Пьер Шоню - Цивилизация Просвещения

• Название: Цивилизация Просвещения
• Автор: Пьер Шоню
• Издательство: У-Фактория; АСТ
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9757-0332-3; 978-5-9713-8358-1

Пьер Шоню, историк французской школы «Анналов», представляет уникальную в мировой культуре эпоху европейского Просвещения, рожденную из понятия прогресса (в сфере науки, технике, искусстве, общественных структур, философии) и приведшую к французской революции. Читатель увидит, как в эту эпоху повседневность питала дух творчества, открытий и философских размышлений и как, в свою очередь, высокие идеи претворялись на уровне обыденного сознания и мира материальных вещей. Автор показывает, что за великими событиями «большой» истории стоят не заметные ни на первый, ни на второй взгляд мелочи, играющие роль поистине пусковых механизмов исторического процесса. Попробуйте задуматься, каким образом завезенная англичанами из колоний привычка пить чай привела к увеличению продолжительности жизни европейцев и возможности получить лучшее образование, или, например, поразмышляйте, какая связь между «Энциклопедией» просветителей и заменой в домах XVIII века сундуков шкафами.

---

Обстановка времен Людовика XVI, или, как ее называют в северной Европе, стиль Георга III, — это всего лишь второстепенный аспект одного из величайших явлений: вероятно, здесь можно говорить о перевороте конца века в искусстве. Запутанная история, в которой стоит попробовать разобраться.

О повороте к неоклассицизму можно писать поверхностно, просто опираясь на хронику тех времен. Что-то вроде сказки Перро: «Жила-была в Версале одна фаворитка…» Потом появляется мадам де Помпадур, потом путешествие в Рим Авеля Пуассона, М. де Вандьер (можно сказать, уже позавчерашний день), одним словом, Мариньи в истории. Это путешествие, несомненно, сыграло свою роль для Франции, но это не только французская история. Лучше всего попытаться взглянуть на нее в длинной перспективе, как следует рассмотреть, до какой степени представления о красоте в одной отдельно взятой культуре проникают в инертную область, в менее пластичную структуру.

Велик соблазн начать с напоминания нескольких прописных истин. Великий эстетический переворот приходит из Италии XIV–XV веков, внедряется вместе с Римско-католическим христианством, волнами расходится из эпицентра — Италии эпохи Возрождения. Классическая эстетика сближает начало XVI века в Италии, монархическую Францию 1660—1680-х и такой важный фактор, как палладианская Англия. Она изнутри противостоит тому обширному эстетическому единству, затрагивающему технику, экономику, общественную жизнь, политику, каким являлась эстетика барокко. Барокко следует изучать на материале архитектуры, пластики и религиозной музыки. Вначале барокко осуществляет онтологическую и социальную медиацию, оно — посредник между Богом и наукой, оно сближает систему христианской схоластической мысли и бесконечную вселенную, о которой говорит математический язык, в условиях расслоенного общества в момент, когда строится монархическое государство. Барокко — глобальный ответ ужасу пустого геометрического пространства и далекого Бога. На юге прогрессируют архитектура и пластика, и это связано с теологической доктриной о евхаристическом пресуществлении. На севере прогресс в музыке, и он связан с идеей двойного Вдохновения, живого Слова Божия. Барочные формы рождаются из религиозного искусства, барокко — это почти неизбежность внутри системы, которая пытается сохранить истину Бога, явившего Себя в откровении, и гипотезу математического мира, лишенного всякого смысла. Барокко силится примирить общую структуру государства и многовековую реальность иерархизированного общества. Барокко создает формы, которые могут быть понятными и которые выходят за рамки понимания. Во Франции и в Англии в конце XVII века, в момент перелома, совершенствуется внутреннее устройство жилья, улучшаются условия жизни. Иными словами, создается искусство интерьера, благодаря формам, привнесенным извне, сформировавшимся в иных условиях, получившимся из барокко, которое выродилось в рококо. Это искусство рождается одновременно из упорядочения форм, преобладающих в Европе, и из противостояния укрепляющейся власти, из противостояния гнету традиций. Рокайльные формы рождаются из барочных, но не сохраняют их первоначального смысла. Они — игра, разрушительная изобретательность, чувственность и иллюзия. Рококо — это барокко, лишенное своей онтологической медиационной функции, десакрализованное, профанное, замечательно адаптированное к упрощениям локковского сенсуализма. Можно сказать, что это профанация, профанация языческой мифологии, которую сводят исключительно к галантной сфере, профанация форм, которые должны были выражать взлет к Богу и таинство Встречи. Барокко, которое служит уходу в фантазию, разрыву с традицией, это профанное барокко интерьеров престижного дома, оно так тесно связано с кризисом сознания, что воспринимается как новшество. Пятьдесят лет — слишком долгий период для новшества. Рококо в середине XVIII века уже не воспринимается как отказ от классической строгости, навязанной янсенистской теологией и монархическим государством в начале царствования Людовика XIV, в период реакции на Фронду, в период антииспанской, антиитальянской реакции. Религиозное а fortiori барокко отброшено как эстетика медиации, а если бы его поняли, его бы отбросили a fortiori как эстетику медиации, от которой единодушно отказались рационалистические и сенсуалистские течения в эпоху Жан-Жака Руссо.

Отсюда зарождающееся сначала в Англии в 1740-е, а затем в 1750-е годы во Франции ощущение, что мир красоты пришел в полный разлад с миром мысли, со всеми этими противоречиями, не воспринимавшимися как противоречия, между разумом, природой и Античностью. Понимание этого будет ускорено прогрессом вспомогательных исторических дисциплин, распространением археологических эстампов, развитием сообщения, особенно в Англии и во Франции, то есть в тех частях Европы, которые особенно глубоко и особенно рано подверглись техническому прогрессу и эффективному земледелию.

Перелом особенно ощутим в области архитектуры и интерьера, и здесь он происходит в два этапа. В 1755–1765 годах ряд малозаметных факторов затрагивает Францию и приближает ее к Англии, которая идет с небольшим опережением. На рубеже 1780-х, когда Англия и Франция движутся в сторону агрессивного неоклассицизма, происходит унификация европейского пространства. В свою очередь, их нагоняет барочная Европа: снова устанавливается своеобразное единство. Первая половина XVIII века держалась за XVII век, к середине века пробуждается как бы некоторое нетерпение. Как известно, к 1750-м годам меняются все тенденции начиная с самой важной — с демографии. В подобной ситуации некое отторжение прошлого вполне естественно.

Замечания Луи Откёра касаются не только архитектуры и не только Франции. «Французский стиль рококо, который кажется нам таким легким, таким грациозным, по сравнению с благородным стилем основателей Академии, с несколько сухим и надутым стилем некоторых ретроградов с 1780 по 1815 год, тем не менее стал для поборников традиции поводом для скандала. В середине века пессимисты объявили, что не все к лучшему в лучшем из миров: не только двор критиковали за расточительство и неумеренность, не только правительство ругали за налоги, но и эту архитектуру и эти интерьеры стали осуждать как символ упадка. Лафонт де Сент-Йенн, Башомон, сам П. Ложье, Жак-Франсуа Блондель, Дидро и другие обвиняли архитекторов и художников в том, что те утратили чувство достоинства и величия, а государство — в том, что оно больше не давало им возможности проявить свои таланты. После 1750 года художники станут стремиться возродить традиции Людовика XIV, вернуться к былому величию».

Не все так просто. В середине века многое меняется и в жизни и в мыслях. Сам корпус эпохи Просвещения меняет размеры и очертания, проникая в глубины в эпоху «Энциклопедии». Он становится все более всеобъемлющим и требовательным. Если не обращаться к Ренессансу, о котором никто и не думает, как не заметить в 1750 году растущего зазора между всеми происходящими переменами, с одной стороны, и, с другой — пластическими и архитектурными формами, которые, кажется, целиком являются наследием прошлого? Кризис сознания XVII века можно понимать как пересмотр отношения к политике и религии; кризис эстетического сознания в середине XVIII века можно, таким образом, понимать как новый взгляд на эстетику, то есть на наследие форм.

Но для этого нового взгляда нужен посредник. Франция и Англия в этом смысле сильно отличались от остальной Европы, где барокко, переродившееся в рококо, так и не прижилось полностью, не слилось с миром мыслей и чувств. В Европе, где совершалась революция в мыслях, переворот в экономике, где менялся тип производства и социальных отношений, в этой сильной Европе благодаря путешествиям и археологии такую посредническую роль сыграло открытие Античности. Здесь с Античностью знакомились напрямую, минуя деформирующую призму выборочного перевода итальянского Возрождения. И поэтому Луи Откёр прав: воздействие новой Античности, возвращение к древности следует рассматривать прежде всего на примере Франции и Англии. Позже здесь произойдет новый переворот в сознании, который спорным образом назовут возвращением к природе и разуму.

Вернемся к следующему событию: путешествие М. де Мариньи; в 1749–1750 годах поколение художников узнает Италию в необычном свете — в состоянии разрыва с традицией. Открытие, а затем распространение в архитектуре античных вкусов, древностей, дорического стиля Великой Греции ошеломляет. Это примитивное откровение, возвращение к источнику, который пропагандировали со времен итальянского Ренессанса, дает возможность оценить эволюцию или расшатывание недавней традиции. Так начинается классический процесс: новая, актуальная, активная традиция тянется к традиции древней. Mutatis mutandis возникают тексты, направленные против традиций, разум восстает против основ.