Юрий Софиев - Синий дым

• Название: Синий дым
• Автор: Юрий Софиев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 9965-18-113-9

«Синий дым» — наиболее полное собрание сочинений известного поэта Русского Зарубежья Юрия Софиева (1899–1975), который в 1955 году вернулся на родину и жил в Алма-Ате.

В книгу вошли стихи из прижизненного сборника «Годы и камни» (Париж, 1936) и посмертного — «Парус» (Алматы, 2003), а также включены стихотворения из рукописных тетрадей, записных книжек и дневников поэта. Заключают книгу мемуары «Разрозненные страницы» — об эмигрантских скитаниях, о встречах с выдающимися людьми того времени.

Примечание: автор электронной версии книги бесконечно признателен Надежде Михайловне Черновой — хранителю архивов Софиевых-Кнорринг, составителю и издателю их книг, и автору произведений об этих безусловно интереснейших поэтах русской эмиграции — за тот гигантский, многолетний труд на благо Русской Литературы и сохранение памяти о культуре Русского Зарубежья и за бесценную возможность ознакомиться с этими редкими изданиями.

Тираж 50 экз.

---

Ирине («В эти дни порывисто и скупо…»)

Война безжалостно и властно
Их зачеркнула навсегда.

Ю.С.

В эти дни порывисто и скупо
Вспоминаю долгие года.
…Степь в огне за лошадиным крупом,
За кормой кипящая вода.
Полетело четырьмя ветрами
Трудовое трудное житьё.
Над парижскими моими днями
Всходит имя строгое твоё.
Были горе, горечь и обиды —
Каждый день я вспоминаю вновь!
Но теперь нам издалёка видно,
Что сильней всего была любовь.
Помнишь, как смотрели мы с тобою
На ночное зарево небес?
Помнишь, как шумел над головою
И весенний, и осенний лес?
Как мы слушали и узнавали
Старый колокол на Сен-Сюльпис!
Помнишь, в снежной тишине Версаля,
Падая, скользил озябший лист?
И ещё — недалеко от Шартра
Хлеб тяжёлый у дорог пустых.
С сыном наперегонки, с азартом
Со всех ног пускалась ты.
А Нормандия цветы и травы
Расстилала, как ковёр, у ног.
Сколько было зелени кудрявой!
Сколько было яблонь у дорог!
Как смуглело тело от загара,
Крепнул от ветров и солнца стан.
Голубая, быстрая Луара
Уводила нас на океан.
Всё вершилось радостно и споро.
Знойный ветер кожу обжигал…
Ведь ещё вчера — леса и горы,
Море билось у бретонских скал…
Этот воздух странствий и свободы
На прекраснейшей из всех планет…
Вспоминаю дни, часы и годы,
Что сгорают навсегда в войне.

1939.

«Всё по-прежнему: ветер весенний с полей…»

Всё по-прежнему:
Ветер весенний с полей,
И подснежник сквозь слой прошлогодней листвы,
Или ветер солёный у южных морей,
Или запах высокой июньской травы.

Всё по-прежнему:
Поздний осенний закат,
Или в небе тугие плывут облака,
Или мир отражений уносит река,
Или чья-то пронзительной грусти строка…

Всё по-прежнему:
В небе летят журавли,
И идёт человек,
И возносит мечту,
Ту, что бережно мы чрез века пронесли:
Верность, дружбу, любовь, доброту, чистоту.

Всё по-прежнему:
Звёздного неба восторг
И такой же горячий взволнованный спор,
О беде и о счастье людской разговор,
И таёжная ночь над рекой у огня.
Всё по-прежнему!
Только не будет меня!

«Может быть, это сон…»

Может быть, это сон.
Может быть, это явь.
Вижу, как жизнь моя
Скатывается под уклон.

Сколько изведано бед,
Невозвратимых потерь!
Где-то волна, как зверь,
Слизывает след.

А у далёкой реки
Так же шумят тополя.
Так же, всему вопреки,
В солнечной неге земля.

«На простой некрашеной полке…»

На простой некрашеной полке
Стоят они рядом:
«Historia calamitatum mearum»[19]
(И добавим — бессмертной любви) Абеляра,
«Исповедь» Руссо
И
«Житие Аввакума».

Почему же лучшим
Дарована бездна бедствий,
А падали
Благополучие?

«Был ветер холоден и резок…»

Был ветер холоден и резок.
Мы к берегу причалили с тобой.
Уж тонкий месяца обрезок
Был слабо виден над водой.

С тяжёлым шумом набегали
Морские волны на песок,
И слизывали, и смывали
Следы от тонких детских ног.

И сосны пели и стонали
На дюнах зыбких и крутых,
Когда мы солнце провожали
У старых мельниц ветряных.

От крика чайки запоздалой,
Промчавшейся над головой,
Ты вздрогнула и засмеялась,
И долго слушала прибой.

остров Noirmoutier, 1937.

«Так всё закончилось войною…»

Так всё закончилось войною.
Безликий, беспощадный рок
Подводит чёрною чертою
Двадцатилетию итог.

Всё пережитое уходит,
Отодвигается в века.
И жизнь мою с собой уводит
От двадцати до сорока.

И снова трудным испытаньем
Встают ещё слепые дни.
Бедой, разлукой и скитаньем
Грозят мне сызнова они.

1939.

«Нет, сердце, молчи, молчи!..»

Нет, сердце, молчи, молчи!
Нельзя украшать войну,
Ни ярость, что славят мечи,
Ни мертвенную тишину.

Пустые глазницы шлем
Прикрыл. Эту повесть не множь.
Ненависть, злобу, ложь
Нельзя украшать ничем.

«В случайной встрече перешли на “ты”…»

В случайной встрече перешли на «ты»,
В случайном разговоре вдруг узнали,
Вернее, догадались… (я и ты),
Но продолжать случайное не стали.

Рука в руке. Вино. Кабак ночной.
Друг мой нечаянный, как грустно это —
Протянутые руки без ответа
И этот город шумный и большой.

ШУМЕЛИ СОСНЫ (из книги «Пять сюит»)

Л.Е.

1. «Этот день был солнечен и ярок…»

Этот день был солнечен и ярок.
Помнишь, колосилось поле ржи.
Как судьбы нечаянный подарок,
Этот день у солнечной межи.

Были слышны нам на расстоянье
Детский смех и крики на реке.
Здесь же — близкое твоё дыханье!
Здесь же — тёплая рука в руке…

Девичьею лёгкою походкой
К перевозу шла ты напрямик.
Жидким золотом дрожал у лодки
Солнечный, живой, горячий блик.

Сели, и плечо откинув за борт,
Руку повела ты бороздой.
И сказала, улыбнувшись слабо:
— Что же делать? Мне пора домой…

2. «Здесь с высокого берега чётко…»

Здесь с высокого берега чётко
Виден был городок вдалеке.
Слышен был от чернеющей лодки
Всплеск весла на вечерней реке.

Мы лежали в траве. Ты мне пела
Песни родины. Милый мой друг,
Как озябшее сердце согрела
Теплота твоих девичьих рук.

Эта встреча уже на закате,
Слишком поздняя встреча с тобой!
Сколько нежности зря я истратил
Трудной жизни моей кочевой!

Но ты стала чудесным предвестьем
Мне о встрече с родимой страной,
Будто родина выслала с вестью
И в тебе обретается мной!

3. «Твои слова о счастье, о любви…»

Твои слова о счастье, о любви,
О верности — «с тобой всегда и всюду!»
С какой осенней грустью я ловил —
Их никогда, поверь мне, не забуду.

Тот городок в апреле поневоле
В сирени окончательно увяз!
Сияние твоих счастливых глаз!
Сиянье, нестерпимое до боли!

Но как нам годы поравнять с тобой?
Твои и надвое помножить мало!
Я жил один. Бежал туман ночной.
И утро беспощадное вставало.

4. «Шумели сосны в эту ночь прощанья…»

Шумели сосны в эту ночь прощанья.
И нашу встречу скрыл ночной покров.
Твоя рука в моей. Твоё рыданье.
Глубокое рыдание без слов.

И в памяти моей живой и вечной
Остались навсегда — тепло руки,
Отчаянно беспомощные плечи,
Барак и брандербургские пески.

Одербург-Париж, 1945.

ИЗ СТАРЫХ ТЕТРАДЕЙ (стихи разных лет)

«Глубокая ночная тишина…»

Глубокая ночная тишина.
Вдали огни мерцающие — город.
Жизнь выпита почти до дна,
Так неожиданно и скоро.

А жажды я совсем не утолил
И не стою, склонившись у колодца.
Так молодо, так сильно сердце бьётся,
И кажется — ещё совсем не жил.

«Лирической поэзии река!..»