Иван Беляев - Записки русского изгнанника

• Название: Записки русского изгнанника
• Автор: Иван Беляев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Превосходным образцом мемуарной литературы можно считать книгу доблестного генерала царской армии И. Т. Беляева (1875–1957). Один из лучших представителей русского дворянства, классический монархист, силой обстоятельств ставший участником Белого движения, размышляет о перипетиях Первой мировой войны и Гражданской. Беззаветно любя Россию, генерал оказался в изгнании, вдали от Родины. В Парагвае он организует русскую колонию и становится не просто лидером общины, выдающимся этнографом, а ещё и борцом за права индейцев в Латинской Америке, национальным героем Парагвая.

«Записки» генерала Беляева должны вызвать большой интерес у историков, этнографов и всех людей, кому дорого русское культурное наследие.

На обложке: портрет автора в форме генерал-майора парагвайской армии И. Т. Беляева и герб дворянского рода Беляевых.

В.П. Голубев — издатель, редактор.

---

Разоружение шло медленно, но без столкновений. Только в трех местах пришлось прибегнуть к угрозе, держа орудия наготове. Мы были совершенно истощены после стольких ночей, но солдаты все время получали усиленное довольствие, а офицеров пригласил к себе один из видных чинов адмиралтейства и накормил прекрасным обедом… Я так измучился, что засыпал между блюдами, как говорят краснокожие — между пытками.

Три дня и три ночи провели мы на улицах, пока, наконец, все успокоилось. Морские офицеры вернулись к исполнению своих обязанностей, пятьсот матросов были арестованы.

Утром, в девять часов, в Комендантский дворец были вызваны все командиры частей. Комендант объявил, что согласно Высочайшему повелению он вступает в главное командование портом и в суровых выражениях требовал от всех подчиненных строгого исполнения обязанностей.

Позднее мне удалось узнать от него все детали происшедшего.

В ночь на 5-е ноября мы получили приказ грузиться.

«Маркизова лужа»[68] ревела и неистовствовала, словно и ее повысили в звании и сделали океаном. Баржи плясали на волнах, сталкиваясь железными бортами и пуская столбы под самые облака. Орудие за орудием, ящик за ящиком, повозка за повозкой закатывались в недра огромной баржи, придавая ей устойчивость. Испуганные лошади скользили по обледенелым сходням. Одна чудная кобыла упала, и ее задние ноги остались между бортами. Все мы бросились, чтобы задержать сближавшиеся борты соседних судов — по счастью, удалось спасти животное и втащить его на палубу, прежде чем столкнулись обе баржи.

— Поручик Стефанов?

— Готово!

— Подпоручик Сергиевский?

— Не могу поместить двух лошадей, нет места!

— Помещайте во что бы то ни стало. Ящики с водкой получили?

— Получили!

— На всех баржах?

— На всех!

— Раздайте по мерзавчику на каждого!

— Есть!

— Ну, а теперь… все разом! За нашу славную, доблестную, единственную в мире Первую батарею гвардейского стрелкового артиллерийского дивизиона, за ее лихих господ офицеров и за каждого из вас — УРА.

— Ура, ура, ура! — перекатывается с баржи на баржу

— Отдавайте причалы!

В полном мраке, прорезаемом полосами белых гребней, проходят баржи, одна за другою.

— Подпоручик Сергиевский?

— Здесь!

— Как обе последние лошади — плывут?

— Плывут!.. — слышится из мрака радостный голос.

— Слава Богу!..

С чувством безграничного успокоения результатом исполненного долга возвращался я по пустынным улицам Петербурга. Трудно описать взрыв радости, которым я был встречен.

— Маруся моя! Как мне уютно, что ты здесь, мною!

— Заинька! Как я счастлива… Если бы ты знал, как здесь у нас все хорошо! Пойдем взглянуть…

— Не теперь! Сперва надо покончить с главным вопросом: о свадьбе. Ты не поверишь, как я волновался при мысли, что случись что со мною…

— А я не волновалась. Ты ведь мой, остальное все равно!

— Ну вот, раньше всего мы должны быть чистыми перед Богом и людьми. Ты знаешь, что я придумал?

— А что?

— Едем в деревню. Если не завтра, то послезавтра. Когда венчали Мишу, я спросил священника. Знаешь, что он мне сказал? — «Абы на хорошеньких, всех повенчаю!»

— Ну, едем! А пока ложись спать, ведь уже третий час. Тебе не будет скучно одному?

Утром, в восемь часов, я уже был в канцелярии. Там все было по-прежнему. Только Шульмана не было.

Полковник Зедергольм использовал нашу мобилизацию по-своему.

Хотя не было прямых указаний на это, но так как в случае мобилизации дивизион отделялся от бригады, то он вышел из подчинения герцогу, мобилизовал свое управление и, на всякий случай, получил себе подъемные. В Кронштадт он заезжал на минуту и потом снова исчез, я его не видал.

В офицерском собрании я застал адъютанта, поручика Фриде, и сообщил ему о своем возвращении.

— Ты все-таки лучше явился бы к герцогу, — сказал он, — понимаешь, Зедергольм поставил его в глупое положение, из которого он не знает как выйти: отделился — и крышка! Скандала ему поднимать не хочется, а когда его спросят, что у вас там было в Кронштадте, он не будет знать, что сказать. Ты бы к нему зашел!

— Да и Зедергольм тоже… раз мы стоим у него в казармах, мы вернулись в его подчинение… — Хорошо, пойду! Но ведь, мои вещи запечатаны, я только завтра сумею достать мундир. А ты его знаешь.

— Не беда, ступай, я его предупрежу.

— Ваше высочество, представляюсь по случаю возвращения из командировки.

Видя, что он не знает, о чем меня можно было бы спросить, я вкратце изложил ему происшедшее. Все время он пожевывал что-то, мало отдавая себе отчет в том, что я ему говорил, и, когда я кончил, сказал:

— Ну, а вам все-таки надо было явиться в парадной форме. Ко мне — только в мундире.

При выходе я встретился с Фриде.

— Ну и подвел ты меня с этим твоим Шмерцем, — не выдержал я, — в его мозгу не помещается никакая идея, кроме формы одежды. А еще доктор философии Гейдельбергского университета!

— Ну вот оттого-то все и происходит, — отвечал адъютант, — ничего с ним не поделаешь.

В батарее я встретил Сергиевского. Стефанов при выгрузке упал в открытый люк, и на лбу у него остался шрам. Но как только он снял повязку, мы организовали бегство в Леонтьевское.

Об этом я не сказал никому. Использовали два свободных денька. Маруся собралась по-военному, в два счета. Мы уложили в чемоданчики ее подвенечное платье и нашу парадную форму и через шесть часов уже выходили с Нарвского вокзала. У крыльца нас ждала тройка. По шоссе мы летели с быстротой экспресса. Ехали мы наудалую, предупредив только письмом. По дороге утомление взяло верх, я проснулся только очутившись на шоссе, от сильного толчка о придорожную тумбу. Я лежал пластом, не отдавая себе отчета о происходящем.

— Стой, командир выбыл, — раздался вдалеке голос Сергиевского… Слава Богу! Все кончилось благополучно.

Я опять занял свое место, а Стефанов пытался не дать мне снова заснуть, указывая на придорожные кусты, в которых грезились какие-то чудовища.

— Гиппопотам!

— Слон!

— Плезиозавр!

В полях мы пересели на розвальни и опять полетели по первой пороше. На этот раз мы сидели попарно и могли спокойно спать.

В большом доме все ярко было освещено. Домашние сами приготовили встречу. Прибежала местная учительница одевать Марусю, осыпая ее ножки поцелуями. Я сразу же отправился в церковь. Окна ее заиндевели, было холодно невыразимо. Священник ради особого торжества затянул свадьбу[69] на три часа.

Наконец мы очутились в его хорошо натопленной горнице. Там уже толпились местные красавицы… Стефанов уселся рядом с хорошенькой Гранитовой, которая в своей элегантной шубке производила впечатление городской барышни. По другую ее сторону водрузился батя, перед которым красовалась красуля с ромом и бутыль с шампанским. Рядом уселись мы, а далее между двух гвережинских красавиц, Боб Сергиевскйй. После того, как присутствующие стали кричать «Горько», батя предложил, чтоб каждый сосед поцеловал свою соседку, а сам сунулся было к Гранитовой, если б матушка не удержала его за фалды. Он беспрестанно повторял: «Абы на хорошеньких, так всех вас перевенчаю».

…С невыразимой радостью подъехали мы к подъезду нашей милой квартирки. Маша отворила дверь. За ней стоял еще кто-то… Это был старший писарь Кондрашов.

— Ваше высокоблагородие, полковник Шульман — он уже снова выздоровел — сидел тут три часа, дожидаясь вас. На завтра назначена поверка сумм особой комиссией от бригады.

— Каков Шмерц!..

Все-таки, значит, в его голове что-то шевелилось иногда. Он испугался, что молодой командующий затратит казенные деньги и, в благодарность за все, не говоря доброго слова, устроил ему неожиданную поверку… Но он опоздал: шесть лет я носил неоплаченные счета в кармане, но теперь…

Члены поверочной комиссии расписались в полном соответствии сумм с отчетностью, что мы со Стефановым всецело могли приписать верности и добросовестности Кондрашова и других писарей. Герцога, впрочем, можно было бы оправдать, так как еще недавно в батарее, которой он командовал, обнаружилась растрата в 5000 рублей, что повлекло удаление зав. хозяйством и уплату убытков из жалованья всех наличных офицеров. А при сдаче батареи Демидову, когда выяснились кое-какие недочеты, герцог густо покраснел и вытащил из кармана пачку счетов за амуницию, оплаченных из его личных средств.

Наконец началась демобилизация. Начальник ремонтной комиссии, полковник Головачев, был назначен для распределения лошадей, подлежащих оставлению в батарее, выбраковке и продаже с аукциона. В манеже появились все командиры батарей и дивизионов, желавшие приобрести выбракованных лошадей.