Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

• Название: Сто монет (роман и повести)
• Автор: Курбандурды Курбансахатов
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1985

Произведениям Курбандурды Курбансахатова свойственно глубокое отражение жизни туркменского народа, его прошлого и настоящего. Яркие зарисовки нравов в его произведениях сопровождаются глубокими раздумьями о проблемах современного мира.

---

— Ох ты, уже, оказывается, много времени. Через пятьдесят минут я улетаю. Вон и машина пришла.

Джерен принесла чай и поставила перед гостем.

— Спасибо, Джерен-ханум, чай попьём дома.

Ханов встал, подтянул ремень и надел сапоги.

— Как бы там ни было, а про жену свою не забывай, Каландар, — сказала Джерен. — Шекер умная и добрая женщина.

— Какая бы она ни была, кланяться я перед ней не стану.

— Не упрямься, а подумай! — посоветовал другу Оразов. — В споре я забыл сказать, что собираюсь к вам в район, хочу навестить свою ученицу.

— Как её фамилия?

— Сульгун Салихова. Она работала в городе. А недавно перешла в колхоз. Написала мне, собираемся, мол, открыть хирургическое отделение в колхозной больнице. Просит помочь советом. А как поможешь в письме. Вот я и решил съездить. Давно не бывал в колхозах, так что с удовольствием прогуляюсь.

— Ах ты, безбожник! Если уж будешь в наших краях, то остановись у меня. Я тебя повезу в пустыню и покажу, как мы охотимся.

Ханов попрощался с хозяевами.

Джерен покачала головой и каким-то сдавленным голосом сказала мужу, глядя вслед Ханову:

— Байры! По-моему, он болен. Не может здравомыслящий человек так поступать.

— Да, если честолюбие — болезнь, то Каландар безнадёжно болен.

— Неужели нельзя ему ничем помочь?

Байры Оразов пожал плечами.

XXVIII

Через неделю после поездки Ханова в Ашхабад состоялся пленум райкома. Заседание началось утром, а кончилось под вечер.

Забот в районе было ещё много. Неуместный приказ Ханова оставить на время сооружение коллекторов вызвал много путаницы и неурядиц, осложнив подготовку колхозов к весеннему севу будущего года.

Как раз об этом и предстояло говорить на пленуме Карлыеву. Доклад секретаря райкома был уже в общем готов, когда из ЦК переслали заявление Ханова.

Надо сказать, что слухи об этом заявлении ещё раньше просочились в район. Поговаривали даже, будто Карлыева куда-то переводят, а его место займёт Ханов. Люди типа Баймурада Аймурадова не скрывали своей радости.

Видимо, эти разговоры оказали некоторое влияние и на членов пленума. Во всяком случае интересный доклад секретаря райкома не вызвал споров, В прениях выступило всего четыре человека, после чего было принято решение, и на этом с первым вопросом было покончено.

Вся атмосфера пленума говорила за то, что люди ждут второго вопроса. Так, по крайней мере, казалось Карлыеву.

Читал заявление Ханова третий секретарь райкома Сахатли Сарыев. Поскольку содержание заявления Карлыев знал, он не прислушивался к глуховатому голосу Сарыева, а просто смотрел в зал, наблюдая за людьми. Тишина стояла необыкновенная, казалось, люди перестали дышать, боясь пропустить хоть слово.

Карлыев невольно покачал головой. До чего же сложна человеческая психика! Почему люди порой со всем вниманием прислушиваются к дурным вестям, а деловое, нужное сообщение, которое могло бы принести им пользу, пропускают мимо ушей. Он и четыре выступивших после него товарища говорили о самых насущных вещах. Шла речь о сегодняшней и завтрашней судьбе района. Однако ничего похожего на царившее сейчас напряжённое внимание не было. Кто-то кашлял. Кто-то чихал. Под кем-то отвратительно скрипел стул.

В чём же дело? Может быть, узнав что-нибудь доброе, хорошее, справедливое, ты воспринимаешь это как должное и ведёшь себя соответственно. А когда сталкиваешься с хитроумными измышлениями и не менее хитроумной клеветой, когда должен не просто выслушать такую вот кляузу, но и сделать из неё выводы, тут, пожалуй, и правда, затаишь дыхание от чувства ответственности.

Секретарь райкома переводил взгляд с одного человека на другого и вдруг заметил Тойли Мергена. Обычно тот сидел в первом ряду в самом центре, на самом видном месте. А сейчас устроился где-то сбоку. Значит, пересел после перерыва. Настроение у него тогда было явно хорошее. А теперь опустил голову и сжал кулаки. Карлыеву даже показалось, что Тойли Мерген вот-вот вскочит и закричит:

— Ложь! Ложь!.

И у Шасолтан, судя по её виду, настроение не лучше, чем у Тойли Мергена. Зато Баймурад Аймурадов словно накурился гашиша — крутится, улыбается. Вон Шасолтан посмотрела на него, и брови у неё сошлись на переносице. Явно рассердившись на заведующего фермой, она неожиданно поднялась.

— Товарищ Карлыев! — Она повернулась к секретарю райкома. — А что, если прекратить это пустословие?

— Почему вы спрашиваете у меня?

Кто-то справа поддержал Шасолтан:

— Назарова верно говорит. Цель товарища Ханова ясна. Надо кончать.

Кто-то возразил:

— Вам ясно, а нам нет.

Голосов становилось всё больше.

— Чего ж тут непонятного?

— А ну скажи, если тебе всё понятно.

— И скажу. Сплошная клевета — и всё тут.

— Нет, товарищи, тут и правды хватает.

— Например?

— Например, красиво ли, что Тойли Мерген, опираясь на секретаря райкома, издевается над людьми?

— Говори, над кем он издевается?

— Перепахать огород такого заслуженного человека, как Гайли Кособокий.

— Во-первых, не перепахал. А потом, нашли тоже заслуженного человека! Колхоз — не место для дармоедов.

— Шасолтан права, хватит читать, пора переходить к обсуждению.

Аймурадов перестал улыбаться.

— Как это хватит? — вскочил он с места. — Кому неинтересно, может выйти.

Кто-то хихикнул:

— Если мы выйдем, как бы не пришлось тебе одному слушать!

— Да, я хочу знать всё до конца.

Тут поднялся Тойли Мерген, и в зале постепенно успокоились.

— Товарищи, не забывайте, где мы находимся, — проговорил он. — Здесь не караван-сарай. Идёт пленум райкома. Я считаю предложение Аймурадова правильным. Чтобы и товарищ Ханов, не держал на нас обиды, надо выслушать его заявление до конца.

Сергеев, который вёл заседание, сказал Сахатли Сарыеву:

— Продолжайте, пожалуйста!

Нелегко было одним махом прочитать тридцать страниц. Сарыев даже охрип. Наконец, кончив, он с облегчением вздохнул и вытер вспотевший лоб.

Сергеев поблагодарил его и обратился к сидящим в зале:

— У кого есть вопросы, товарищи?

Все молчали.

— Может быть, товарищ Ханов хочет что-нибудь добавить?

Ханов брезгливо поморщился:

— По-моему, достаточно того, что было сказано.

— Кто хочет слова?

Аймурадов привстал и спросил:

— Могут выступать только члены пленума или приглашённые тоже?

— Раз вы приглашены, то имеете право выступить, — ответил Сергеев. — Пожалуйста.

— Нет, я раньше послушаю других.

— Может быть, товарищи хотят подумать? — тихо сказал Карлыев Сергееву. — Не устроить ли снова перерыв?

Едва был объявлен перерыв, как все ожесточённо заспорили о заявлении Ханова, не успев даже покинуть зал.

Вместе с другими вышел во двор и Тойли Мерген. Не желая мешать людям обмениваться мнениями, ок закурил и отошёл в сторонку.

— Как настроение, Тойли-ага? — подошла к нему Шасолтан.

Тойли Мерген пожал плечами.

— Вы будете выступать?

— Пока не знаю.

— А Карлыев?

— Он обязан.

— Нелегко ему придётся. Отвечать ударом на удар он не захочет. Не станет Карлыев заявлять, как Ханов: «Или я, или он». И с вами, Тойли-ага, он тоже попал в щекотливое положение. Огорчён Карлыев этой историей с Кособоким. И, конечно, скажет об этом.

— Да разве во мне дело? Я приму любой упрёк. Потому как знаю, что он будет справедлив.

— Я бы миндальничать с Хановым не стала! — со всей прямотой молодости заявила Шасолтан.

— Не будем, дочка, гадать, — миролюбиво проговорил Тойли Мерген, — всё равно не угадаем.

Прозвеневший звонок прервал их разговор.

Все заняли свои места, однако никто не рвался выступать.

— Ну, товарищи, — вздохнул Сергеев. — Кто хочет выступить? Время идёт.

— Может быть, первым стоит выступить товарищу Карлыеву, — сказал старейший из колхозных председателей Санджар-ага, грудь которого украшала Звезда Героя. — Мы выслушали Ханова. Теперь послушаем секретаря. Будут ясны обе точки зрения.

Карлыеву хотелось знать мнение коммунистов и колхозных руководителей о заявлении Ханова, поэтому он попросил:

— Если можно, товарищи, я выскажусь после вас.

— Товарищ Ханов взвалил на вас тяжкие обвинения, — снова вставил Санджар-ага, — грязью вымазал, можно сказать. Надо ведь очиститься от этой грязи.

— И всё-таки я не хотел бы торопиться с выступлением, — вторично попросил Карлыев.

— Я на фронте был артиллеристом, — крикнул кто-то. — Когда в нас стреляли, мы отвечали…

— Товарищи, не будем горячиться. — Карлыев поднял руку. — Я не считаю заявление товарища Ха-пова ни попыткой очернить меня, ни, тем более, обстрелять. Я несколько по-другому понимаю смысл его жалобы и не собираюсь утаивать от вас свою точку зрения. Может быть, товарищ Ханов не одинок? Может быть, среди присутствующих найдутся его единомышленники? Вы знаете и меня, и товарища Ханова. Поэтому и надо начать, наконец, откровенный разговор. Это будет полезно и для меня, и для товарища Ханова, да и для всех нас.