Василий Бабков - Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека

• Название: Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека
• Автор: Василий Бабков
• Жанр: Прочая научная литература

Книга посвящена русскому евгеническому движению 1920-х годов. Первый его этап был занят ознакомлением с кругом проблем и общей ориентации; затем была выработана стратегия исследований. Русская евгеника дала быстрый старт и оформление медицинской генетики в России в первой половине 1930-х годов.

Книга дает общий взгляд на русское евгеническое движение и представляет основополагающие евгенические тексты из недоступных ныне изданий.

---

Варвара криком кричит: что с тобой сделали? Квартальный принюхивается ко всем, выспрашивает, а мое сердце чует, – ох, нехорошо! Я Варю-то натравила на квартального, а сама тихонько пытаю Максимушку – что сделалось? Встречайте, шепчет он, Якова с Михайлой первая, научите их, – говорили бы, что разошлись со мной на Ямской, сами они пошли до Покровки, а я, дескать, в Прядильный проулок свернул! Не спутайте, а то беда будет от полиции! Я – к дедушке: иди, заговаривай кварташку, а я сыновей ждать за ворота, и рассказала ему, какое зло вышло. Одевается он, дрожит, бормочет: так я и знал, того и ждал! – Врет все, ничего не знал! Ну, встретила я деток ладонями по рожам – Мишка-то со страху сразу трезвый стал, а Яшенька, милый, и лыка не вяжет, однако, бормочет: знать ничего не знаю, это все Михайло, он старшой! Успокоили мы квартального кое-как – хороший он был господин! – Он, говорит, глядите, коли случится у вас что худое, я буду знать, чья вина! С тем и ушел. А дед подошел к Максиму-то и говорит: ну, спасибо тебе, другой бы на твоем месте так не сделал, я это понимаю! И тебе, дочь, спасибо, что доброго человека в отцов дом привела!

– Ну, помирились кое-как. Похворал отец-то – недель семь валялся и нет-нет да скажет: эх, мама, едем с нами в другие города – скушновато здесь! Скоро и вышло ему ехать в Астрахань; ждали туда летом царя, а отцу твоему было поручено триумфальные ворота строить. С первым пароходом поплыли они; как с душой рассталась я с ними, он тоже печален был».

Кроме рассказов бабушки, мы знаем отзывы об отце и других знавших его. Мастер Григорий говорит о нем: «Отца бы твоего, Лексей Максимович, сюда, – он бы другой огонь зажег. Радостный был муж, утешный». «Большого сердца был муж, Максим Савватеич».

А. М. Пешков (IV, 1) остался в живых единственным из пяти детей своей матери: впрочем, о судьбе третьего, незаконного, ребенка мы ничего не знаем. По наследству от обоих родителей он получил большую физическую силу, здоровье, выносливость. В автобиографии мы увидим указания на физическую силу и здоровье во всех возрастах. Правда, М. Горький – туберкулезный, и мать его умерла тоже как будто от туберкулеза. Но, зная условия, в которых он развивался, зная, что у него было прострелено и, вероятно, плохо залечено легкое, приходится удивляться силе его врожденного иммунитета. И мы имеем основания рассчитывать, что по крайней мере со стороны матери (отцовская наследственность нам неизвестна) он унаследовал долговечность: и дед и бабушка пережили 80-летний возраст.

О психопатической наследственности тоже говорить не приходится. В русской медицинской литературе была недавно нелепая попытка изобразить предков М. Горького в виде ужасных психопатов и запойных алкоголиков. Но это, конечно, неверно. Старческое слабоумие девяностолетнего деда вряд ли свидетельствует о чем-либо ином, кроме схизоидного типа его темперамента. Слабовольный алкоголизм двух дядей отсутствует у прямых предков М. Горького, которых, как и его самого, отнюдь нельзя назвать слабовольными. Отец и мать его, а также, кажется, и дед совсем не пили. Сведения о жестокости деда по отцу очень нелестны и вряд ли могут быть истолкованы в положительном смысле. Попытка М. Горького к самоубийству в период полового созревания говорит только о сложности его психических переживаний. Кто же из крупных писателей не думал о самоубийстве в этот критический период, когда происходит перестановка всей инкреторной деятельности? Этой же причиной следует объяснить и описываемые им в тот же период легкие галлюцинации. Вероятно, близок к истине был тот врач, который исследовал М. Горького в этот период и рекомендовал ему несколько ослабить половое воздержание, особенно трудное в окружавшей его атмосфере разврата. Нет, в данном случае мы должны пройти мимо старой, а теперь вновь оживающей теории о связи между гениальностью и патологией! Максим Горький – здоровый человек.

Анализируя химико-психические способности [97] М. Горького, мы находим у него активный статический темперамент, характеризующийся быстротой реакций, их интенсивностью, слабой утомляемостью и легкой восстанавляемостью....

Незначительный факт свидетельствует о слабой утомляемости: «Николай, согнувшись над столом, поет нарочито гнусным тенорком на голос «Смотрите здесь, смотрите там».

– Сто двадцать три

И двадцать два.

Сто сорок пять,

Сто сорок пять!

Поет десять минут, полчаса еще поет, – теноришко его звучит все более гнусно. Наконец, прошу:

– Перестань!

Он смотрит на часы и говорит:

– У тебя очень хорошая нервная система. Не всякий выдержит такую пытку в течение сорока семи минут. Я одному знакомому медику «Аллилуйю» пел, так он на тринадцатой минуте чугунной пепельницей бросил в меня. А готовился он на психиатра».

По-видимому, все эти черты мы находим также в темпераменте его отца, матери, деда и бабушки с материнской стороны.

Из влечений мы видим у М. Горького прежде всего острое «влечение к жизни», которое спасало его во всех трудных житейских положениях.

...

Сила этого влечения особенно подчеркивается неудачной попыткой М. Горького к самоубийству. На этом эпизоде следует остановиться. Вот как он его описывает: «Купив на базаре револьвер барабанщика, заряженный четырьмя патронами, я выстрелил себе в грудь, рассчитывая попасть в сердце, но только пробил себе легкое и через месяц, очень сконфуженный, чувствуя себя донельзя глупым, снова работал в булочной…» И позднее М. Горький резко отрицательно относится к своей попытке самоубийства. На вопрос: почему он стрелялся? ему трудно ответить. «Чорт знает, почему я решил убить себя. Да мне и вообще не хочется вспоминать об этом – на Волге так хорошо, свободно, светло».

– Хорошо это – жизнь, – говорит Изот. – Я соглашаюсь:

– Да, хорошо!

Это напоминает яркое славословие бабушки:

– Господи, Господи, хорошо-то все как! Жить я согласна – веки вечные.

Влечение к жизни, связано с влечением к борьбе за жизнь. И это влечение так же сильно у М. Горького, как у его энергичных предков. «Я не ждал помощи извне и не надеялся на счастливый случай, – пишет он про свою раннюю юность, – но во мне постоянно развивалось волевое упрямство, и, чем труднее слагались условия жизни, тем крепче и даже умнее я чувствовал себя». Конечно, именно это волевое упрямство вывело в люди и обоих дедов и отца М. Горького и не позволяло его бабушке так спокойно относиться к предстоящему после разорения нищенству. В воспоминаниях Горького мы находим десятки примеров его яркого влечения к борьбе, которое позднее так красиво отлилось в «Песню о буревестнике».

Влечение к труду есть также необходимое свойство настоящего выдвиженца. Мы видим его у деда и у бабушки и у отца. Чудесно описывает его Горький.

...

«Меня влекло на Волгу к музыке трудовой жизни, эта музыка и до сего дня приятно охмеляет сердце мое; мне хорошо памятен день, когда я впервые почувствовал героическую поэзию труда.

Под Казанью села на мель, проломив днище, большая баржа с персидским товаром, артель грузчиков взяла меня перегружать баржу…

И тяжелые, ленивые, мокрые люди начали «показывать работу». Они, точно в бой, бросились на палубу и в трюмы затонувшей баржи, – с гиком, ревом, прибаутками. Вокруг меня с легкостью пуховых подушек летали мешки риса, тюки изюма, кож, каракуля, бегали коренастые фигуры, ободряя друг друга, воем, свистом, крепкой руганью. Трудно было поверить, что так весело, легко и споро работают те самые тяжелые, угрюмые люди, которые только что уныло жаловались на жизнь, на дождь и холод. Дождь стал гуще, холоднее, ветер усилился, рвал рубахи, закидывая подолы на головы, обнажая животы. В мокрой тьме при слабом свете шести фонарей метались черные люди, глухо топая ногами о палубы барж. Работали так, как будто изголодались о труде, как будто давно ожидали удовольствия швырять с рук на руки четырехпудовые мешки, бегом носиться с тюками на спине. Работали, играя, с веселым увлечением детей, с той пьяной радостью делать, слаще которой только объятие женщины.

Я жил эту ночь в радости, не испытанной мною, душу озаряло желание прожить всю жизнь в этом полубезумном восторге делания…»

Инстинкт искательства и предприимчивости является одним из основных простейших влечений и развит не только у человека, но и у многих животных [98] .

У М. Горького мы наблюдаем высокое развитие этого влечения. Он постоянно ищет лучшего, пробует, ошибается и ищет снова, меняя последовательно одну за другой различные карьеры. Он никогда не боится перемены, никогда не останавливается на достигнутых успехах, которые удовлетворили бы менее предприимчивого человека. Может быть, это влечение – самое необходимое для всякого выдвиженца, и мы находим его сильно развитым у деда В. В. Каширина: он также постоянно ищет лучшего и не боится никаких перемен. Даже 80-летним стариком дед в течение короткого периода меняет один за другим дома, продавая старый и покупая новый, иногда худший и более дорогой. Передав в этом возрасте мастерскую сыновьям, готов открыть новые; одну за другой предпринимает смелые денежные спекуляции. Предприимчивость есть и у бабушки, хотя менее активная; для нее характерно не столько стремление улучшить свое положение, сколько отсутствие страха перед переменой жизненных условий – призрак нищенства на старости лет ее нисколько не пугает, и она умеет приспособиться ко всякому положению. Отец и мать Горького также могут быть названы в полной мере предприимчивыми.