Алексей Лосев - Античный космос и современная наука

• Название: Античный космос и современная наука
• Автор: Алексей Лосев
• Издательство: Издательство «Мысль» Российский открытый университет
• Жанр: Религия
• Год: 1993

А. Ф. Лосев "Античный космос и современная наука"

Исходник электронной версии:

А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.1] Бытие - Имя - Космос. Издательство «Мысль». Москва 1993 (сохранено только предисловие, работа "Античный космос и современная наука", примечания и комментарии, связанные с предисловием и означенной работой).

[Изображение, использованное в обложке и как иллюстрация в начале текста "Античного космоса..." не имеет отношения к изданию 1993 г. Как очевидно из самого изображения это фотография первого издания книги с дарственной надписью Лосева Шпету]

---

239

Специально о неделимой делимости основных стихий Прокл говорит в in Tim. II 26ц —28б — о «реверсии» всего в круге; о везде разном подражании умному миру — разном в зависимости от ума, целости, частичности и т. д.; о том, что огонь, поскольку не только видим, но и осязаем, причастен земле, а земля, поскольку не только осязаема, но и видима, причастна огню и т. д.; в конце — весьма оригинальное толкование, на этих основаниях, мифа об известном романе между Афродитой и Аресом (как выражения объединения тождества и различия в мире) и того, почему смеялись Аполлон, Гермес и пр. боги (смех этот давал реальность и силу мировым связям). Все — во всем, огонь — огненно, воздух — воздушно, вода — водяно, и земля — земляно. Также 48з sqq.: существуют эти стихии и на небе, но — ούρανίως, и в душе, но ψυχικώς, и в уме, но — νοερώς, и в демиурге, но — δημιουργικώς //небесно… душевно… умственно… демиургически (греч.).//. Стихии — все целиком в каждой небесной сфере (49ю).

240

Э. Русзерфорд. В погоне за атомом. М. — Ленингр., 1924.

241

Тут можно вспомнить знаменитое выражение о познании материи из Plat. Tim. 52b как о λογισμός νόθος. //незаконном умозаключении (греч.).// Толкование многих авторов как суждения по аналогии (напр., Susemihl. Die genet. Entw. d. plat. Phil. II 408 вслед за Zeller, Phil. d. Gr.II 1 , 742) по меньшей мере непонятно, так как и рассуждения об «аналогии» в этой проблеме у Аристотеля (Phys. I 7, 191 а 7— 12), и объяснение Тимея Локрского (94b) слишком общи, и точнее говорить, вместе с С. Baeumker, Das Problem d. Materie in d. gr. Philos., 138: «Nicht der Schluss aufs Analoge, sondern nur das Analogon des Schlusses kann als unechter Schluss bezeichnet werden» //Неверным может быть признано не заключение по аналогии, а один лишь аналогон заключения (нем.).// Еще точнее, однако, говорит Прокл (повторяющий это выражение вместе с прочими платониками, вроде Simpl., Phys. I 226 или Chalc. Tim., гл. 335), которому принадлежит краткий, но весьма выразительный комментарий на это общеплатоническое выражение (in Tim. I 257—258 Diehl): это — «логическая» «докса», лишенная «оснований». Сходно у Халкидия (гл. 347: «verum est suspicabilis, suspicio autem spuria quaedam est atque adulterina»//действительно основано на догадке, догадка же эта имеет подо¬зрительный и незаконный характер (лат.).//). Ср. R. D. Archer–Hind (The Timaeus of Plato. Lond., 1888, 184). Боймкер в общем правильно понимает Tim. 52b (с. o. 138, прим. 4), ошибочно, впрочем, противополагая вышеупомянутый комментарий Прокла прочим неоплатоническим интерпретациям, вроде Симплиция (вышеупомян. текст).

242

Поэтому, для строгого платонизма нетерпимы ни чисто натуралистические гераклитизмы раннего стоицизма, ни платонически модернизированные аристотелизмы и пифагореизмы концепций позднего стоицизма. И как бы ни был прав, напр., М. Wundt, видящий у Плотина следы кинически–стоической диатрибы (Plotin. Studien. Zur Gesch. des Neuplat. Lpz., 1919. I 28— 35), все же Плотин — антипод стоикам во всех вопросах, связанных с антитезой «натурализма» и «Begriffsphilosophie». Ср F. Heinemann, Plotin. Forschungen. Ober die plotinische Frage Plotins Entwicklung und sein System. Lpz., 1921, 92—94.

243

Приведу в своем переводе несколько теорем из первой книги Procl. inst. phys. Ritzenfeld.

1. «Две неделимые вещи не соприкасаются между собой.

Доказательство. Если это, [положение, обратное данному],

возможно, то две вещи А и В должны соприкоснуться. Но соприкасающимися были те вещи, границы которых совпадают. След., у двух неделимых вещей есть границы. Значит, вещи А и В не были неделимы».

2. «Две неделимые вещи не могут образовать что–нибудь непрерывное.

Доказательство первое. Если это [положение, обратное данному] , возможно, то и Л и β должны быть две неделимые вещи, и составленное из них должно быть непрерывно. Но все непрерывные вещи предварительно соприкасаются. След., вещи А и В, несмотря на неделимость (отсутствие частей), взаимно соприкасаются. А это невозможно».

Доказательство второе я опускаю.

3. «То, что находится посредине неделимых вещей, составляющих непрерывность, также непрерывно.

Доказательство. Пусть будут две неделимые вещи А и В. Я говорю, что среднее между А и В непрерывно. Если это не так, то А и В соприкасаются, как [одно] неделимое с [другим] неделимым. А это невозможно. След., среднее между ними непрерывно».

4. «Две неделимые вещи не есть нечто друг в отношении друга последовательное (εφεξής άλλήλοις ούκ εστιν)».

5. «Все непрерывное делимо на бесконечно делимые части.

Доказательство. Пусть А и В — непрерывность. Я утверждаю, что АВ делится на бесконечно делимые части (εις αεί διαιρετά). Именно, пусть оно делится на АС и СВ. Эти части, очевидно, или неделимы, или допускают бесконечную делимость. Если они неделимы, то из неделимых получится непрерывность, что невозможно. Если же они делимы, то пусть опять они делятся на части. И тут опять: если эти последние неделимы, тогда получится неделимое, которое взаимно непрерывно, а если делимы, то пусть разделим и эти части, и так — до бесконечности. След., всякая непрерывность делима на бесконечно делимые части».

Этим и всем другим теоремам первой книги у Procl. inst. phys. предшествуют «определения» (δροι): I. «Непрерывны те вещи, границы которых суть одно (εν), [т. е. совпадают]. II. Соприкасаются те вещи, границы которых даны вместе (αμα). III. Последовательны (εφεξής) те вещи, между которыми нет ничего однородного». Определения IV—VI покамест нам не нужны.

245

Теперь, наконец, предстает пред нами и все различие платонизма и аристотелизма (ср. общую характеристику этого различия в прим. 91). Именно, в учении о материи и потенции оно выступает ярче всего. Платон и Аристотель сходны в проблеме материи (ср. прим. 93): 1) в общем учении о ее чисто смысловой значимости (тут оба они громят старый досократовский натурализм), и, значит, она рассматривается и тем и другим в своем эйдосе; 2) в специфическом учении об ее осмысляющей, конструирующей, всегда то или иное определяющей значимости (для Платона она — «восприемница всякого становления», для Аристотеля — принцип становления, «потенция» становления); 3) в учении об отношении этой осмысляющей значимости, с одной стороны, к эйдосу, — так как у Платона материя, как восприемница эйдоса, повторяет эйдос, так что она — и «иное» и «соименное» чистого эйдоса, у Аристотеля материя — тоже осуществляет форму, будучи ее приемником (Phys. III 7, 207 а 35 sqq.), охватываемым через нее (De ап. II 1, 412 а 9; Metaph. VIII 2, 1042 b 9 sqq.), объединяясь с нею в одно цельное единство (Metaph. VIII 6, 1045 b 17 sqq.), — с другой же стороны, к чувственному качеству, к акциденции, — так как не только для Платона она нетелесна и осмысляет чувственное становление, но и для Аристотеля. Однако, исходя из этого общего воззрения, Платон и Аристотель приходят к двум противоположным воззрениям. Беря значимость становления, или потенцию становления (мы бы теперь сказали, метод, закон становления), Платон тотчас же находит в ее основе принцип становления вообще, который для него обладает самостоятельной и самодовлеющей природой. Пусть огонь переход. в воздух, воздух в воду и т. д. Вместо того, чтобы говорить о специфической потенции огня, воздуха и т. д., надо сначала иметь вообще принцип инаковости. Он так же идеален, как и эйдос. Объединяясь, эйдос и инаковость диалектически порождают становление. Иначе поступает Аристотель. Наблюдая эмпирическое становление, он «по аналогии» (Phys. I 7, 191 а 7 sqq.) тоже переходит к материи вообще, наделяя ее, как мы видели раньше, платоновскими свойствами. Однако она для него — бессильная абстракция, не обладающая никакой ни самостоятельной, ни тем более самодовлеющей природой. Она не есть принцип диалектики. Отсюда, единственная реальность для Аристотеля — то, что есть уже продукт соединения «формы» и «материи», конкретное «становление» и выражение; в нем он видит потенциальный момент, в становлении категориальных основ «формы», и — энергийный момент, в становлении содержательностных основ «формы». Для Платона же реально и становление и диалектически предшествующие ему моменты эйдоса и меона. Поэтому и ясно, что для Платона материя — второй субъект (первый — единое и его эйдос), для Аристотеля же материя — единственно возможный субстрат становления. — Что теперь делает Плотин? 1) Плотин берет методическую осмысленность становления и закрепляет ее аристотелевским термином δυνάμει δν // сущее но потенции… сущее по энергии (греч.).//(имея в виду категориальную осмысленность) и ένεργεία δν (имея в виду це–лостно–содержательностную осмысленность); тут он аристоте–лик. 2) Выделяет далее в этой осмысленности эмпирического становления ее общую принципиальную основу, — принцип инаковости вообще, и постулирует его как необходимый — диалектически — принцип, полагаемый самим эйдосом в качестве своего оформления; это он называет «иным», «инаковостью», «не–сущим», «беспредельным»; и тут он платоник. 3) Однако, что же остается в эмпирической осмысленности становления, из которой выделена принципиальная, всегда одинаковая диалектическая основа? Остается качественная значимость становления, всегда разная — в зависимости от того или иного характера становления, т. е. остается потенциально–сущее и энергийно–сущее уже в своем собственном, качественно–смысловом оформлении, которое, в силу общеплатонического учения, должно обладать своей самостоятельной умно–ипостасийной природой.