Лев Славин - За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

• Название: За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском
• Автор: Лев Славин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Повесть известного советского прозаика и драматурга Льва Славина «За нашу и вашу свободу!» выходит в серии «Пламенные революционеры» вторым изданием. Первое издание получило широкий отклик читателей и прессы. Эта книга посвящена короткой, но прекрасной жизни Ярослава Домбровского. Перед читателем откроются картины польского восстания 1863 года и борьбы французских коммунистов на баррикадах восставшего Парижа. Автор прослеживает судьбу своего героя с детства до последних дней, когда генерал Парижской коммуны Ярослав Домбровский вместе с французским народом отстаивал святое право человека на свободу.

---

Но ее-то действительно не было. Толстый капитан Небольсин, из старых кавказцев, гостеприимно встретивший Ярослава, сказал:

— Отдыхаем, душа моя. Живем, как на курорте, только сернокислых ванн не хватает. Вы бледненький, вам поправиться надо. Обзаведитесь ружьишком, рыболовной снастью.

Ярослав не придал большого значения этой идиллической картине, начертанной добродушным капитаном. Он помнил слова Лаврова о том, что Крымская война выдыхается, скоро мир, и тогда здесь, на Кавказе, снова станет горячо.

Да и сейчас нельзя сказать, чтобы совсем не было дела. Через несколько дней Домбровского назначили в экспедицию. Приказано было разрушить и сжечь брошенный аул в нескольких верстах от редута.

— В штабе-то им делать нечего, — ворчал капитан Небольсин, — а ордена получать хочется. Вот и придумывают «дело». Возьмите-ка, прапорщик Домбровский, два взвода, горючие средства и отправляйтесь в эту увеселительную прогулку. Орудие не к чему таскать с собой.

Перед выходом в экспедицию Домбровский тщательно осмотрел снаряжение солдат. Он приказал им захватить с собой кирки и прочий шанцевый инструмент, предвидя, что черкесские жилища сооружены из камня. Он пытался выпросить у капитана пушку. Но тот наотрез отказал:

— Пушкой вы только всполошите черкесов и накличете беду. А вы — шито-крыто. Что можно, свалите инструментом, а что покрепче, взорвите. Да заложите шнуры подлиннее, чтоб взорвалось, когда вы уже будете далеко. Постарайтесь, душа моя, вернуться засветло.

Аул оказался, как и ожидали, совершенно пустым. Солдаты составили ружья в козлы и принялись разрушать каменные сакли.

«Недобрая работа, — с досадой думал Домбровский, расхаживая по гористым улочкам, — не для солдат работа…»

Досада его происходила оттого, что пришлось разрушать жилища, с таким трудом, тщанием и любовью возведенные или просто вырубленные в скалах, семейные очаги, казалось, еще хранившие тепло домовитости. Вероятно, в этом разрушении была военная целесообразность — такой аул мог служить противнику хорошим укрытием. И все же в его уничтожении было что-то противное и позорное. Но ведь вся эта кавказская война в конце концов…

Солдаты работали по-разному. Одни, в большинстве молодые, из рекрутов, словно объятые восторгом разрушения, яростно громили сакли. Старослужащие солдаты, усачи на возрасте, вяло долбили кирками. Видимо, им эта работа не нравилась. Черкесские сакли были сделаны с крепостной прочностью и туго поддавались разрушению. Дело затянулось. Фельдфебель Ткаченко подошел к Домбровскому и спросил:

— Ваше благородие, прикажете трубить на обед?

Домбровский кивнул головой. Горнист протрубил. Солдаты рассыпались по аулу. Запылали костры. К одному из них подсел Ярослав. Он ел ту же кашу, то же сало и сухари, что и солдаты. Это тоже входило в начертанную им программу поведения. Солдаты сначала стеснялись его. Но дружеский тон Ярослава расположил к нему людей. От костра к костру скоро пошел слух: «Прапорщик Домбровский простой…»

Работу удалось закончить засветло. Сильный взрыв огласил окрестность, когда оба взвода уже подходили к редуту — Домбровский оглянулся. Большой столб пламени стоял над разрушенным аулом. Ярослав отвернулся. Ему не хотелось ни о чем думать. И как только проиграли на барабанах вечернюю зорю и спели «Отче наш», Ярослав ушел в палатку и лег спать, усталый и недовольный собой.

Глава 8 Первый огонь

И потянулись однообразные дни в маленьком редуте над рекой Лабой. Это не была война, но это нельзя было назвать и миром, поскольку все в этой стороне дышало враждой и из-за каждого камня можно было ожидать пулю в спину.

Свободного времени оставалось мало. Занимались строевым учением, отрабатывали стрельбы, вырубали лес, расчищали дороги, жгли аулы. Не всегда это проходило спокойно.

Однажды большой отряд прокладывал широкую просеку в лесу за рекой. Кроме Домбровского там было еще два офицера, поручик Пересветов и прапорщик князь Гедройц. Они были друзьями еще по Петербургу, по тому узкому аристократическому кругу, в котором оба вращались до военной службы. Появление Домбровского в редуте они встретили поначалу хорошо. Однако начавшееся сближение скоро было прервано. Гедройц обвинил Ярослава в заискивании перед солдатами. Домбровский подавил вспышку гнева, накипавшего в нем, и с холодно-презрительным видом ответил, что тот, кто не видит в солдате человека, сам не достоин называться человеком. До дуэли дело не дошло. Гедройц был из разжалованных. За какую-то темную историю в гвардейском полку он был отправлен на Кавказский фронт рядовым. Здесь ему удалось отличиться, и только недавно ему вернули офицерское звание. Он не хотел рисковать. Дуэли в действующей армии были строго запрещены. Но всякое общение между Домбровским и Гедройцем прервалось.

Уже темнело, но поручик Пересветов, командовавший отрядом, не давал приказа кончать работу. Он хотел доделать просеку сегодня. Вдруг в сумеречной дали блеснула вспышка, вслед за тем раздался свист летящего снаряда, и между деревьями упало ядро. Раздались крики. Двое солдат были ранены. Их отнесли в сторону, и фельдшер занялся ими.

Солдаты оглядывались на поручика. Но он не давал желанной команды. И они продолжали валить деревья. Теперь они это делали гораздо быстрее, чем до обстрела. Гедройц засмеялся:

— Вот лучшее средство заставить их работать как следует.

Упало еще несколько ядер. Это был первый обстрел в жизни Домбровского. Он ходил среди солдат и говорил:

— Ничего, ребята. Он не видит, куда стрелять. Он наугад стреляет. Ну, а если стрельба не прицельная, это же не страшно.

Это звучало не очень убедительно. Но в самом голосе Ярослава было столько участливого внимания, что даже необстрелянные рекруты успокаивались и продолжали, как ни в чем не бывало, орудовать топорами и пилами. А больше всего на них, конечно, действовало, что прапорщик Домбровский ходит среди них во весь рост и ни капельки не боится. Заметил это и Пересветов.

— Смотри, — сказал он стоящему рядом Гедройцу, — поляк-то наш даже не нагибается.

Ярослав стоял в это время посреди просеки. Он увидел вдали вспышку, потом дымок, — стало быть, ядро летит, и неизвестно, где оно упадет. Но сейчас его больше всего интересовало, что ответит Гедройц. И он услышал:

— А зачем ему нагибаться? Он и так маленький.

Возле Ярослава стоял высокий пень от спиленного дерева. Немедленно после слов Гедройца Ярослав вспрыгнул на него.

Ядро упало в группу солдат. Один был убит и несколько ранено. Пересветов тотчас отдал команду прекратить работу. Отряд построился и ускоренным шагом направился в редут.

Это были первые жертвы войны, которые увидел Ярослав. Сейчас, когда он лежал у себя в палатке, спокойствие покинуло его. В ушах звучали стоны раненых, и воображение воскрешало залитые кровью лица, оторванные руки, развороченные животы. Он содрогнулся. «А я-то хорош! — подумал он. — Как я мог хоть на минуту забыть о родной многострадальной Польше, о высокой цели, к которой я предназначаю себя ради нее, и из пустого самолюбия рисковать жизнью…»

Но в следующую минуту он мысленно возразил себе: «Нет, надо было поступить так, как я поступил. Пусть они видят, на что способен поляк. Да и мне самому это полезно как воспитание характера…»

Так думал, лежа в палатке, этот двадцатилетний юноша, полный неясных надежд и пламенных стремлений. Мысли его были прерваны появлением вестового, который доложил, что его просит к себе капитан Небольсин.

Небольсин жил не в палатке, а в просторном деревянном балагане, построенном для него солдатами. Домбровский был уверен, что речь пойдет о неумелом командовании поручика Пересветова в связи с потерями в отряде, которых можно было избежать.

В балагане кроме капитана Небольсина находились поручик Пересветов и прапорщик Гедройц. Перед капитаном стоял, вытянув руки по швам, повар Батраков. Небольсин кричал:

— Опять сегодня бараний бок с кашей? Четыре дня подряд баранина! Под боком река, полная рыбы, в степи куропатки, дрофы, зайцы, а он, изволите видеть, скармливает мне всех баранов Кавказа! Да я тебя отчислю в строй! Отправлю в экспедицию! Видал, сегодня привезли убитых и раненых? То же будет и с тобой, негодяй ты этакий!

Вот и все. За Домбровским, оказывается, послали, чтобы составить пульку. Сели играть. Столом служил большой барабан. Ярослав ждал, что заговорят о сегодняшней экспедиции. Но об этом никто ни слова. Пересветов не выказывал никаких признаков смущения. А Гедройц был очень любезен с Ярославом. Потом послали к маркитанту за вином. Гедройц предложил Домбровскому выпить на «наменшафт». («Называй меня просто Никита!» — кричал он в порыве дружбы.) Ярослав не пьянел, так сильно у него были напряжены нервы. Он ни от чего не отказывался, пил и на «наменшафт», и на «брудершафт». И по-прежнему ждал разговора о сегодняшних потерях в лесу. Напрасно.