Альфред Кейзерлинг - Воспоминания о русской службе

• Название: Воспоминания о русской службе
• Автор: Альфред Кейзерлинг
• Издательство: Академкнига
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-94628-003-1

Мемуары графа Кейзерлинга впервые издаются в России. Начав службу чиновником для особых поручений, он инспектировал амурскую каторгу, выкрадывал документы из осажденного Порт-Артура, руководил земством под Петербургом, был обвинен в шпионаже и заключен в Петропавловскую крепость, организовывал поставки продовольствия на фронт в годы I Мировой, сидел в большевистском концлагере… В книге содержатся рассказы о сибирской каторге, путешествии цесаревича по Забайкалью, о поездках в Монголию, Китай, Японию, этнографические сведения о народах Дальнего Востока, воспоминания о работе под началом барона Корфа, о встречах с Николаем II и высшими государственными чиновниками, об установлении Советской власти в Сибири.

Перевод с немецкого Н. Федоровой Комментарии Е.И. Кононенко и М.Ю. Катин-Ярцева

---

В свите этих вельмож было и несколько монгольских князей, чуней, один из которых спросил, не угодно ли мне поохотиться вместе с ним на антилоп — в его владениях у подножия горного кряжа замечено несколько стад. Я очень обрадовался этому предложению, особенно оттого, что сам чунь отнесся ко мне с симпатией и сообщил, что хочет пригласить на охоту и своих русских друзей из Маймачина. Мы уговорились, что через три дня я приеду в его княжество, расположенное километрах в двухстах к югу; в качестве провожатых князь оставил для меня в Урге кой-кого из своих людей с лошадьми.

Однако ночью я почувствовал себя плохо; поднялась температура, и я опасался, уж не приобрел ли от сильнейшей тряски во время путешествия ламской почтою какое-нибудь внутреннее воспаление. «Гофмаршал», которому я посетовал на нездоровье, привел ко мне самого знаменитого из многочисленных тамошних лекарей. Тщательно меня осмотрев, лама диагностировал раздражение кишечника, но объяснил оное не тряской, а какой-то ядовитой пищей. Он спросил, не угощали ли меня буряты сурками, которых так любят сами; по его мнению, эти животные чрезвычайно ядовиты и употребление их в пищу ламаистам, собственно говоря, запрещено. Я не отрицал, что вместе с бурятским чаем мог отведать и сурка; в конце концов, лекарь дал мне порошок из растертых корешков, пахнущих фиалками, и велел обернуть живот теплой ягнячьей шкуркой. От такого лечения меня прослабило, температура очень скоро упала, боль прошла, и на третий день я уже мог двинуться в путь — на сей раз в тарантасе, чин чином запряженном тройкой лошадей и управляемом, как положено, кучером с козел; и снова меня сопровождала многочисленная кавалькада. Теперь мы меняли лошадей на подставы, присланные князем, и были они превосходны, так что вечером того же дня я прибыл к моему чуню.

ОХОТА НА АНТИЛОП

Князь принял меня в своем юртовом стане с большою сердечностью и явно обрадовался моему приезду; русские господа из Маймачина уже прибыли и привезли с собою русскую водку, паюсную икру и русские пироги, так что угощение было наполовину монгольское, наполовину европейское.

Охотиться предстояло на так называемую антилопу Пржевальского, или дзерена. Это животное размером с лань, с рогами наподобие лиры, помнится, отогнутыми на спину. Ноги у этой антилопы сильные, короткие, цвет шкуры золотистый, светло-коричневый, бежит она иноходью, живет в горных лесах и лишь изредка спускается в предгорья и безлесные степи. Ходит она большими стадами из многих сотен голов, чрезвычайно пуглива и проворна, так что в горах добыть ее почти невозможно и монголы охотятся на нее главным образом в степях.

На рассвете мы сели на коней. Накануне вечером княжеские вассалы видели дзеренов примерно в пятнадцати километрах от лагеря; мы разделились на группы и широким фронтом — километра три — поскакали в том направлении. Монгольские охотники были вооружены луками и стрелами, князь прихватил еще и берданку, а мы — я, Моэтус и трое других русских гостей — вооружились винчестерами.

С вершины холма мы увидели далеко в степи стадо в несколько сотен голов; у меня был с собою бинокль, и я с удовольствием разглядывал редких животных, которые благодаря своей яркой светлой окраске отчетливо выделялись на фоне степной зелени. Но пугливые дзерены тоже заметили нас. Поначалу они стояли спокойно, поглядывая в нашу сторону. Так и подмывало устремиться прямиком к стаду, но князь велел, чтобы мы, оставаясь на холме, один за другим выехали в поле зрения животных, а затем, сохраняя меж собой дистанцию примерно в сотню шагов и присмотрев какое-никакое укрытие, подходящее для лежащего человека, на ходу бросились из седла наземь и замерли, так как малейшее движение любого охотника может испортить всю охоту. Лошадей без всадников уведет на аркане передний.

Когда охотники всех четырех групп лежали в укрытиях, цепочка лошадей и всадников развернулась в сторону стада и медленно поскакала к нему. Началось своеобразное маневрирование, основанное на особенностях дзеренов и долженствующее выгнать их на охотников.

Дзерены чрезвычайно пугливы и осторожны, но, по всей видимости, еще и очень любопытны. Когда что-то незнакомое — вот как здесь цепочка всадников — медленно приближается к ним, они не убегают в безоглядном ужасе, а подпускают его к себе; но уж затем стадо бросается наутек, уходя далеко в сторону от возможного врага. Когда дзерены отступают, всадники тоже меняют направление и опять медленно скачут прямо на антилоп, которые ведут себя так же, как в первый раз. Всадники стараются маневрировать так, чтобы все стадо или часть его, уходя от мнимого врага, находящегося перед глазами, оказалось на расстоянии выстрела от настоящего противника, притаившегося в засаде.

Я хорошо видел все это, лежа за травяной кочкой; с величайшим увлечением я следил за ловкими маневрами всадников, которые таким манером подгоняли стадо к цепочке стрелков. Плотно сбившееся стадо набежало на двух стрелков; один из них был сам князь, который чуть ли не в упор уложил одного дзерена стрелой, а второго — пулей. Я тоже вскочил и примерно с двухсот шагов выпустил по бегущему стаду пять пуль кряду из моего многозарядного винчестера, хотя уложил только одну антилопу; остальные стрелки, вооруженные винчестерами, тоже стреляли безуспешно, а вскоре стадо исчезло за холмом.

Охотничья компания поскакала затем дальше, к лесистому холму, где нас ожидал большой костер и завтрак. Одного дзерена тотчас освежевали, разделали и кострецы зажарили для нас на вертеле; мясо у них превосходного вкуса. Интересен для меня был и вид нашего лагеря: вокруг собралось множество народу, и наш хозяин угощал всех остатками дзерена, мясом баранов, зарезанных специально для этой цели, а также аракой и кирпичным чаем. Люди веселились, стреляли из лука по мишени, устраивали импровизированные забеги и борцовские схватки, в которых участвовал не только простой народ, но и послушники ламаистских монастырей в своих красных одеяниях.

Завтрак был очень обильный и изрядно политый русской водкой и наливками, французским коньяком и монгольской аракой; в заключение почетным гостям подали и шампанское, увы, в деревянных чашках.

Во время пира двое охотников заспорили, что лучше делать на большом расстоянии — стрелять в стадо вообще или брать на мушку отдельное животное. И тут как раз появилось стадо овец, его пригнали к лагерю два пастуха. Чтобы разрешить спор, решили произвести пробу и открыть пальбу по овцам. К пастухам послали конника и велели отогнать стадо шагов на двести пятьдесят, а самим оставить овец и подойти к костру, предварительно назначив общую цену за убитых животных. Пастухи подошли к огню, один был мирянин, а второй — странствующий лама, который вез с собою на лошади маленького мальчика.

Охотник, утверждавший, что, стреляя по стаду, можно достичь тех же результатов, что и тщательно целясь в отдельное животное, выпустил по стаду все пять пуль из обоймы, но лишь одна серая фигура подпрыгнула и упала бездыханная. Кто — то из людей чуня быстро съездил в стадо, перекинул убитое животное через седло и вернулся к нам. Оказалось, стрелок уложил не овцу, а козла.

Лама бросился к козлу, а когда удостоверился, что он мертв, — к пастуху, осыпая его упреками и бранью. Он был настолько возбужден, настолько вне себя, что я никак не мог уразуметь, в чем же пастух провинился. Как выяснилось, пастух уговорился насчет стрельбы по стаду, не спросив ламы. А ведь в стаде был его козел, пастух обязался пасти козла в стаде и доставить к юрте ламы. Все монголы приняли сторону ламы, а тот все не унимался, хотя ему предложили за козла десятикратное возмещение, твердил, что для него это не просто козел, а друг, которого он никогда бы не продал, потому что в нем жила душа его усопшего друга.

Уладить сей инцидент, который изложили чуню, оказалось очень трудно. Пастуху присудили уступить ламе за козла десяток овец, а, кроме того, дать ему сатисфакцию в форме борцовской схватки. Оба сбросили верхнее платье и на корточках присели друг против друга у костра. Пастух молчал, лама же изрыгал хулу, бросал ему в лицо землю и плевался; потом оба вскочили на ноги, и началась яростная схватка, в коей пастух, в конце концов, потерпел поражение.

Лама, однако, не удовлетворился тем, что положил противника на лопатки, вдобавок он, несколько раз с силой стукнув пастуха по голове, оглушил его, схватил аркан, набросил ему на шею и принялся душить. Увидев это, князь приказал китайцу-полицейскому, случившемуся в толпе, разнять борцов. Тот действовал следующим образом: сел на лежачего и длинными рукавами своего халата начал хлестать обоих по лицу. Лама не сразу оставил свои попытки удушить противника, поэтому полицейский вытащил нож и перерезал аркан, после чего ламу отвели в сторону и крепко там держали.