Иван Беляев - Записки русского изгнанника

• Название: Записки русского изгнанника
• Автор: Иван Беляев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Превосходным образцом мемуарной литературы можно считать книгу доблестного генерала царской армии И. Т. Беляева (1875–1957). Один из лучших представителей русского дворянства, классический монархист, силой обстоятельств ставший участником Белого движения, размышляет о перипетиях Первой мировой войны и Гражданской. Беззаветно любя Россию, генерал оказался в изгнании, вдали от Родины. В Парагвае он организует русскую колонию и становится не просто лидером общины, выдающимся этнографом, а ещё и борцом за права индейцев в Латинской Америке, национальным героем Парагвая.

«Записки» генерала Беляева должны вызвать большой интерес у историков, этнографов и всех людей, кому дорого русское культурное наследие.

На обложке: портрет автора в форме генерал-майора парагвайской армии И. Т. Беляева и герб дворянского рода Беляевых.

В.П. Голубев — издатель, редактор.

---

Церковь была у самой дороги, можно было бы обернуться в один день. Я заранее снял уютную новенькую квартирку в три комнатки близ училища, перевез туда мебель и подготовил прислугу, нашу деревенскую Машу, которая давно просилась к нам, как только поженимся. Ворона ушел в запас, другого денщика я не хотел брать ради того, чтоб не разглашать нашего секрета.

Маруся должна была ехать сговориться со священником.

В бурю и грозу

Сбирает Ираклий дружины,

Полки удалые свои…

Вставайте, хевсуры!

Тушины и пшавы уже на пути…

Хевсурская песнь

Было пасмурное утро в конце октября. Фонари еще тускло сверкали в тумане, отражая свой блеск на сырых плитах тротуара. Серые облака уже начинали редеть и подниматься выше. Я усадил Марусю в поезд и, сам не зная, где потерять время, пошел в батарею. На бригадном дворе все еще было тихо, но, поднимаясь по лестнице, я уже услышал шум и оживление в нашей казарме. «Еще рано, — подумал я, — а наши уже встают». На лестнице меня встретил фельдфебель Ивко:

— Ваше высокоблагородие! Только что были в батарее начальник артиллерии, хотели повидать вас. Нашей батарее объявлена мобилизация. Вы назначены командиром. Генерал Хитрово только что вышел в 4-ю батарею, вы его успеете догнать.

Вне себя от изумления, я турманом слетел по лестнице. Против казармы 4-й батареи я нашел генерала, разговаривавшего со старым чернобородым фельдфебелем батареи, которой когда-то командовал.

— Ваше превосходительство!

— Ну вот, милейший Иван Тимофеевич, поздравляю вас с походом. Ввиду волнений в Финляндии, мобилизован сводный гвардейский отряд генерала Щербачева: преображенцы и павловцы сведены в батальон, им придается наша батарея, и вы назначаетесь командующим.

— Я? А полковник Шульман?

— Он заболел.

— Но ведь я самый младший!

— Кому же, как не вам — вам и карты в руки!

— И на законном основании?

— На самом законном… Командующим батареей со всеми правами… Вы получите пополнение от всех гвардейских батарей и через 24 часа должны быть на Финляндском вокзале. Пока мобилизуется Гвардейский корпус, на вашем отряде лежит ответственность за защиту столицы.

Какая неслыханная честь! Какая радость!

Я лечу в канцелярию. Шульман уже сидит на своем месте, дымя толстой сигарой и тупо вперя взор в пространство. Его никто не замечает, и он ничего не видит — ни дать, ни взять Диоген при осаде Синопа. Офицеры уже начинают собираться.

— Ваше высокоблагородие, — обращается ко мне старший писарь Кондрашов, — вы изволите назначить заведующего хозяйством подпоручика Стефанова, мы сейчас отправляем его в банк за деньгами. С ним поедет Мощенский, а вам надо подписать ему доверенность, и вот этот лист.

— А это что такое? — спрашиваю я, машинально подписывая требование.

— Это подъемные: вам, как командующему причитается… — он назвал колоссальную сумму. — Вот это им, как заведующему хозяйством; это подпоручику Сергиевскому, как делопроизводителю, это — остальным господам офицерам.

— Да ведь это целый капитал!.. И его не потребуют обратно?

— Никогда. Вот закон, — Кондрашов подчеркивает ногтем статью закона.

Господи! Как благодарить Тебя за все?!

Когда шесть лет назад я вступил в должность заведующего хозяйством, я не имел ни копейки долгу. Демидов, передавая мне хозяйство, удержал кое-что, затраченное им на экипировку офицеров, которые накануне парада не имели нужного снаряжения и обещали вернуть все из «полугодового» — так называлось пособие, выдававшееся гвардейцам сверх жалованья. Сумма эта была умеренная, но далека от того, чтоб уменьшаться: она росла с каждым годом.

В самый момент сдачи, едва я вышел из канцелярии с карманами, набитыми деньгами на уплату счетов — поставщики должны были явиться на днях, — около конюшни я наткнулся на полковника Андреева.

— Иван Тимофеевич, Иван Тимофеевич! — закричал он мне издали, — одно слово. Ивко, ты ступай наверх, я сейчас приду в канцелярию.

— Что прикажете, господин полковник?

— Я только что видел в руках у вас целую кучу бумажек. Хочу попросить вас на несколько дней выручить меня пятьюстами рублями.

Итак, у меня уже почти ничего не остается для расплаты по счетам.

— Не беда, ваше высокоблагородие, — утешал Кондрашов, через недельку выпишем новые.

Прибавка содержания в 30 р. в месяц не спасала меня от нависшей опасности. Откуда мог я пополнить недостающие суммы? Все время обращались ко мне уже не только офицеры, но даже солдаты, просившие по трешке на дорогу в отпуск. Как мог я отказать им, одалживая другим сотни? Каждый месяц я вкладывал обратно, что мог. В конце года туда же летело полугодовое. Я брал несколько сот из заемного капитала — все шло туда же… И что же? Бедняга Андреев перед смертью завещал жене в первую очередь ликвидировать заем, сделанный им пять лет назад… Мне стыдно было брать эти деньги от молодой вдовы, со слезами благодарности протягивавшей мне эту сумму. Но проклятая яма все шире и шире разверзалась у меня под ногами.

В этот момент она достигала двух с половиною тысяч. Я упорно верил в спасение, но не видел его. И вот мне сваливается с неба сумма, которая оставляет мне еще полторы тысячи!

Мою радость разделяли и писаря. Они видели и знали все. С невыразимым восторгом сдал я денежный ящик Стефанову, в то же время предупредив его о грозящей опасности.

— Т… т… ты не беспокойся, — возразил он, смеясь. — От меня-то уж не выцарапают ни копейки.

…Как пронеслись эти 36 часов, я уже не могу вспомнить. Во всей войне самое тяжелое — это мобилизация: раздача обмундирования, амуниции, ручного оружия, прием людей и лошадей. Мне было стыдно: мои старшие братья, старые командиры, приводили мне своих…

Наконец, все было готово!

В четверть часа мы могли выйти строем из ворот бригадного двора. В эту минуту пришло приказание задержать батарею до нового распоряжения.

С какой радостью я помчался, чтоб отдохнуть и поделиться новостями!

Маруся уже ждала меня на квартире. Она сразу же получила мою просьбу переехать ко мне совсем, вместе с Машей, и обе привели все в блестящий порядок. Не зная, когда я вернусь и вернусь ли когда-нибудь, я отдал ей все деньги и просил ее оставаться полной хозяйкой в мое отсутствие. Милого, доброго священника она уже не застала. Он погиб со всей семьей, переправляясь через Волхов на новом месте своего назначения… Но теперь я всегда найду священника, который нас повенчает, вопрос лишь во времени!

— Ты моя!

— Заинька мой, я так счастлива с тобою, — повторяла Маруся. — Я ничего не хочу для себя!

…Стук в дверь, звон шпор в передней…

— Ваше высокоблагородие, батарея выступает на Балтийский вокзал! Извольте прочитать. — Вестовой сует телеграмму.

ФИНЛЯНДИЯ ПРИНЯЛА ЦАРСКИЙ МАНИФЕСТ — ОТРЯДУ СПЕШНО ГРУЗИТЬСЯ НА БАЛТИЙСКОМ ВОКЗАЛЕ, ВОССТАНОВИТЬ СООБЩЕНИЕ С ГОСУДАРЕМ В ПЕТЕРГОФЕ И ИДТИ НА ОРАНИЕНБАУМ. КРОНШТАДТ ГОРИТ — КОМЕНДАНТ ОКАЗЫВАЕТ ОТЧАЯННОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ С ТРЕМЯ РОТАМИ ПЕХОТЫ ПРОТИВ ДВАДЦАТИ ВЗБУНТОВАВШИХСЯ ЭКИПАЖЕЙ, — К НЕМЕДЛЕННОМУ ИСПОЛНЕНИЮ…

Погрузка закончилась темной ночью. Только когда двинулись эшелоны, стало возможным обдумать создавшееся положение. Оно выяснилось постепенно, благодаря случайно доходившим до нас сведениям. Государь с Семьей и Великий Князь Николай Николаевич были отрезаны от всего мира в Петергофском дворце. До самого Петергофа дорога была разобрана, и нам приходилось восстанавливать ее, передвигаясь затем скачками по нескольку верст. О том, что делалось впереди, мы не отдавали себе отчета ни в данную минуту, ни после того, пока не прошли обе станции и уже не двинулись беспрепятственно на Ораниенбаум.

Положение Царя в эти минуты было похоже на то, что случилось с ним двенадцать лет спустя. Разница была только та, что в нескольких верстах от него, в Кронштадте, находилось до 20 тысяч бунтовавших матросов и все оставшиеся суда Балтийского флота, о которых мы не имели никаких сведений.

Пройдя Петергоф, генерал Щербачев пригласил меня к себе в купе, чтоб выяснить способ действий. Приходилось идти на прорыв между эскадрами, находившимися в полной боевой готовности, чтоб сразу же ввязаться в уличные бои. В Ораниенбауме мы нашли несколько баржей и буксиров, с которыми и двинулись наудалую, ощетинившись орудиями с обоих бортов, чтоб в случае мины дать хотя бы залп по бунтовщикам.

Но на судах все было мертво. На берегу мы также не встретили сопротивления и двинулись разоружать экипажи, которые после трех атак на Комендантский дворец рассеялись по своим казармам. Оказывается, одновременно с нами или несколько ранее, на косе, по собственному почину высадился генерал Адлерберг с Новочеркасским полком. Мы нашли в порядке только один Великой княгини Ольги экипаж, где вахтенные офицеры в полном снаряжении встретили нас у ворот.