусветных историй.

— У тебя там и соперников, наверное, не было. Одному-то был простор.

— Но раз встретил одного мастера приврать, а как его посрамили — даже у меня горели уши от стыда. Едем в вагоне. Сидит на нижней полке матрос с голубыми погончиками — в авиации служит. Возле него человек пять-шесть затаив дыхание слушают про воздушные бои. А он вошел в азарт — так и живописует про схватки со стервятниками… Говорит: сбил длинной очередью одного, а в это время с хвоста к нему зашел другой фашист. Оглянулся — сейчас откроет огонь. Я, говорит, ручку от себя и в пике, он тоже, жму к земле, в ушах свистит…

— А ты бы его кнутом, — вдруг раздался совет со средней полки.

Глянул туда рассказчик — и как воды в рот набрал, умолк, глазами заморгал, потом говорит: «Я сейчас» — и исчез.

Оказывается, служил он на аэродроме в обслуживающей команде, возил на лошади в бочке воду. А тот, что советовал воспользоваться кнутом, был настоящий летчик-истребитель и видел на аэродроме этого водовоза. Вот как можно попасть впросак. Так что трави да оглядывайся, смотри, с кем сидишь, тоже наблюдай за обстановкой.

Сам Гугуев сноровистый и сообразительный матрос, очень ловок, пролезет в игольное ушко. Он находчив, хитроват и смекалист. Любит побравировать, показать разудалую вольность, форсануть перед людьми невоенными, особенно перед девчатами. За этой на вид бесшабашной головой не сразу распознаешь человека себе на уме. В обычных условиях, в отряде, Борис небрежен: то поясной ремень с бляхой расслаблен и болтается, то фланелевка как следует не заправлена, то форменный воротник надеть забудет… Соломенного цвета реденькие волосы свои он не балует расческой, лишь нет-нет да и проведет по голове растопыренной пятерней, как граблями. А вот в увольнение на берег Борис ходит щеголем, отутюженный, подтянутый и франтоватый. Где-то усвоил своеобразную, ему только присущую манеру: обращаясь к собеседникам, поднимает чуть выше головы правую руку и потряхивает ею, как кисточкой.

Постепенно бойцы выговорились, утихомирились и разошлись по своим местам. Кто прикорнул подремать, кто — в дозоре. Прилег и я, подсунув рюкзак под голову.

Кругом все спокойно, ни звука, ни шороха. А не спится. Какая-то неясная тревога покалывает: ведь в чужом городе, да и ночь надвинулась. Говорят, сердце — вещун. И тут предчувствие не обмануло.

Около десяти часов, когда сгустилась кромешная вечерняя темнота, от крайних постов, где дорога выходит из города на север, вдруг послышалась стрельба. Со связным и несколькими матросами бежим туда. Все отделения быстро заняли свои места и изготовились к бою.

У передового поста Бывалов доложил, что дозорные обнаружили какое-то подозрительное передвижение людей. Было слышно, как через улицу, за домами, кто-то перебегает, а затем останавливается и замирает на месте. На оклик не отозвались. Матросы пустили несколько коротких очередей из автоматов. С той стороны ответили стрельбой из винтовок. Тут мы и подоспели.

Посылаю связного к Тихонову проверить, как дела у него, сам бегу к отделению Овчаренко. У Степана тоже бойцы постреливают по каким-то мелькающим возле домов фигурам. Разобрать в темноте трудно. Вскоре донеслась такая же редкая стрельба из винтовок и автоматов слева, из расположения взвода Никандрова. Похоже, что противник пытается ночью ударить по отряду.

Все залегли в подготовленных укрытиях, осветительные ракеты, точно висячие фонарики, озаряют дома и ближайшие улицы. Хлопки винтовочных выстрелов и стрекот автоматных очередей доносятся с разных сторон. Пули посвистывают совсем поблизости. Но вспышки от стрельбы с вражеской стороны пока отчетливо не различаются. Видно, японцы замаскировались в укрытиях. Нашим приходится стрелять больше наугад. Дав очередь из автомата то по изгороди, то по разрывам между домами, матросы ставят перед собой огневой щиток: под такой частокол автоматных пуль едва ли кто посмеет высунуть голову. А японцы, похоже, и не проявляют особой охоты лезть на этот огневой заслон. Никаких попыток пересечь улицу и сблизиться с нами не заметно.

Уже минут пятнадцать-двадцать почти по всей вытянутой цепочке отряда ведется эта перестрелка. В стороне взвода Никандрова протарахтел пулемет. Нет-нет да и прожужжит шмелем, а то и врежется в укрытие или скользнет рикошетом какая-нибудь шальная пуля из японского карабина. Потерь у нас нет. Послал связного к командиру отряда, чтобы выяснить обстановку там и спросить о распоряжениях.

Вскоре стрельба стала стихать, японцы перестали отвечать на наши выстрелы. Прекратили огонь и десантники. Кругом все утихло.

Но возбуждение проходит не сразу, люди встревожены, чутко прислушиваются к малейшему шороху и говорят пока шепотом и вполголоса. В таком положении, выставив оружие в амбразуры, лежим еще минут тридцать. Но во всей полосе отряда спокойно, ни звука, ни движения.

Бойцы приподнялись, сели, приблизились друг к другу, закурили. Завязался разговор.

Матросы прикидывают, почему японцы не полезли на нас напролом и отошли.

Подозреваем, что сил у них днем было мало и они не посмели противодействовать высадке отряда. Тогда, днем, отряд был компактной, сжатой в пружину силой.