Фуксия Данлоп - Суп из акульего плавника

• Название: Суп из акульего плавника
• Автор: Фуксия Данлоп
• Издательство: "Амфора"
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01338-2

Эта книга — рассказ об английской девушке, которая отправилась в Китай учить язык. Однако сила любви к еде изменила судьбу иностранки, ставшей с годами настоящим знатоком восточных кулинарных традиций и рассмотревшей Поднебесную во всем ее многообразии.

Лауреат ряда престижных литературных премий Фуксия Данлоп открыла для себя Китай в 1994 году. С тех пор она овладела тайнами создания самых невероятных чудес китайской кухни. И с радостью делится ими с другими людьми.

Увлекаясь повествованием, вы переноситесь с бурлящих жизнью рынков провинции Сычуань на равнины северной Ганьсу, из оазисов Синьцзяна в очаровательный старый город Янчжоу… Так перед вами распахиваются двери в мир одной из самых удивительных цивилизаций, и поныне не оставляющей равнодушным каждого, кто с ней соприкасается.

---

Многие из моих китайских друзей указывали мне на перемены в отношении к еде. Они признавались, что сначала «ели так, чтобы наполнить брюхо» (чи бао), потом «ели обильно» (чи хао) и сейчас начинают «есть умело» (чи цяо). В прошлом еда воспринималось лишь как средство поддержания жизни и сил, а над людьми вечно довлела угроза голода. С ростом благосостояния китайцы стали употреблять в пищу больше мяса и рыбы, будто бы наверстывая упущенное за годы лишений. Однако первоначальный восторг от царящего изобилия медленно сходит на нет, и теперь люди более обдуманно относятся к своему питанию, предпочитая овощи, меньше едят животной пищи и не ведут себя столь расточительно в ресторанах.

Именно в Янчжоу я поняла, что уже прошла этап чи хао и теперь стараюсь «есть умело». Продукты, из которых готовились блюда, что подавали нам с чиновниками из кулинарной ассоциации, не содержали красителей и глутамата натрия. Я не ограничивала себя, но и не переедала. Особенно мне полюбилась старая чайная «Яньчунь», расположенная возле канала и славившаяся пирожками и пельменями. Что же касается кушаний, приготовленных из животных, стоящих на грани исчезновения… В Янчжоу мне ни разу не предложили блюд подобного рода. Постепенно ко мне вернулся аппетит, и я снова стала получать наслаждение от еды. Я чувствовала душевный подъем.

В каком-то смысле Янчжоу спас меня и не дал оставить карьеру писательницы, занимающейся кулинарными изысканиями. Подобно «сну в красном тереме», он не только напомнил мне о канувшем в Лету собственном величии и былой красоте, но и о любви, что я когда-то испытывала к Китаю. Чэнду, в том виде, которым я его знала, был уничтожен начавшейся массовой застройкой, однако, как обнаружилось, Янчжоу обладал точно таким же очарованием, крывшимся в общей атмосфере легкой недосказанности, изысканной кухне и фантастическом добросердечии и благородстве жителей. Янчжоу вдохнул в меня новую жизнь. Я поняла, что смогу написать книгу, которую вы держите в руках, и обязательно это сделаю. Так я осознала, что мои отношения с Китаем еще не исчерпали себя.

Наступил последний день моего пребывания в Янчжоу. В оставшееся время мне захотелось посетить особняк, несколько раз привлекший мое внимание и располагавшийся возле Великого канала. Он представлял собой внушительный комплекс, состоявший из нескольких зданий и внутренних двориков. В нем только что закончились реставрационные работы, и теперь там располагался музей. Я купила билет и вошла внутрь. Где-то посреди комплекса, в небольшом дворике с колодцем, к моей радости, обнаружилась кухня в старинном стиле. В светлой, просторной комнате виднелась огромная, сложенная из кирпича кухонная плита, покрытая белой штукатуркой и украшенная голубой росписью с изображениями цветущих лотосов и рыб. Сверху на алтаре красовалось изображение Цзао-цзюня — божественного покровителя домашнего очага. На плите стояли две сковородки, накрытые деревянными крышками, рисоварка и пирамида бамбуковых пароварок для приготовления пампушек и пельменей.

Это была первая кухонная плита, увиденная мною в Янчжоу, поэтому я не могла с уверенностью утверждать, как именно в ней все устроено. К счастью, в тот день в музей одновременно со мной наведались еще три старичка. Оказалось, что они с детства помнят эти плиты. «Когда мы были молодыми, — рассказал один из них, — все готовили на них. Видите сзади ящички — они использовались для приправ. Ну, знаете, там соли, масла, сахара, соевого соуса, уксуса… А вот в ящиках снизу хранили щетки, чтобы чистить сковородки. Еще туда можно было ставить сушиться мокрую обувь. На крюках, что торчат под потолком, вешали ветчину и копченые окорока. Дрова клали за плиту».

Пока мы разговаривали, я заметила, что из другого угла кухни на нас посматривают мужчина с женщиной, стараясь незаметно прислушаться к нашему разговору. Наконец, когда старики сообщили в подробностях все, что смогли вспомнить, и мы распрощались, незнакомцы, приглядывавшиеся ко мне, подошли поближе и поздоровались. «Здравствуйте, вы не позволите вас немного побеспокоить? — произнес мужчина. — Меня зовут Чжан Вэньцзе. Я заведующий Народной больницей № 1, которой принадлежит этот участок земли. А это директор музея Юань Юань. — Мужчина показался мне искренним и дружелюбным. У госпожи Юань, одетой в теплое пальто, было доброе ласковое лицо. В волосах женщины поблескивала перламутровая заколка. — Вы не хотите прогуляться с нами и выпить чаю?»

Им явно хотелось о чем-то со мной поговорить, но вот о чем? Преодолев лабиринт из двориков, мы прошли по узенькой тропинке к необычному двухэтажному зданию, стоявшему в огороженном стенами саду. Дом был построен в западном колониальном стиле из красного и серого кирпича. В глаза бросались створные оконные переплеты и деревянная веранда — весьма странное зрелище в особняке, возведенном в классических традициях китайской архитектуры. Первый этаж дома был переоборудован в чайную для туристов — впрочем, задержаться там не пришлось. Мы поднялись по деревянной лестнице на второй этаж, где некогда располагались жилые помещения. Главную комнату восстановили в «европейском» стиле, пользовавшемся большой популярностью в тридцатых годах двадцатого века. Я увидела камин, застекленные шкафы и китайские деревянные диваны, расположенные вокруг низкого стола. В углу, поблескивая латунной трубой, устроился на столе граммофон. «Это место называют янлоу — домом для иностранцев», — пояснил господин Чжан.

Мы сели за низкий столик, после чего мне предложили чай. Меня вновь посетило чувство, что за их радушием что-то кроется, но пока Чжан и Юань лишь улыбались и мило разговаривали. Я увидела старую пластинку и попросила ее послушать. Господин Чжан, желая сделать мне приятное, завел граммофон. Послышалось привычное потрескивание. Я рассчитывала услышать музыку тридцатых годов, нечто вроде «Шанхайских вечеров» Чжоу Сюань. Подобная мелодия как нельзя лучше подошла бы к обстановке — мягкому, ненавязчивому радушию Чжана и Юани, тонкому вкусу чая и космополитической атмосфере, царившей в той занятной комнате. Тем более для меня стало шоком, когда из граммофонной трубы раздались пронзительные, резкие, терзающие слух такты маоистского гимна. Мы обменялись смущенными улыбками, и господин Чжан поднял граммофонную иглу, оставив вращаться пластинку в тишине.

— Позвольте мне рассказать вам об истории этого комплекса, — произнес Чжан. — Особняк был построен в 1904 году выходцем из Янчжоу по имени У Иньсунь, таможенным чиновником, служившим в Нинбо — это в соседней провинции Чжэцзян. Он собирался вернуться сюда, после того как уйдет в отставку. Здесь он купил участок земли и построил на нем особняк — в основном в чжэцзянском стиле. У Иньсунь намеревался заняться торговлей и решил, что это здание лучше всего подходит для встреч с янжэнь — иностранными бизнесменами. Однако У так и не вернулся в Янчжоу, поэтому и дом его не использовался по назначению. В 1949 году весь особняк был конфискован новым коммунистическим правительством, которое передало его Народной больнице № 1. Администрация больницы превратила особняк в общежитие для своих работников — в какой-то момент здесь проживало до ста семей. А конкретно это здание оставили в запустении. Веранда обрушилась, и сюда стало опасно заходить. Теперь, — он показал на новенькую деревянную веранду и аккуратную кирпичную кладку. — мы все восстановили, — господин Чжан смущенно улыбнулся. — По сути дела вы первая иностранка, которая ступила в особняк, и вот поэтому мы так хотели пригласить вас в янлоу, — он замолчал, в некотором волнении ожидая с госпожой Юань моей реакции.

Вдруг перед моими глазами промелькнуло все, что мне довелось пережить за время пребывания в Китае, начиная с самого первого момента. С тех пор я не только выучила китайский язык, но даже думать и воспринимать окружающий мир стала отчасти как китаянка. За эти годы я сильно привязалась к моим друзьям-китайцам, вдоль и поперек исколесила Срединное государство. Научилась есть, что дают, даже прошла курс обучения на китайского повара. И все же независимо от того, сколь сильно я ощущала себя здешней, своей, судя по всему, мне навсегда суждено остаться янжэнем, иностранкой, лаоваем. Осознание этого факта произвело отрезвляющий эффект, хотя, учитывая обстоятельства, оно было и приятным.

Мне захотелось обнять Чжана и Юань, но в Китае не принято так себя вести. Я была тронута и даже очарована. По прошествии более ста лет наконец исполнилась мечта господина У, причем, по чистой случайности, благодаря мне.

Затем господин Чжан позвал фотографа, который ждал в соседней комнате, и спросил разрешения увековечить столь славное событие для грядущих поколений. Радостно улыбаясь, я сфотографировалась у камина и на веранде в компании заведующего больницей и директора музея — став своего рода символом здания, специально возведенного для таких, как я.