Марк Гроссман - Камень-обманка

• Название: Камень-обманка
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1978

Роман повествует о бурных событиях, происходивших в годы гражданской войны на Урале и в Сибири. Печатается в сокращенном варианте.

---

Константин Константинович распорядился отдыхать до утра, а на рассвете трубачи огласили бивак сигналом «Вызов коноводов». Дорога на Гусиное озеро покрылась клубами пыли. Конники, стрелки, обоз, телеги с ранеными устремились на север.

Отдохнув накоротке в Мысовой и отмывшись от походной грязи, оба командира выехали в штаб корпуса.

Нейман, увидев их у себя в кабинете, весело потряс товарищам руки, крикнул куда-то за перегородку:

— Чаю — красным героям! И перекусить что-нибудь!

Отхлебывая коричневый кипяток с блюдечек, все трое доброжелательно и весело поглядывали друг на друга и улыбались.

Наконец Нейман сказал:

— Ты вернешься в свой полк, Константин Константинович. Отряд Петра Ефимовича будет подчиняться тебе. Вы — старые друзья, и я надеюсь — все будет хорошо.

Рокоссовский кивнул.

— Слушаюсь.

Нейман спросил:

— У тебя одно «Красное Знамя», тезка?

— Орден? Один.

— Одному — скучно, — улыбнулся Константин Августович. — Штаб корпуса ходатайствует о твоем награждении за подвиг у Мысовой.

Потом он справился у Вараксина:

— Как идет сбор исторических материалов, Степан?

— Нормально. Бьем белых.

— Ну, хорошо. Я вас больше не задерживаю.

Оба командира поднялись. У двери Вараксин остановился, сказал Нейману:

— Я к Щетинкину и Рокоссовскому. Не возражаешь?

— Давай, — кивнул, Нейман. — В пути-дороге удачи вам, командиры!

* * *

Азиатская кавалерийская дивизия агонизировала.

Таяли ее люди, боеприпасы, последние надежды на успех.

Отряд Щетинкина, 35-й кавполк Рокоссовского и красномонголы шли по пятам врага.

Вблизи реки Эгин-Гол Унгерн разделил дивизию на две колонны. Он увел два конных полка и обоз с ранеными вперед, оставив начальнику второй колонны 1-й и 2-й полки и приказав во что бы то ни стало задержать красных.

Генерал Резухин не был наивным человеком и новичком в войне. Он вполне понял, что его казаки оставлены на реке в качестве затычки, и эта затычка не выдержит напора врага. Положение сложилось безвыходное — и все-таки Резухин орал на командиров, требовал стоять насмерть, одним словом — вел себя неразумно, если иметь в виду соотношение сил и обстановку, в которой находилась колонна.

Офицеры мрачнели и тишком ругали ошалевшего генерала:

— Кричит, аж из шкуры вылазит!

Наконец у них лопнуло терпение и они решили: спастись можно, лишь убрав с пути Унгерна и Резухина. Заговор возглавил полковник Островский.

Семнадцатого августа полтора десятка оренбургских казаков под командой полковника Хоботова застрелили Резухина в упор и зарыли труп на берегу реки, у сопки Трехглавой.

Оба полковника тотчас решили переправляться через Эгин-Гол вплавь и на местных лодках — карбазах. Но вскоре были атакованы красномонголами. Выйдя к Селенге и бросив на ее левом берегу остатки обоза, белые форсировали реку на чем бог послал. Почти треть колонны очутилась на дне.

И хотя сам барон некоторое время назад переправился через Селенгу с меньшими потерями, все — и он, и красные — понимали: это конец Унгерна. Казагранди был мертв, Резухин тоже, наступал черед самого барона.

И во мраке августовской душной ночи прогремела пулеметная очередь, выпущенная по палаткам барона и его адъютанта.

Унгерн выбежал наружу, услышал хриплый голос прапорщика Бурдуковского:

— Ваше превосходительство, берегитесь! Еремеев убит!

Снова раздался треск пулемета, и снова смерть пролетела мимо барона. И это была, пожалуй, его последняя удача.

Бурдуковский без седла, охлюпкой, ускакал в темень, мелькая белой исподней рубахой и колотя лошадь пустыми ножнами шашки.

И тогда Унгерн, сотрясаясь от бешенства и страха, кинулся под защиту монгольских цириков Сундуй-Гуна. Тощий и грязный, он прискакал к азиатам в синем шелковом халате монгольского князя, дарованном ему монархом этой страны. Беглец все-таки был хан и чин-ван Монголии, и надеялся, хотел верить, что его не тронут здесь, на последнем островке желтой монархии.

Но друг и соратник Унгерна Сундуй-Гун полагал, что собственная шкура ничуть не дешевле генеральского халата. По его приказу барона стащили с коня и связали, чтобы, смотря по обстоятельствам, кинуть белым казакам для расправы или с выгодой передать большевикам.

Однако и то и другое нелегко было сделать. Полк Константина Рокоссовского и отряд Петра Щетинкина шли где-то рядом, и каждую минуту можно было ждать смерти или плена.

Вараксин, находившийся в это время в отряде, мчался в погоню вместе с головным разъездом, и мокрый чуб Степана потемнел от пыли. Рядом дробил копытами землю конь эскадронного Гайи Ранисавлевича.

Чуть сзади скакали Рокоссовский и Щетинкин. Константин Константинович сидел в седле неловко, — еще побаливала растревоженная в боях и переходах рана. Покрасневшие голубые глаза командира пристально следили за всплесками пыли на горизонте, быстро перемещавшимися с запада на восток. Там, вне всякого сомнения, шла конница.

Внезапно Рокоссовский обогнал комэсков и остановил коня. Почти одновременно натянули поводья Перцев и Ранисавлевич.

— Перцев, — сказал комполка, раскрыв планшет и взглянув на карту, — мы в десяти верстах западнее горы Урт. Бери своих людей и скачи за куре Чулгин-Суме. Освети мне дорогу туда, товарищ.

Потер щетину на лице, добавил:

— Видишь пыль впереди? Это Сундуй-Гун или Островский. Смотри в оба, комэск.

Вараксин подъехал к Щетинкину, сказал, чувствуя, как горит пересохшее горло:

— Разреши и мне пойти с ними, Петр Ефимыч. А то я совсем вроде писаря при тебе.

Щетинкин покосился на Вараксина, вздохнул.

— Тебя все одно не удержать, Степа. Скачи. Да гляди, не путайся в ногах у Перцева. Не отбивай у него хлеб.

Вараксин и Перцев весело переглянулись, подмигнули друг другу и пришпорили коней.

Эта была добрая погоня, и ветер свистел в ушах, и пот высох на лицах разведки, и море было по колено семнадцати красным кавалеристам!

Но вот впереди замелькали вершники в острых малахаях; кони их глухо молотили землю копытами.

«Сабель сорок будет, а то и больше…» — прикинул Степан, и рука его сама собой легла на эфес.

В сотне саженей от монголов Перцев вырвал из ножен шашку и, разминая затекшую руку, дважды полоснул воздух сталью.

Степан тоже вынес клинок над головой.

Кони, будто почуяв бой, пошли бешеным дробным ходом.

И когда казалось, что уже никакая сила не остановит рубки, Сундуй-Гун, скакавший маленько на отшибе от своих, внезапно скатился с коня. Вскочив на ноги, он что-то хрипло и коротко крикнул цирикам и тут же упал лицом вниз.

Все монголы разом остановились, оставили седла и повалились в пыль, моля о пощаде.

Только один человек остался на низкорослой степной лошадке. Он мотал головой на тонкой птичьей шее и орал так, что жилы надулись на крупном, в буграх, лбу:

— Это ж — красные, сук-кины вы дети! В цепь, скоты! Перестреляю всех!

Но беломонголы не шевелились, а глаза их просили милости.

И тогда шашки разведчиков опустились к холкам коней.

Лишь Вараксин и Перцев, держа оружие наготове, подлетели к человеку, который кричал, ругался и скрежетал зубами.

И шашки их были уже готовы ударить по злобной гидре контрреволюции, когда красные командиры вдруг увидели, что всадник связан, и на его синем, лоснящемся от грязи халате блестят погоны генерал-лейтенанта.

Усмехаясь, командиры спрыгнули на землю и подошли к Унгерну.

По багровому лицу барона текли слезы злобы и бессилия. В белесых глазах, точно болотная вода, стояла желчная тоска, почти безумие.

Подскакали Рокоссовский и Щетинкин.

Петр Ефимович медленно оглядел человека с прямыми широкими плечами и плоской грудью, на которой болтался Георгиевский крест, скользнул взглядом по измятой фуражке, черным запыленным ичигам. Спросил:

— Что, Роман Унгерн, плохо ваше дело?

Генерал вперил глаза в Щетинкина, узнал офицера, с которым ему когда-то доводилось встречаться, и внезапно закричал во все горло:

— Ты изменник, штабс-капитан!

Щетинкин посмотрел на Унгерна в упор, сказал спокойно:

— Народу изменили вы, а не я, генерал. Не так ли?

Маленький подбородок и широкие, точно с чужого лица, скулы барона затряслись от возбуждения. Он метнул взгляд на солдатскую гимнастерку и желтые краги Щетинкина, пожал плечами.

— Черт с тобой, говори, что хочешь! Все равно моя карта бита.

Рокоссовский приказал:

— Развяжите его.

Через полчаса, допросив Унгерна, краскомы подозвали к себе Перцева и Вараксина.

— Возьмете двадцать человек, — распорядился Щетинкин, — и доставите их благородие в штабриг-104. Попытается бежать — пулю в лоб. Скачите!