С. А. Федченков - Святой Ириней Лионский. Его жизнь и литературная деятельность

• Название: Святой Ириней Лионский. Его жизнь и литературная деятельность
• Автор: С. А. Федченков
• Издательство: «Издательство Олега Абышко»
• Жанр: Религия
• Год: 2008

Данное обстоятельнейшее исследование о жизни, пастырских трудах и сочинениях св. Иринея Лионского (ок. 130-202) не имеет аналогов в русской церковно-исторической науке. В книге рассмотрены и самым тщательным образом разобраны практически все вопросы, касающиеся как подробностей жизни великого отца Церкви (происхождение, ранние годы, знакомство со св. Поликарпом Смирнским и «пресвитерами», поездки в Рим и епископство в Галлии, борьба с гностицизмом, монта-низмом и другими лжеучениями, участие в пасхальных спорах и многое другое), так и его плодотворной литературной деятельности, особенно по созданию главных произведений св. Иринея — «Против ересей» в пяти книгах и «Доказательство апостольской проповеди».

По словам автора книги, «почти ни одно выдающееся явление церковной жизни II столетия не обошлось без его участия. Такая личность не может не представлять интереса для истории Церкви..... принципы и воззрения, которые раскрывал и защищал в своих творениях св. отец, лежат также в основе вероучения и практики нашей Православной Д Церкви. Мы принимаем установленный в первые века канон св. книгУ Нового Завета, церковное Предание в качестве источника вероучения наряду со Св. Писанием, признаем высший авторитет епископов; держимся, в сущности, тех же взглядов и по другим догматическим вопросам (за исключением хилиазма), какие раскрываются в сочинении “Против ересей”. Жизнь и учение Иринея для нас, православных, представляет поэтому еще больше интереса и значения».

Для всех интересующихся историей древней Церкви и становлением православной догматики.

---

Заявляя свой протест против такого «омирщения» Церкви, монтанисты и выдвигают «новое пророчество», которое изрекали Монтан и его сотрудницы — Прискилла и Максимилла. Раскольники, по их мысли, ратовали именно прежде всего за свободу пророчества в том виде, как оно проявлялось в I в., когда «пророчествовать» могли все верующие, хотя бы они и не имели иерархической степени. В доказательство своей правоты монтанисты ссылались обычно на 1 Кор. Гл. 12[819] и укоряли православных в несоблюдении учения апостолов.

Однако протестом и реакцией дело не ограничилось. Как обычно бывает в расколо-сектантских движениях, монтанисты пошли дальше. Они придали своему пророчеству такое значение, какого оно не имело никогда даже и в I в. Там «пророки» или толковали Св. Писание, или предсказывали будущие судьбы Церкви и мира. Во всяком случае, речи их не расходились со Св. Писанием и Св. Преданием.[820] У монтанистов же пророчество стало новым откровением, существенно дополнявшим содержание богодухновенных новозаветных книг, новым законодательством. Изречения своих пророков — Монтана, Прискиллы, Максимиллы и других — они почитали не только наравне с учением Христа и апостолов, но часто ставили выше и отдавали первым предпочтение. Их пророки утверждали, что на них только во всей полноте и сбылось пророчество Иоиля: «В последние дни излию от Духа Моего на всяку плоть» (2,28); и к ним по преимуществу относится обещание Спасителя послать Духа-Утешителя (Ин. Гл. 16). Этот Параклит явился теперь и только через них открывает Свою волю во всей чистоте, ясности и совершенстве, чего прежде, даже во времена Христа и апостолов, не было. Отсюда получило свое начало и самое наименование монтанизма «новым пророчеством» (véa лрофгрта).

Особенно ясно, такой взгляд на пророчество, как новое откровение и законодательство, проявляется в учении монтанистов о постах, покаянной дисциплине и т. п., когда они, ссылаясь на изречения своих учителей, требовали от христиан гораздо больше того, что предписывали апостолы и рекомендовала общецерковная практика.[821]

В связи с этим стоит и проповедь их о наступлении нового периода в религиозной жизни человечества. Первоначально, от создания мира до Моисея, оно, по их представлению, жило как бы в состоянии детства (in rudimentis). Время при Законе и пророках было периодом отрочества (infantia). Христос ввел человечество в новый, более, но не вполне совершенный период юношества (in juventutem). И только с Монтана наступает вполне совершенная, последняя эпоха — зрелого возраста, время действия Параклита («nun per Paracletum componitur in maturitatem»).[822] С концом этого периода кончается и мир.

Отсюда объясняется и взгляд монтанистов на себя как на совершенных христиан, вместе с презрительным отношением к людям церковного направления.[823] Они одни, принадлежащие.к последнему, совершенному периоду, — «пневматики» (spirituales);[824] остальные же христиане только «психики» (psichici).[825]

Отличной была и форма «нового пророчества» у монтанистов. Это — непременно и исключительно состояние экстаза, когда человек теряет свое сознание и волю и делается механическим орудием для Божества.[826] Этим и объясняется тот факт, что пророки монтанистов изрекают свои пророчества не только от лица Бога, но прямо как бы отождествляют себя с Ним;[827] а Максимилла говорит о себе даже в мужском роде.[828]

В связи с учением о наступлении с Монтана нового, совершенного периода в истории человечества стояло у них ожидание близкого конца мира, поддерживаемое и усиливаемое изречениями «пророков». Такой взгляд, как мы уже говорили, был очень распространен среди христиан I в.; держался он еще и во II в. Но, по-видимому, никогда и нигде он не реализовался так сильно, как у монтанистов. Их ожидание достигало высшей степени интенсивности. Монтанистический период — не только совершенный, но и последний в истории человечества. После него — конец мира. И конец этот очень близок. Максимилла даже прямо определяла его: «После меня не будет уже пророка, но конец (мира—Μετ’ έμέ προφίγης ουκετι εσται, άλλα συνιέλεια)».[829] Отсюда и ходячие выражения монтанистов: «время коротко»,[830] «последние времена».[831] Отсюда же, как мы увидим ниже, вытекала и ригористическая, не допускавшая послаблений, строгость их во взглядах и требованиях в отношении к браку, постам, покаянной дисциплине и т. п.[832]

За концом этого мира наступит тысячелетнее царство Божие на земле: монтанисты были последовательными хилиастами.

Естественным выводом и завершением этих воззрений было отношение последователей Монтана к монархическому епископату, к середине II в. уже окончательно сформировавшемуся. Он стесняет свободу христианской общины: урезает права ее членов на истолкование Св. Писания, отчасти на пророчества; придает мирской характер Церкви и утверждает бытие ее в мире на долгое время. Между тем, «время близ есть». Поэтому не нужны и не должны существовать епископы. Такие именно основания, в существе, выставляет Тертуллиан, защищая свободу общин против епископата.[833]

Этими принципиальными взглядами и ограничивается, собственно, существенное различие монтанизма от церковного христианства. В догматическом отношении представители его не исповедовали ни одной исторически известной ереси. Их учение было православным и в триадологии, и в христологии.[834] В эсхатологии они придерживались хилиазма. Но последний разделяли и некоторые отцы Церкви (Иустин, Папий, Ириней).

Ббльшая часть пророчеств Монтана, Прискиллы й Максимиллы, а также и сочинения их последователей, в особенности Тертуллиана, касаются не теоретических, а практических вопросов, вопросов жизни и поведения христианского. Здесь мы располагаем и гораздо ббльшими данными, чем в первом случае.

Монтанисты проявляли в данном отношении ригористическую строгость, не делая уступки «слабостям плоти»; требовали от всех обязательного, безусловного исполнения не только предписаний христианского закона, но значительно повышали и дополняли эти требования новыми заповедями Параклита.

В семейной жизни они допускали единобрачие.[835] Второй же брак, в противоположность Церкви, разрешавшей его, категорически запрещали. Жить во втором браке, по их воззрениям, значило то же, что жить одновременно с двумя женами или мужьями.[836] Главнейшим основанием к такому запрещению (кроме того, что второй брак противоречит норме семейных отношений, как она установлена Богом при творении одной пары[837] и проявлялась в Ветхом и Новом Заветах)[838] у монтанистов служило то соображение, что теперь, с открытием нового, совершенного периода в истории человечества и с пришествием Параклита, не должно быть места «слабостям плоти», в особенности среди «пневматиков»;[839] а с другой стороны, и «время коротко», — конец мира близок: предаваться брачным наслаждениям некогда.[840] Эта мотивировка, однако, как видим, направляется не столько против второго брака, как гораздо больше против брака вообще. В сущности, это есть защита и требование девства. Поэтому нет ничего удивительного, когда, допуская первый брак, монтанисты все-таки считали его за зло, хотя и дозволенное;[841] и только девство признавали единственной нормой жизни христианина.[842]

Так же ригористичны были они и в своих воззрениях на посты. В древнехристианской Церкви в это время существовали: а) общехристианский пост перед Пасхой, Ь) дни стояний (dies stationum), в среду и пятницу, когда постились до девятого часа (3-го пополудни), и с) чрезвычайные посты, например, во дни общественных бедствий.[843] Но соблюдение этих постов, а также и продолжительность, поста перед Пасхой Церковь не делала строго обязательными.[844] Монтанисты, наоборот, исходя из мысли о «последних временах» и близости Суда, утвердили за всеми предписаниями о постах обязательную силу: приравняли их к заповедям.[845] Кроме того, они соблюдали еще особые, Церковью не установленные посты (jejunia propria).[846] Так, у них явились кроме обычных dies stationum еще stationes, когда они постились ad vesperam — до вечера.[847] Затем ежегодно посвящались Богу две недели, ξηροφαγίαι και ραψανοφαγίαι, в которые — за исключением субботы и воскресенья[848] — дозволялся только особый род пищи.[849]

Строгость воззрений монтанистов проявлялась даже в мелочах, например, по вопросам: а) о покрытии головы при богослужении и Ь) надевании венков в праздники, при браке и т. п. В первом случае раскольники, по крайней мере, в Карфагенской церкви, распространяли на незамужних девушек повеление апостола (в 1 Кор. 9,5), относящееся к женщинам.[850] Во втором же категорически запрещали всякое украшение венками, ибо это — служение идолам,[851] pompa diaboli, отвращение от Христа.[852]

Но особенно строга была у монтанистов покаянная дисциплина. Тертуллиан делит грехи на легкие (leviora delicta),[853] и тяжкие, смертные (mortalia, mortifera). К первым относятся ежедневные, незначительные падения человека. Ко вторым же принадлежат: идолослужение, убийство, прелюбодеяние и блуд (moechiae et fornificationes),[854] отпадение от веры (negatio), богохульство (blasphemia) и, вообще, отступничество от Христа и веры (et omne apostatarum genus).[855] Первые грехи могут быть отпущены, почему и называются remissibilia;[856] вторые же никто на земле не имеет права простить (irremissibilia),[857] даже мученики-исповедники, ибо они — тоже люди.[858]